Паутина натягивается
Шрифт:
Амана отодвинула тарелку и положила руки перед собой, сцепив пальцы.
— До катастрофы еще далеко, далеко даже до критической ситуации, — сказала она негромко. — Запас прочности у Империи есть.
— А прорывы из Бездны и переходящие под власть демонов провинции? — лично мне казалось, что проблемы у страны нарастали как снежный ком.
— Отпадение провинций — это долгий процесс, растянутый на несколько лет. Главам кланов из этих мест нужно не только перерезать все связи с Империей так, чтобы император не послал войска и чтобы не вмешалась Церковь, но и удержать в подчинении простых жителей.
—
— У императора просто нет войск на подавление мятежей — все заняты на охране столицы и Границ — и главы отколовшихся провинций об этом тоже знают. До тех пор, пока они все делают тихо, император может притвориться, будто ничего не происходит. В противном случае он будет вынужден оголить Границы, забрав оттуда людей, а значит, пострадают уже те провинции, которые находятся с Границами рядом.
— То есть выбор сейчас — потерять или несколько окраинных провинций, или несколько центральных? Только окраинные уйдут тихо, а падение центральных вызовет волнение в народе и новые волны беженцев?
— Да, — Амана кивнула.
— И при этом ты говоришь, что до критической ситуации еще далеко?
— Предательство нескольких провинций Империя переживет, как пережила уход предыдущих. Защита Границ важнее.
— Ясно. А что насчет бунта боевых магов? Императорская казна настолько пуста, что им нечем платить жалование?
Амана вздохнула и потерла висок.
— Скоро будет новое собрание Совета, и в этот раз лично приедут очень многие главы Старших кланов. Вопрос казны мы будем обсуждать в первую очередь. Она действительно почти опустела.
— Как так получилось? — несмотря на все проблемы и сложности, Империя была богата и налоги собирались исправно. Из всех государственных трат плата боевым магам, охраняющим Границы, должна была стоять на первом месте.
— Ты слышал, наверное, о фаворитках императора? — нехотя проговорила Амана.
Я кивнул. И слышал, и одну из них даже видел, когда бродил по городу, а она ехала в роскошной карете во дворец и выглянула в окно. Беленькая, пухлогубая, с золотистыми кудряшками. Симпатичная, но сногсшибательной красавицей я бы ее не назвал.
— Он меняет фавориток каждые два-три месяца, причем последнее время у него их одновременно несколько, — продолжила Амана. — И они все происходят из знатных родов могущественных кланов или, как минимум, из самых уважаемых семей гильдейцев. И сами они сильные магички. Такие девушки не прыгнут в постель монарха только потому, что он поманил их пальцем, каждой нужны драгоценные подарки, титулы, поместья. Они все прекрасно понимают, что долго внимание императора не удержат, и потому за то время, пока находятся в милости, вытягивают что только можно. Будь у него одна-две постоянных фаворитки, казна бы пустела медленнее, а так он тратит на них едва не больше, чем на содержание армии.
— Это безумие, — пробормотал я. — Он что, сам не понимает? Не видит, что творится в стране?
Амана вздохнула.
— Император одержим идеей оставить престол своему собственному ребенку, а не двоюродным племянникам. Но он бесплоден. Далия ведь рассказывала тебе о проклятии, лежащем на императорском клане?
Я
кивнул.— Так вот, от жены у него детей нет, но его величеству внушили мысль, будто проклятие удастся преодолеть, если только он встретит женщину с «правильной» магией. И вот он уже который год перебирает подходящих кандидаток, а казна все пустеет и пустеет.
Я задумался. Ну это хоть как-то объясняло поведение императора, пусть и не оправдывало. Правителем он все равно был никудышным.
— «Правильной» магией — это такой, как у аль-Ифрит? — спросил я. У Далии с Хеймесом родилось четыре ребенка, так что проклятие они успешно преодолели. — Не было бы тогда логично взять в фаворитки аль-Ифрит?
Амана кивнула.
— Было бы. Император действительно пытался ухаживать за несколькими девицами из нашего клана.
— Как понимаю, безуспешно?
— Верно. Ни в одну из этих девушек он влюблен не был, а без влюбленности Искра не загорится и взаимности не будет. А вступать в связь без любви ни одна аль-Ифрит не захочет — наша магия для нас важнее любых милостей.
Я отвел взгляд — все это я помнил по нашей с Аманой печальной истории.
— И что, император смирился с отказом?
— А что ему оставалось? — Амана слегка удивленно пожала плечами.
— Не знаю. Человек он, как понимаю, не особо хороший. Не пытался их заставить?
— Только глава клана обладает полной властью над своими людьми, император им приказывать права не имеет. Ну а Хеймес никогда бы не пошел на то, чтобы подобное приказать и тем самым заставить кого-то из наших потерять магию… Император все же не настолько глуп, чтобы откровенно злить Старшие кланы — а попытайся он, например, благородных девиц похитить и силой заставить стать своими любовницами, такое злоупотребление властью разозлило бы всех. Мы и без того недовольны поведением его советника, недовольны постоянной нехваткой денег в казне… Недовольны очень многим.
Я задумался о том, сколько реальной власти было у императора, вернее, даже не у него, а у императорского клана, потому что император сам по себе мощной силой не обладал.
По отдельности каждый клан был слабее императорского, но кланы не собирались оставаться «по отдельности». Они создавали союзы, и они были готовы сражаться за свою власть и свои права, едва лишь ощущали намек на опасность.
— Это не кровная вражда между несколькими кланами, которая касается только их самих и немного их соседей, — продолжала говорить Амана. — В чужую вражду никто, конечно, влезать не будет. Тут уже речь заходит о линиях, которые нельзя пересекать, о глобальном балансе сил между правителем и всеми кланами. Мы знаем, что перед императорами нельзя показывать слабину — это чревато слишком плохими последствиями.
Глава 22
— Скажи, — я на мгновение сделал паузу, оглядев ярко сияющие талисманы, защищающие от подслушивания, но все же понизил голос. — Скажи, а тебе… вам с братом не приходило в голову, что для страны будет лучше, если правитель сменится?
Амана ответила не сразу.
— Я не буду говорить об этом, — сказала наконец. — Пока не буду.
Я моргнул. Ее слова прозвучали так, будто она не могла мне рассказать.
— Ты дала клятву молчания? — спросил я.