Память льда

— Но ты можешь не есть.

Тук промолчал.

Провидец снова склонился вперед: — Ты хотел бы?

Вот так безумие окутывает меня, словно теплый плащ. — Если я хочу жить, то надо есть.

— А жизнь для тебя важна, Тук Младший?

— Не знаю, Провидец.

— Давай посмотрим? — Поднялась высохшая рука. Волшебство всколыхнуло воздух перед Туком. Из ниоткуда возник столик, заваленный дымящимися ломтями мяса. — Ну вот, — сказал Провидец, — потребное тебе пропитание. Свежее мясо, с изысканным вкусом — по крайней мере, так меня уверяют. Ах, я вижу голодный блеск в волчьем глазе. В тебе действительно есть зверь, и что ему за дело до происхождения пищи? Тем не менее, советую есть медленно, иначе твой ссохшийся желудок извергнет обратно все, чем ты его наполнишь.

С утробным ворчанием Тук упал на колени перед столиком, вытянул руки. Его зубы заныли, едва он начал жевать; к мясным сокам добавилась его собственная кровь. Он проглотил кусок и почувствовал, как кишки сомкнулись вокруг добычи. Тук заставил себя остановиться, подождать.

Провидец встал с кресла и неуклюже проковылял к окну. — Я усвоил урок, — сказала древняя тварь. — Смертные армии не способны отразить эту угрозу с юга. В соответствии с этим я отозвал свои силы и теперь расправлюсь с врагом собственноручно. — Провидец обернулся, изучая Тука. — Говорят, волки избегают человечины, если у них есть выбор. Не считай, что мне недоступно милосердие, Тук Младший. Это мясо — оленина.

Знаю, ублюдок. Кажется, у меня не только волчий глаз, но и волчий нюх. Он взял еще кусок. — Это больше не важно, Провидец.

— Польщен. Ты чувствуешь, как сила возвращается в тело? Я взял на себя смелость тебя исцелить — медленно, чтобы уменьшить травму духа. Ты мне нравишься, Тук Младший. Хотя немногим это известно, я — добрейший из хозяев. — Старец снова обратился к окну.

Тук продолжал есть, ощущая возвращение жизни. Его глаз сфокусировался на Провидце, с тревогой наблюдая, как вокруг дряхлого ожившего трупа стала собираться сила. Холодное волшебство. Привкус льда в воздухе — здесь память, старая память. Но чья?

Комната пошла пятнами, растворилась перед его взором. Баалджагг… Неторопливо бежит вперед, одним глазом следя за Леди Завистью, идущей в дюжине шагов от нее. За Леди шагает тяжелый Гарат, его бока покрыты сетью шрамов, некоторые все еще истекают пенящейся, заразной кровью — кровью хаоса. Слева от Гарата Тоол. Мечи прочертили на теле Т'лан Имасса новые карты, расщепив кости, разрезав высохшие мускулы и кожу. Тук еще не видел Имасса так тяжело покалеченным. Казалось невозможным, что Тоол все еще держится на ногах, тем более идет.

Баалджагг не поворачивала голову, чтобы посмотреть на шагающих справа сегуле, но Тук знал, что они там, включая Мока. Ай, подобно самому Туку, была захвачена воспоминаниями, воскресшими от запаха пришедшего с севера необычайно холодного ветра. Их воспоминания привлекли внимание Тоола.

Т'лан Имасс поднял голову, постепенно замедляя шаги, и наконец остановился. Остальные поступили так же. Леди Зависть обернулась к Тоолу.

— Что это за колдовство, Т'лан Имасс?

— Вы сами знаете, Леди, — проскрипел в ответ Тоол, нюхая воздух. — Неожиданное, усугубляющее смущение, вызываемое существом, известным как Паннонский Провидец.

— Невообразимый союз, но можно подумать…

— Можно, — согласился Тоол.

Взор Баалджагг вернулся к северному направлению, оценивая озарившее иззубренный горизонт сверхъестественное сияние. Сияние начало сочиться вниз между вершинами гор, заполняя долины, продвигаясь к путникам. Ветер завыл обжигающе — ледяной бурей.

