Пепел после тебя

– Будильник на семь ещё не срабатывал.

И, как по команде, он включается, вибрируя и трезвоня под подушкой. С трудом просовываю руку. Вырубаю.

Алина глубоко и тяжело вздыхает.

– Может, никуда не пойдём?

– И дадим твоему отцу повод усомниться в том, что наши отношения адекватные? Нет уж. Мы прилежно учимся, получаем аттестаты и сваливаем.

– Куда?

– Домой... Если захочешь... Можно там поступать.

У меня на примете финансовый вуз именно в родном городе. Но если Алина не захочет...

– Мне всё равно, где жить, – с заминкой отвечает она. – Я вообще сейчас ничего не понимаю и не хочу прогнозировать.

– Давай я за тебя буду понимать?

Поднимает голову, смотрит на меня нежным взглядом. Хочет что-то сказать, но молчит... Есть между нами некая тонкая стена, и мы оба её чувствуем. Мы не обнажены другом перед другом до конца. Но это непременно случится. Чуть позже...

Покидаем наш уютный диван. Алина ненадолго запирается в ванной, пока я готовлю нам скудный завтрак. Чай, сыр и не самое свежее овсяное печенье.

Нужно наведаться в магазин. Забить холодильник до отказа, купить какие-то гигиенические женские штучки... В общем, всё, что будет ей необходимо.

И так меня вдохновляет эта мысль, что я сияю, как новогодняя ёлка.

Алина будет жить здесь! Со мной!

Она заходит на кухню, тяжело опускается на стул. Уже полностью одетая. Обняв чашку с чаем подрагивающими пальцами, слепо смотрит в стену.

– Я так не могу... – шевелятся её губы.

Тут же приближаюсь и опускаюсь перед ней на корточки.

Мои мечты рушатся. Я не хочу!

– Чего не можешь?

– А вдруг ему там плохо стало после моего ухода? Или бабушке... – переводит на меня опустошённый взгляд. – Я хотела бы быть эгоисткой... Но не могу.

Глажу её ноги, колени... Потом приподнимаюсь и припечатываюсь к губам в долгом поцелуе. Выпрямляюсь и с поддельной бодростью в голосе произношу:

– Мы ему позвоним. Прямо сейчас. А потом решим, что делать дальше. Идёт?

Кивает. Отдаю ей телефон. Свой она оставила дома. По памяти набирает номер отца.

– Поставь на громкую.

Ставит. Напряжённо слушает гудки. Голову втянула в плечи, вся сжалась.

– Да?

– Пап... Это я.

– Ну хоть позвонила, – усталым голосом произносит Столяров.

– Прости, пап... Я не хотела так сбегать, но ты не оставил мне выбора, – начинает лепетать Алина.

Он молчит. А я сжимаю челюсти. Тема с Тимофеем для меня совсем не закрыта.

– Пап... – Алина глубоко вздыхает. – У меня всё хорошо, если тебе интересно. Собираюсь в школу.

– Домой ты, видимо, не собираешься, – констатирует угрюмо.

– Вернусь, если ты понял, почему я ушла.

– Чего ты хочешь, Алина? Чтобы я его принял?! – внезапно рычит Столяров. – Этого не будет!

– Почему?! – отчаянно всплеснув руками, Алина всхлипывает.

Я сжимаю зубы так, что чувствую крошки эмали на языке.

– Потому что я твой отец. И это нормально, когда отец хочет защитить свою дочь от необратимых последствий. Ты помнишь, что сделали его друзья с моей командой в одной из потасовок? Тимофей лежал в больнице с сотрясением. Алексею сломали ногу. Дамир!.. Да много, кто пострадал. Ну или вспомни свою шею. Ты прятала эти синяки от меня, но я же видел.

Алина инстинктивно хватается за горло, метнув на меня испуганный взгляд.

Давление подскакивает, глаза наливаются кровью. И я просто в ахере, если честно.

А что было с её шеей, мать вашу? Почему я не в курсе?

– Пап, мне пора в школу. Позже позвоню, – быстро тараторит она, испуганно взирая на меня.

Сбрасывает вызов. Кладёт телефон на край стола, обнимает себя за плечи и тихо произносит:

– Егор, не смотри на меня так, пожалуйста.

А я не знаю, как я смотрю. Возможно, уничтожаю её сейчас вместе с собой. И пи*дец как ненавижу себя.

Мой голос хрипит:

– О каких синяках шла речь?

Губы Алины дрожат.

– Тот парень... В доме Фора... Когда вы вломились... Он сказал, что ты его прислал... Сказал, что если пойду с ним, драка прекратится... И я пошла... А он... – вновь хватается за горло и, задыхаясь, произносит: – Он мне угрожал. Я тебе говорила…

О своей шее – нет!

Круглов, сука! С ним там уже разобрались. Он играл на стороне моего отца. Действовал вместе с девкой, имя которой я и не помню. Но это всё неважно сейчас. Сейчас меня трясёт оттого, что Алина пострадала намного больше, чем я предполагал. И рвёт на части от этого понимания.

Руки дрожат, в ушах гудит. Сердце долбится о рёбра.

Я отшатываюсь... Отворачиваюсь. Не могу смотреть мышке в глаза.

Слышу, как скрипит стул. Чувствую холодные ладошки на своей спине.

– Егор... Мы же это уже пережили. И отец тоже переживёт. Ты не виноват...

– Но я виноват! – резко разворачиваюсь к ней. – Виноват... Лишь я один виноват, – подрагивает мой голос.

Взгляд падает на её тонкую, чистую сейчас шею. Пальцы несильно обхватывают её. Бережно глажу. Прижимаюсь к нежной коже губами и снова глажу, невесомо целуя. Алина замирает и, кажется, перестаёт дышать.

Моё сердце щемит от нежности, которую хочется дарить только этой девочке. Но... возможно... я действительно не тот парень, от которого она должна эту нежность принимать.

Выпрямляюсь. Отпускаю её шею. Вообще больше не пытаюсь обнять, как бы ни хотелось. Смотрю в карие глаза, в которых сейчас застыли слёзы.

– Скажи, мышка, – грустно усмехаюсь. – Ты любила Тимофея?

Глава 36

Алина

Что он такое говорит... Почему спрашивает об этом сейчас?

– Егор...

Предупреждающе раскрывает ладони.

– Просто ответь!

Отчаянно трясу головой.

– Зачем? Это всё в прошлом! Тимофей в прошлом.

– Любила или нет?

Меня практически сносит от его эмоций. Боль, отчаяние и немного сумасшествия. Оно в его зелёных глазах. Словно он сам не понимает, зачем это делает, но остановиться уже не может. А я, ничего лучше не придумав, просто безбожно вру:

– Нет, не любила. Доволен?

Качает головой. Не верит.

Отворачиваюсь, не выдерживая этого давящего взгляда. И, стоя спиной к Егору, тихо выдыхаю: