Отзвуки загадочного лета

А утром после переезда, Слава проснулась оттого, что кто-то стучит в окошко. Оказалось, уже часов десять, дедушка и бабушка давно проснулись, а стучал как раз Володя. Просил сообщить Славе, что ее ждут зачем-то Нахимовы-старшие. Еще до обеда он отвел ее в больницу, где еще проходили лечение Олег Витальевич и Антонина Павловна, родители Саши. Впрочем, отец Саши скорее хотел видеть Володю - уточнить, куда именно они попали, и чего можно ожидать от местных жителей. А вот Сашина мама в первую очередь беспокоилась о детях и хотела попросить Славу, как одну из немногих взрослых знакомых, присмотреть за Сашей и Митькой. Анну просить она посчитала неудобным - все же та только-только вернулась домой, да еще и собиралась навестить родителей. Нет, задерживаться в больнице сашины родители отнюдь и не собирались, Олег Витальевич быстро приходил в норму, и полученные где-то в "горячей точке" раны затягивались даже скорее, чем это можно было ожидать. Он уже вставал и начинал ходить по больнице. А вот Антонине Павловне настоятельно рекомендовали остаться под присмотром врачей, если она, конечно, не хочет потерять ребенка. А если учесть, что она уже лет десять безуспешно пыталась, но никак не могла забеременеть... В общем, у Славы даже тени мысли не возникло, что можно отказаться. Антонину нельзя было волновать, у нее и так проблемы с сердцем. Да и просто как человек она произвела на Славу самое благоприятное впечатление.

Так и получилось, что по острову чаще всего ходили вшестером. Митька для вида сначала возражал: "Да что мы, маленькие, что ли? Алька говорила, тут спокойно, так что не волнуйтесь, мы сами прекрасно справимся!". Потом, правда, согласился, что родителей все же лучше не беспокоить. У них сейчас не то состояние, чтобы рисковать их здоровьем.

И вот, после обеда за Славой зашла целая делегация, возглавляемая вездесущей Алькой. Оказывается, Володя пообещал сегодня провести для гостей обзорную экскурсию, и Саше с Митькой не терпится посмотреть на остров вблизи. А ещё, они уже побывали в больнице и лечащий врач им со всей ответственностью заявил, что старшие Нахимовы там надолго не задержатся, их выпишут на следующей неделе, а пока детей поселили у Буревестников.

Впрочем, дом, в котором до полного выздоровления будут жить старшие Нахимовы, их дети уже успели рассмотреть во всех подробностях. Митька восхищенно рассказывал, что у него там будет своя личная комната, и что из окон открывается потрясающий вид, и если подключить воображение, то можно представить, что это каюта старинного парусника. По крайней мере, стены и окна похожи, и обстановка тоже. Слава с удовольствием отметила, что Митька теперь держится куда спокойнее, он окончательно поверил, что в детдом больше не вернётся и доказывать больше никому ничего не надо. Он уже не пытался спровоцировать Веньку, специально подчёркивая, что уж он-то не какой-нибудь барчук балованный, и на мнение богатеньких сынков плевал с высокой колокольни. Иногда еще проскальзывало прежнее раздражение, но все реже и реже, и каждый раз с опасливой оглядкой на девочек. Насчет Альки было понятно сразу - она по старой привычке взяла шефство над тем, кому оно сейчас нужнее всего. Если уж в отряде никому не давала устроить даже намек на травлю, то тут и подавно! Вот и приходилось обоим мальчишкам при ней хотябы из уважения сдерживаться и не выпускать наружу те обидные слова, которые так хотелось сказать. А вот причём здесь Саша? Она-то за Венька не заступалась, или Слава что-то пропустила? Ах да, конечно! "Я всегда снисходительно отношусь к людям моего сорта", как некогда сказал известный литературный герой! Митька, так старательно опекавший сестренку, попросту боится, что она примет его слова на свой счет! Тоже ведь воспитывалась как продолжатель-ница дворянского рода! А Венька не может не видеть, что и Митька, и Саша, и даже Алька из одинаково небогатых семей, и он целясь в Митьку, ударит по больному и обеих девочек. Так что временное, пусть и вынужденное, перемирие было налицо.

