P.S. Я буду жить. Проснуться утром – это счастье

Когда он говорил о беспорядочной жизни или о том, как грехи родителей могут отражаться на их детях, я вжималась в свое кресло, опасаясь, что лазерные лучи могут ударить из его глаз и поразить меня.

– Я хочу сказать, что такое тридцать дней? – Он пожал плечами и помолчал. – Тридцать дней – это четыре недели, один месяц… одна двенадцатая часть года! – Он подошел к самому краю сцены. – Я призываю всех вас прожить следующие тридцать дней как истинные христиане, – закончил он и покинул сцену.

Снова появился ансамбль и начал петь: «Мы едины духом». Все встали и присоединились к музыкантам: « И они будут знать, что мы христиане, в нашей любви, в нашей любви…»

Я не предполагала, что когда-нибудь буду стоять плечом к плечу с толпой незнакомых людей и петь гимны в церкви. Особенно этот гимн, со стихами, напоминающими деревенскую балладу, который рассказывает о боли, потере и о любви, большей, чем любой из нас мог бы себе вообразить. Я не знала, был ли здесь кто-нибудь по той же причине, что и я: попытаться прикоснуться к этой любви. Я – точно.

– Вы знаете, Джеймс Тейлор рассказывал, что он начал свою карьеру с того, что притворялся композитором песен? – Когда гимн закончился, вернулся Пол. – И посмотрите, что вышло из его «притворства»! – Он выдержал паузу и улыбнулся. – Я могу поспорить, что каждый в этой аудитории слышал его песню «У тебя есть друг», и не однажды. Я готов поспорить, что до того, как эта песня родилась, Джеймс Тейлор учился сочинять, бренчал по струнам до крови на пальцах и пел свои песни до боли в горле. – Пол направился к краю сцены. – Почему бы вам с сегодняшнего дня, вернувшись домой, не попытаться жить как истинные христиане в течение тридцить дней? – Он улыбнулся и развел руки в стороны шире, чем оперный певец во время оваций. – Любите друг друга… делайте что-нибудь для других… и молитесь.

Разговоры зажурчали как бухта после весенней оттепели, когда прихожане стали собираться, чтобы вернуться домой к воскресному завтраку. Я встала, надевая пальто, и размышляла над тем, что, собственно, он имел в виду. Что общего между попыткой жить как христианин и притворством, что ты – композитор? Я подумала, что было странно, что Пол не добавил каких-нибудь правил к своему предложению. Таких, как ходить в церковь по воскресеньям, например. Или читать Библию. В подобных ситуациях принято устанавливать правила, как линию на песке, которую не разрешается пересекать.

Вечером я отправилась на прогулку и заметила компанию соседских детишек, которые пели и хихикали, прыгая в кругах света вокруг фонарного столба. Маленькая девочка споткнулась и упала, и тут же другая бросилась к ней, чтобы помочь ей встать. Она присела и посмотрела на ее колено. Я наблюдала, как она наклонилась вперед и подула на крошечную царапину; я делала то же для моих собственных сыновей, когда они падали. И тогда мне в голову пришла мысль о том, что имел в виду Пол: возможно, единственное правило, которому мы должны следовать, – это доброта …

...

Вера сама по себе, если она не подтверждается поступками, мертва.

– Джеймс 2:17

Признание

Дорогая Дэб,

– Я знаю, я должен сказать тебе об этом, мама, но я боюсь, что ты возненавидишь меня, когда услышишь это, – говорил Майкл своим ногам, дергая застежку-молнию его толстовки с капюшоном вверх и вниз. Он сидел рядом со мной на пассажирском сиденье моего уставшего внедорожника.

– Неважно, что ты скажешь мне, я не собираюсь тебя ненавидеть, дорогой. Я люблю тебя и очень горжусь, что ты работаешь над собой. – Я выехала с нашей подъездной дорожки и улыбнулась ему, надеясь изобразить смелость, которой не чувствовала. – Мне трудно представить, как это трудно для тебя, когда ты живешь здесь. Я похлопала его по плечу.

У Майкла было лицо ангела с зелеными, как море, глазами и длинными, темными ресницами, которые компания «Мэйбелин» могла бы использовать для рекламы туши. Редкая щетина, затенявшая впадины его щек, напомнила мне автопортрет, сделанный Майклом в детском саду, где он приклеил песок на свое лицо, чтобы казаться взрослым. Он хотел быть «большим» с тех пор, как ему исполнилось два года. Теперь, спустя несколько месяцев после его девятнадцатого дня рождения, мы направлялись назад в центр Портедж, где он обитал с двадцатью семью другими наркозависимыми. Он заработал свой первый двенадцатичасовой отпуск после двух месяцев реабилитации, которые были для нас всех как тюремный срок.

Пока Майкл навещал дома своего брата и меня, он должен был выполнять задание: делиться интимными подробностями употребления наркотиков и записывать наши реакции и чувства. Первые несколько часов после приезда он бродил из комнаты в комнату, проверяя, все ли осталось дома таким же, как раньше. Он напомнил мне нашу собаку, которая обнюхивала каждый угол после длительного пребывания в питомнике. Майкл провел некоторое время за своим компьютером, сыграл в несколько видеоигр с Патриком, затем уселся перед телевизором в гостиной, по соседству с кухней.

– О боже, я так давно не смотрел телевизор… – Он переключил на « Симпсонов », любимый семейный сериал. – О, я люблю это шоу…

– Ужин будет готов минут через пятнадцать. – Я вытащила жареную курицу из духовки и оставила на кухонной стойке остывать. У меня разыгрался аппетит, когда я приподняла фольгу и вдохнула аромат розмарина, лимона и чеснока. Я поставила на стол три прибора и зажгла несколько свечей. Каждый этап реабилитации Майкла был праздником. Я засомневалась, стоит ли класть салфетку рядом с его тарелкой. Боль пронзила мою грудь, и я осознала, что мне трудно дышать. Впервые в этом месяце я накрывала стол на троих. Майкл оставил нас задолго до того, как начал реабилитацию в центре. Он жил на улице несколько недель, прежде чем согласился принять помощь. И как бы я ни храбрилась в отношении его пребывания в лечебном учреждении, глядя на пустой стул Майкла за ужином каждый вечер, я чувствовала себя сломленной. Взгляд на этот стул пробудил старые воспоминания о телефонных звонках поздними ночами, машинах «скорой помощи» передозировках. Нам повезло. Статистические данные об излечении молодых людей, употребляющих крэк, от наркотической зависимости были неумолимы. Если бы Майкл не согласился обратиться в реабилитационный центр, его кресло могло остаться пустым навсегда. У меня закружилась голова, и я облокотилась на стол, чтобы не упасть. Чувство вины и отчаяние терзали меня с тех пор, как я обнаружила, что Майкл употребляет кокаин.

Мне не следовало переезжать из Миннесоты .

Что, если он чуть не умер потому, что мы переехали в Канаду?

Дыши, приказала я себе . Майкл жив, и он дома. Пока. Это все, что имеет значение. Пока .

Я повисла на двери холодильника и в тысячный раз повторила свою молитву: «Пожалуйста, Боже, исцели моего сына. Помоги ему оставаться в Портедже до тех пор, пока он сможет жить без наркотиков. Помоги ему найти того славного Майкла, которого он потерял ». Я с трудом выпила стакан воды, надеясь, что это поможет заглушить чувство вины. Поставив на стол зеленый салат и нарезанную курицу, я стала разминать толкушкой подготовленный картофель, пока у меня не заболела рука.

– О, какая вкусная картошка. Вы представить себе не можете, сколько раз за последние два месяца мне приходилось есть холодное картофельное пюре. – Майкл, низко нагнувшись над тарелкой, жадно уплетал ужин, как будто вернулся из дальнего похода.

Кухню заливал янтарный свет свечей на столе и подоконниках, ярко горящих в темноте январской беззвездной ночи. Тихо звучала песня «Попробуй немного нежности» в исполнении Майкла Бубле. Нормально. Мне хотелось, чтобы все было нормально, хотя все было плохо.