Патрульные Апокалипсиса

– Вот тут, боюсь, я подвел вас. Я могу описать дома, но номера с них сняты, ворота заперты и вдоль заборов и снаружи ходят охранники с собаками. Никаких почтовых ящиков, конечно, нет.

– Значит, это один из троих, – тихо сказал Моро.

– О ком вы? – спросил некто из Бонна.

– О лидере «небольшого кружка»… Поставьте ваших людей на дорогах, ведущих к этим трем домам; и прикажите записывать номера машин, въезжавших в ворота. Затем сверьте их с номерами из бундестага.

– Дорогой Клод, кажется, вы не поняли меня. Эти имена охраняются изнутри и снаружи, на участках установлены десятки камер. Если я и смогу нанять нужных людей, что весьма сомнительно, и их поймают, след приведет ко мне, а я вам уже говорил, что не выношу боли.

– Удивительно, как вы вскарабкались на такой пост.

– Я живу на широкую ногу, средства позволяют мне общаться с сильными мира сего, а главное, я стараюсь не засветиться. Ответил я на ваш вопрос?

– Да поможет вам бог, если вас когда-нибудь поймают.

– Нет, Клод, да поможет бог вам.

– Не хочу это обсуждать.

– А мой гонорар?

– Когда поступит мой, вы получите свой.

– На чьей вы все-таки стороне, мой старый друг?

– Ни на чьей, только на своей.

Моро повесил трубку и просмотрел записи. Три имени он обвел кружком: Альберт Рихтер, Фридрих фон Шелль и Аксель Шмидт. Один из них, вероятно, и есть тот лидер, которого он ищет, но у каждого есть основания и необходимые средства, чтобы окружить себя последователями. Так или иначе, эти имена дают необходимую пищу для размышлений. Моро увидел, что на третьей линии горит голубой огонек – значит, устройство, исключающее прослушивание, все еще включено. Моро снял трубку и набрал номер в Женеве.

– L’Universit'e de Gen`eve, [81] – услышал он голос телефонистки.

– Профессора Андрэ Бенуа, пожалуйста.

– Алло? – ответил самый известный в университете ученый-политолог.

– Это ваше доверенное лицо из Парижа. Мы можем поговорить?

– Одну минуту. – В трубке на несколько секунд не было никаких звуков. – Теперь можем, – сказал профессор Бенуа. – Вы, несомненно, звоните по поводу возникших в Париже проблем. Скажу вам, что ничего не знаю. Никто не знает! Можете нас просветить?

81

Женевский университет (фр.).

– Не понимаю, о чем вы.

– Где же вы были?

– В Монте-Карло, с актером и его женой. Я только сегодня утром вернулся.

– Значит, вы ничего не слышали? – удивленно спросил профессор.

– О том, что на американца Лэтема напали в загородном ресторане и убили его? Это, вероятно, сделали ваши психопаты из группы ликвидаторов? Совершенно идиотская акция!

– Не в этом дело. Парижский Ноль-Один исчез, а сегодня рано утром полиция сообщила о нападении на рю Диан…

– На квартиру Витковски? – прервал его Моро. – Этой информации я не видел.

– Никто не подозревает, что мне это известно. Вся группа ликвидаторов тоже исчезла.

– Я понятия не имел, где они окопались…

– Мы этого тоже не знали, но они исчезли!

– Затрудняюсь что-либо сказать.

– Говорить незачем, но включитесь и выясните, что произошло! – потребовал профессор.

– Боюсь, у меня новости похуже – для вас и для Бонна, – сказал, помедлив, шеф Второго бюро.

– В чем дело?

– Мой агент в Германии сообщил мне имена людей, которые каждый вторник по вечерам встречаются в домах на берегу Рейна.

– О господи! Кого же он назвал?

Клод Моро перечислил, медленно выговаривая каждую фамилию.

– Скажите им, чтобы соблюдали крайнюю осторожность, – добавил он. – Они все на крючке у разведки.

– Я ни одного из них лично не знаю! – воскликнул женевский профессор. – Мне известны лишь их репутации…

– Вам незачем их знать, герр профессор. Выполняйте, как и я, приказ.

– Да, но… но…

– Люди ученые не слишком компетентны в практических делах. Просто передайте эту информацию нашим коллегам в Бонне.

– Да… да, конечно, Париж. О боже!

Моро повесил трубку и откинулся в кресле. Везет ему… везет. Может, и не в самом хорошем деле, но больше, чем другим. Даже проиграв, он всегда сможет уехать с женой из Франции и припеваючи жить в отставке. Но, если не повезет, его могут и расстрелять. C’est la vie. [82]

82

Такова жизнь (фр.).

Был ранний вечер; заходящее солнце светило в окно квартиры Карин де Фрис на рю Мадлен.

– Я ходил сегодня днем к себе домой, – рассказывал Дру, сидя в кресле напротив Карин. – Шел я, конечно, в сопровождении двух морских пехотинцев, с которых Витковски взял клятву молчать, пригрозив им тренировочным лагерем. Они все время держали руку на кобуре, но все же было приятно пройтись по улице, понимаете, о чем я?

– Конечно, но меня беспокоит, что, может быть, тайну доверили не тем. Ведь мы знаем не всех!

– Черт побери, мы же знаем про Рейнольдса из центра связи. Говорят, он сбежал как крыса в канализационную трубу, скорей всего живет где-нибудь на Средиземном море на нацистскую пенсию, если его не пристрелили.

– Если уж на Средиземном море, то, вероятно, труп его на дне.

Помолчав, Дру спросил:

– И что дальше?

– О чем вы?

– Господи, я даже не знаю, с чего начать… Право, никогда не думал, что мне придется ломать над этим голову, а уж тем более говорить это вам, спасшей мне жизнь.

– Нельзя ли яснее?

– Как бы подыскать слова? Я всегда считал себя тенью брата, такого безукоризненно совершенного. А потом, перед тем, как его убили, услышал, как он кричал, что любит вас, обожает…

– Перестаньте, Дру, – одернула его де Фрис. – Вы что, в подражание брату тоже начали бредить?

– Нет, я не брежу, – спокойно ответил Лэтем, глядя ей в глаза. – Его бред – это не мои чувства, Карин. Я избавился от этого синдрома, ибо он не приносил мне никакой пользы. Сначала вы вошли в жизнь Гарри, потом, много лет спустя, в мою, но ничего общего, несмотря на внешнее сходство, нет. Я не Гарри и никогда не стану таким, как он. Однако, каков бы я ни был, никогда не встречал женщину, похожую на вас… Ну как вам мое объяснение в любви?