Воскресшие воспоминания… это магия Джагутов…

— Ты можешь разбить ее, Тоол? — спросила Леди Зависть.

Т'лан Имасс обернулся к ней. — Я лишен клана. Ослабел. Леди, если вы не сумеете ее обезвредить, нам нужно идти как можно скорее, пока магия укрепляется и старается изгнать нас.

Лицо Зависти стало задумчивым. Она нахмурилась, изучая северные эманации. — К'чайн Че'малле… и Джагут, вместе. Были ли прецеденты такого альянса?

— Не было, — ответил Тоол.

На маленькую группу начал сыпаться мокрый снег, вскоре перешедший в град. Тук ощутил жалящие удары сквозь шкуру припавшей к земле Баалджагг. Миг спустя они снова начали движение, склоняясь против режущего ветра.

Горы впереди увеличились от слоев зеленоватого, жильчатого льда…

Тук мигнул. Он былл в башне, склонялся над заваленным мясом столиком. Обращенная к нему спина Провидца излучала магию Джагутов. Тварь внутри дряхлого остова теперь была явственно различима — высокая, тонкая, с гладкой зеленой кожей. Но нет, там было кое-что еще… серые корни, выросшие из его ног, хаотическая сила, сочащаяся вниз, в каменный пол, извиваясь то ли от боли, то ли от экстаза. Джагут пустил в ход иное волшебство, старше, гораздо опаснее, чем магия Омтозе Феллака.

Провидец обернулся. — Я… разочарован, Тук Младший. Ты думал, что сможешь достичь своего волка — родича без моего ведома? Итак, сидящий внутри тебя готов к возрождению.

Внутри меня?

— Увы, — продолжал Провидец, — Трон Зверя свободен — ни ты, ни твой зверобог не сравнитесь со мной силой. Но пусть так — будь я невнимателен, ты смог бы убить меня. Ты лгал!

Это обвинение прозвучало как визг, и Тук увидел перед собой не старца, а маленького мальчика.

— Лжец! Лжец! И ты за это заплатишь! — Пророк бешено замахал руками.

Тука Младшего охватила боль, обвила железными полосами его тело и конечности, подняла в воздух. Затрещали кости. Малазанин завопил.

— Сломать! Разломать на куски, да! Но я тебя не убью, нет, не сейчас, еще долго — долго! Ох, посмотрите на его дерганья! Но что ты знаешь о настоящей боли, смертный? Ничего. Я покажу тебе, Тук Младший. Я научу тебя… — Он снова махнул рукой.

Тук обнаружил себя в кромешной тьме. Агония не слабела, наоборот, стягивала его все сильнее. Его всхлипы отдавались эхом в тяжелом, прокисшем воздухе. Он — он послал меня сюда. Мой бог послал меня сюда — и теперь я одинок. По-настоящему одинок…

Рядом что-то двигалось, что-то громадное, жесткая шкура скрежетала о камни. Ушей Тука достиг мяукающий звук. Он становился все ближе, все громче.

С диким визгом Тука обхватили кожистые лапы, сжали в удушающем, отчаянном объятии. Прижатый к жирной, но жесткой груди Тук обнаружил себя в соседстве с двадцатью или более трупами в различных стадиях разложения. Все они в страстных объятиях гигантских лап ящера.

В груди Тука лопались ребра. Его кожа стала скользкой от крови, но дарованное Провидцем исцеление все еще работало, сращивая и штопая ткани… только чтобы их снова рвали и ломали дикие объятия твари.

Череп наполнил голос Провидца: — Я устал от остальных… но тебя я буду держать живым. Ты достоин занять мое место в этих сладостных материнских ручках. О, она сумасшедшая. Потеряла всякое разумение, но остатки потребностей у нее еще есть. Естественных потребностей. Берегись, или она сожрет тебя, как делала со мной — пока я не стал таким грязным, что она меня выплюнула. Потребность, когда она чрезмерна, становится ядом, о Тук Младший. Великим растлителем любви — и она растлит тебя. Твою плоть. Твой мозг. Ты понял это? Началось. Дорогой малазанин, ты уже чуешь?