Кстати, ребят было прекрасно видно в окно, и Слава присмотрелась повнимательнее. И младшие Нахимовы, как мысленно называла она Сашу и Митька, и Алька, всегда одевались очень просто, да и неоткуда им было достать дизайнерскую одежду или продвинутую технику. Но и Митька, и Слава умудрялись в своих простеньких брюках и застегнутых на все пуговицы рубашках выглядеть элегантно и как-то... Славе сложно было подобрать слово. Она хотела бы сказать благородно, но это звучало бы пафосно. А может и нет. Алька в своей похожей на военную форму одежде тоже смотрелась как-то очень привычно. Естественно, словно всю жизнь так ходила. Хотя почему словно? Здесь холодно, а дети спокойно гуляют и по горам, и по лесам, и по водоёмам. Так что закрытый брючный костюм, который ни за что не зацепиться, не порвётся и не испачкается, а от холода и мошкары защитит - самый удачный вариант одежды. Здесь многие так ходят, и вообще в первую очередь следят за удобством и практичностью, а уж потом за красотой. Даже щеголь Венька, и тот уже перешёл на обычные, не дизайнерские джинсы и кроссовки. И куртка уже не дорогущая, и рубашка не дизайнерская. Даже волосы не прилизаны, а лежат свободно. И держится без прежней настороженности, которую так легко принять за высокомерие. И ведут себя ребята вполне миролюбиво.

В тот день гостей действительно просто водили по заповеднику. Первой показали гавань, в которую вошел в 1912 году "Геркулес", и до сих пор стоял его тезка и точная копия. Если смотреть со скал, и гавань выглядела небольшой, и парусник казался игрушкой, которая поместится на ладони. Слава еще боялась, что голова закружится, но ничего, повезло. К самому обрыву они не подходили, смотрели из небольшой ниши в скале, пещеры, которая вела вглубь острова. Со стороны бухты её не видно, а море как на ладони. Володя рассказывал, здесь был когда-то сторожевой пост, который во времена Гражданской войны позволил избежать жертв среди местных жителей. Как только на острове поймали радиограмму о том, что началась Первая мировая, пути эвакуации, тайники с продовольствием и убежища для женщин и детей были созданы по всему острову, проводились учения, и благодаря им жертв оказалось куда меньше, чем могло быть. Сторожевые посты пригодились и во время Великой Отечественной, и после, когда в море открылся портал на ту сторону Черты. Нужда в этом посте отпала только после того, как НИИВА открыла здесь свой филиал и были установлены специальные датчики. Теперь на остров не проберется незамеченным еще один враг, в каком бы обличье он ни был, и пост из необходимости стал просто достопримечательностью.

От бухты рукой подать до Долины Безмолвия, окруженной со всех сторон скалами, где действительно всегда удивительно тихо. Ветер остается где-то наверху, а здесь - только плеск узенького ручья, водопадом бьющего из скалы. Да деревья шелестят, словно шепчут. Там стояли памятники. Тем, кто открыл эту землю, и кто так до нее и не дошел. Кому заповедник обязан своим существованием. Кто защитил свой дом, но так туда и не вернулся. Ни Слава, ни Митька и Саша так пока и не поняли, что здесь было такого особенного, но они просто чувствовали - здесь нельзя говорить громко. Не получалось под внимательными, и ничуть не осуждающими, но вместе с тем оценивающими взглядами давным-давно ушедших людей думать о каких-то мелочах, о чем-то вздорном и мимолетном.

Памятники были разными. Взлетающий самолет, пробивающийся сквозь льды тоненький и хрупкий парусник, и люди. Иногда - в полный рост, иногда - только лица. Молодые и старые, мужские и женские. Местные жители в национальных костюмах, дореволюционные и советские военные и ученые, и явно люди из будущего. Слава еще не знала их имен, не могла сказать, что они сделали, но чувствовала, что они чем-то очень дороги тем, кто здесь живет. Не случайно же Володя снял фуражку и замер перед одной из статуй, и губы его бесшумно шевелятся, словно он что-то говорит чем-то похожему на него широкоплечему морскому офицеру в кителе флота Российской империи. Не случайно Алька, опустив голову, стоит перед не то самолетом, не то звездолетом, положила у его подножья букетик цветов. Саша и Митька тоже опустили свои букетики возле ледокола. Олег Витальевич в армии был морским пехотинцем, Митька всю жизнь мечтал стать моряком. Венька замер у памятника молодой женщине, чем-то неуловимо похожей на Альку. Ей было лет тридцать, не больше, и судя по одежде, она была членом какой-то экспедиции. А может, спасателем. Но было это еще до Великой Отечественной, и остров тогда еще только начинали исследовать, ни о каком заповеднике даже речи не шло. Слава долго не могла выбрать, где именно остановиться. Внимание привлекало все, но чтобы выбрать что-то одно... Наконец, Слава остановилась у одной из статуй, которая больше всего напоминала цветущий папоротник, возле которого склонились несколько подростков. Девочка лет десяти бережно протянула к нему руки, убирая камни, которые придавили тонкие листы. Мальчик, чуть постарше, нес лейку. А цветок был очень красивый. И ребята тоже. Лица какие-то воодушевленные, светлые, только почему-то кажется, они насторожены и встревожены.

– Надо же, - раздался за спиной Славы удивленный голос Альки.
– Вы знаете, кому этот памятник?

