Пепел к пеплу (сборник) -

– А когда выйдет статья? – Маркато бесцельно щелкал кухонной зажигалкой, ярко-синий огонек выскакивал из ее узкого медного горлышка и снова гас.

– Эээ… через месяц. Большое вам спасибо. Я, пожалуй, пойду.

Я встала, скрежетнув стулом по кафельным плиткам, и Маркато болезненно поморщился.

– Подождите… – вдруг сказал он, и я замерла.

– Да?

– Это же парадокс, если вы уйдете от повара голодной, – старательно рассмеялся он. – Я чувствую, вы проголодались. Может, поужинаете вместе со мной?

– Спасибо, но… мне пора домой, я тороплюсь.

И не двигается с места, наоборот, небрежно держит ладонь на ручке двери.

– Мне пора. Пропустите, пожалуйста.

– Извините. Да, я действительно задерживаю вас, извините…

– Задерживаете, – кивнула я. Спину выпрямить, дрожащие колени прикрыть сумкой.

– Но я бы хотел еще с вами поговорить, – признался Маркато.

– Вы Талант, а я нет, – надеюсь, это прозвучало без зависти. Как сухая констатация фактов. Интерес к патологии.

– Мне и правда пора… – я осторожно подошла к выходу.

– Может быть, вы придете еще как-нибудь?

– Да, хорошо. Непременно.

Несколько шагов до прихожей – Маркато, как любезный хозяин, проводил меня к двери – и вот я уже на улице. Можно перевести дух. В ворот моего свитера впитались головокружительные ароматы, царящие на кухне у Маркато. Интересно, почему он так панически боится потерять свой Талант? Насколько я знаю, в зрелом возрасте для этого есть только один надежный способ: но наркоман он или просто невротик, меня это уже не касается.

А я оставила свой любимый зонт у него в прихожей – пусть остается, как искупительная жертва всемогущему Случаю. Возвращаться за ним я точно не собираюсь.

* * *

А на следующие утро работа подбросила мне столько неприятных сюрпризов, что я забыла обо всем, кроме нее. Заболел Эндрюс. Сломался второй фотометр. И заместитель Лейси опять навязал мне мартышкину работу.

Думать, что патологоанатом для живых бесполезен – значит глубоко заблуждаться. Например, пациент уже на столе, брюшная полость открыта, и срез опухоли несут в мой подвал, чтобы я определила – доброкачественная или злокачественная. Ждет хирург, ждет анестезиолог, и больной под наркозом тоже ждет – от моего вердикта зависит весь ход операции и объем удаляемых тканей.

Но сегодня я собиралась отстоять свое право делать нужную работу. Я знала, что стоит мне растеряться, недостаточно твердо стоять на своем, как Дэвис немедленно повернет разговор так, что я буду выглядеть лентяйкой, не желающей выполнять свои прямые обязанности.

И как только я дошла до боевой точки кипения, как выяснилось, что еще и рентген не нашел лучшего времени, чтоб выйти из строя: пришлось вызывать и ждать специалиста по обслуживанию медтехники.

Прибыл специалист весьма не в духе.

– Врачам нельзя доверять технику! – поздоровался он, и продолжал развивать эту тему все время, пока копался во внутренностях аппарата.

Я крутилась рядом, ожидая, пока Флауэрс поставит диагноз. Наконец он распрямился.

– Здесь у вас…

Меня обдало потоком узкоспециальных терминов.

– Но вы можете это починить? – это было все, что меня интересовало.

– Кончено, – словно бы даже оскорбился техник. – Уж если я с томографом справился…

– А что, его кто-то уже сломал? – заинтересовалась я.

– Нет, просто включали без меня, – угрюмо произнес Флауэрс. – И чуть не сломали! – Если кто-то знает только про две кнопки в аппарате, то, по крайней мере, не надо бить по ним кулаком!

– А кто… – начала я, но Флауэрс вдруг замкнулся, показывая мне, что не настроен развивать эту тему.

Решив устроить себе маленький отдых перед разговором с Дэвисом, я включила кофеварку и села писать заключения. Работа несложная, и я сама не заметила, как погрузилась в раздумья по поводу вчерашней встречи. Стоило вспомнить перекрытый выход и любопытство, с которым он рассматривал мое лицо, как в горле пересыхало, и я снова поражалась собственному упрямству и безрассудству.

И тут у меня в голове словно вспыхнула спичка.

Девушка, уволенная на следующий день после смерти Дэя! Надо полагать, что уволила ее миссис Дэй? Если непосредственно перед похоронами у вдовы не нашлось другого занятия, то здесь должно быть что-то очень личное, а самый банальный ответ обычно самый правильный.

Оставалось придумать предлог для визита. Подсказкой мне стала сама дата увольнения.

… Норма Мортенсон жила в многоэтажном доме на окраине Танвича. Звонок возле ее двери висел, как полувыбитый глаз, на ниточке провода, стены расписаны ругательствами и любовными признаниями, а на сером коврике и дальше по коридору валяются золотистые и алые кружочки конфетти.

Звонить пришлось долго, хотя хлипкая дверь не мешала слышать, как пронзительное дребезжанье разносится по всей квартире. Наконец я услышала громкое хрипловатое «Иду!».

Дверь открылась, на меня с порога недовольно смотрела русоволосая девушка лет двадцати, пальцами пытаясь распрямить слежавшуюся прическу и убрать конфетти из растрепанной шевелюры. Симпатичное личико, хотя круги под глазами и напухшие веки никого не красят; и фигура суккуба, на которой даже махровый халат смотрелся как маленькое черное платье.

– Вы кто? – она скользнула взглядом по моему лицу, не задерживаясь, и снова вернулась к вычесыванию конфетти.

– Я… новый помощник бухгалтера, занимаюсь «Флоренцией». Судя по нашим ведомостям (я взмахнула бумагами, молясь, чтобы она не взглянула на них слишком пристально), – ресторан не выплатил вам премию.

– Премию? – удивилась девушка и наконец отступила в сторону. – А сколько?

– Пятьдесят долларов, – скромно ответила я.

– Заходите, – Норма улыбнулась, сверкнув белыми зубами. – У меня тут небольшой бардак…

Ага, или маленький – в масштабах вселенной, – хаос. Сплющенные банки из-под пива, наполовину сдутые шарики в пластиковых тарелках, вездесущее конфетти на вытертом ворсе дорожки.

– Вчера праздновали? – я постаралась, чтобы мой голос звучал нейтрально.

– Ага, – Норма привела мня в гостиную, где из обстановки был только диван и заваленный журналами столик. В углу комнаты блестел застежками чемодан цвета кофе с молоком, а рядом приткнулась небольшая элегантная сумка.

– Праздновали… мой отъезд из этой дыры!