– Нет. А кому?
– Слава вздрогнула. Выражения лиц такое знакомо-сосредоточенное. Где же она это видела?

– Белым галкам. Тем, кто знает дорогу через Шалую Гать. А цветок папоротника - эмблема Сонного Царства и НИИВА. Не ожидала!

Впрочем, обсудить это не получилось, потому что дальше экскурсия продолжалась. Гости Земли Неведомой отправились к "грелке" - Долине Тысячи Дымов, где били из земли гейзеры. Было и правда очень тепло, над долиной плыл легкий туман, и все казалось подернуто таинственной дымкой, не совсем настоящим. Но ближе подходить было нельзя, и ребята отправились дальше. Тоже со стороны посмотрели на поселок онкилонов, и уже нужно было возвращаться.

Темнело быстро, и когда они подходили к поселку, было уже почти не видно дорогу, а лес и вовсе растворился в сумерках. Впрочем, окошки домов и фонари в поселке были видны издалека. А возле школы на полянке горел костер, и оттуда раздавался смех и гитарные переборы. Славе показалось, что голос ей смутно знаком, и прислушалась. Ну точно! Там был Михаил Иволгин. Он сидел у костра в окружении целого класса ребятишек с гитарой в руках, и что-то им напевал. Потом прерывался, рассказывал какие-то забавные случаи или просто интересные эпизоды из своих командироок, а они слушали, раскрыв рты. Пеклась на углях картошка, кипела в котелке похлебка, и аппетитный аромат плыл по всему поселку. Слава даже захотела на минутку к ним присоединиться, но она уже слишком устала.

Потом они еще не раз и не два ходили вот так по острову. Благо и Володя, и Алька знали тут каждый камушек, и рассказывали об окрестностях очень интересно.

Кстати, болтаться без дела здесь было не принято. Сколько Слава по острову ни ходила, одна ли, с кем-то, или просто расспрашивала местных жителей, и ни разу не видела и не слышала, чтобы кто-то скучал или бездельничал. Нет, спешки тоже не было, и отдыхать здесь умели. Но чтобы нечем было заняться и некуда пойти... Славе странно и как-то очень непривычно было видеть эту всеобщую увлеченность своим делом, это желание делать не кое-как, а как лучше, уважение к своему и чужому труду. Словно не только в параллельный мир, но и в другую эпоху попала. Ведь сложно же! И условий никаких, и за то, чтобы просто выжить, приходится бороться, и денег особо не платят, и не война идёт. Так зачем все это? Зачем встают чуть свет, работают, как заведённые, и никто не ропщет, не ищет лучшей доли? Даже дети вместе со взрослыми работают на земле и ухаживают за скотиной, даже старики помогают строить. Никто не срывается на других, не обвиняет во всем и сразу. Здесь Слава впервые увидела, что можно уставать - и радоваться тому, что закончил, что академик может глубоко уважать старика агронома, и что работать рукам не стыдно. Так странно, непривычно, и почему-то правильно. Не страшно и не стыдно не уметь. Учили здесь быстро, было бы желание. А вот лентяев и пустословов здесь не любили. Как и тех, кто пытался идти по головам. Здесь продали многое, но не предательство и не подлость. Странно, раньше Слава первая бы рассеялась, сказала бы, что не верит в такие пафосные сказки, что утопии не существует. А теперь вот открывала для себя этот остров, и чувствовала, что не хочет уезжать.

Да, она возвращалась домой затемно, ноги гудели, плечи болели, спина не гнулась. Но зато она с девчатами из Потомкино закончила собирать и перетаскивать яблоки в погреба, впервые в жизни ворошила сено, научилась ездить верхом, досыта наелась печеной картошки и до хрипоты пела под гитару у костра. Зато тихая и застенчивая Сашка Нахимова сегодня рассказывала алькиным братишкам и сестренкам истории из будней МЧС, а ершистый Митька выиграл спор у своих ровесников и поймал здоровенную кету. У обоих из глаз исчезло тревожное ожидание подвоха, и общаются они, словно родные, а не приемные. Алька перестала выглядеть как стойкий оловянный солдатик, позволила себе улыбаться, шутить, дурачиться и просто радоваться жизни. Даже Венька все меньше походил на барсука. Исчезли дорогие рубашки и мобильник последней модели, фирменные костюмы, заледеневшее лицо и тревога в уголках глаз. Теперь он, как все местные, ходил в немарких штанах со множеством карманов, куртке- дождевике и кирзачах. Пятна на коленях и локтях, едва приглашенная пятерней шевелюра, пробивающийся робкий загар и удивленная, ещё недоаерчивая улыбка. Рука бережно сжимает ладошку сияющей сестренку: "Венька, ну пошли! Там наши заждались!". Наши... Да был ли он своим хоть для кого-то, кроме матери и дяди Кондора?