Переход II

— Куда послал?

— Именно туда. Сказал, как всегда: я вам рассказал все, что знал, теперь сами работайте.

— И что предлагается?

— Это устройство присоединять к машине обязательно нужно, без него пользы от машинки нет. Инженеры Келдыша неделю в машину программу какого-то срочно требуемого расчета вводили…

— Но польза-то ведь была?

— Была. Машина весь расчет за полторы секунды произвела. Наглядная такая польза получилась: неделя подготовки и полторы секунды работы. А у Воронова идей столько, как эту машину для настоящей работы доработать, но ведь он только их описал, а сам ничего не делает.

— То есть он не хочет…

— Если бы не хотел, я бы сам у нему пошел уговаривать и просить. Но он именно что не может: и в институт этот он учиться пошел, чтобы когда-то смочь, не иначе. И я почему-то уверен, что ему сейчас учиться действительно важнее, чем заниматься этой машинкой: он на самом деле рассказал все, что знал. А если он узнает больше…

— Чокнутый гений: и хочется ему настучать, и понимаешь, что от этого только хуже будет. А денег, которые Аксель Иванович на новый завод просит…

— Товарищ Берг прав: это не менее важно, чем бомба. Так что деньги для него мы найдем.

— Найти бы сначала денежное дерево…

— А знаешь, до меня только сейчас дошло, когда ты про дерево вспомнил. А ведь Воронов такое дерево для нас посадил! И если мы за ним еще немножко поухаживаем, то нам останется с него только урожай собирать. Наверняка ведь знал, паршивец, сколько на эти камни средств потребуется, вот сначала он источник этих средств для нас и подготовил.

— Это какой?

— Завод в Чимкенте. Пятьдесят тысяч автомобилей в год, с каждого мы на самом деле сможем в пользу бюджета по пять тысяч забирать, это сколько всего получается? За два года все, что Аксель Иванович просит, мы из Чимкента в бюджет вернем!

— Это-то верно, но деньги нужны уже сейчас.

— Я к нему как-то в гости зашел… награды когда занес. И обратил внимание: у него дома приемник стоит как раз на такой микросхеме сделанный. И с двумя самыми дешевыми лампами, которые позволяют радио не в наушниках слушать, а через нормальный динамик. А фабрика, на которой армейские рации для солдат сейчас делают, может и такие кристаллы для приемников изготавливать.

— И что?

— Готовый приемник в производстве обойдется рублей в тридцать. То есть это все детали для него столько стоить будут, а в уже собранном виде он в производстве обойдется больше, наверное, ста двадцати рублей. Ну, партизан так сказал, а он вроде считать умеет.

— В сто двадцать рублей? Да ты… да он точно с ума сошел!

— И это с учетом того, для ему для приемника плату вручную рисовали. Насчет того, что он с ума сошел, я сомневаюсь: ему уже не с чего сходить. Но память у него… ну ты знаешь, так вот: он приемник-то не сам сделал, а заказал у приятеля какого-то, который на Муромском радиозаводе сейчас работает. И про цену ему как раз приятель и сказал: Воронов же все официально, через кассу заводов оплачивает. А как заводчане сметы рассчитывают, известно, и сейчас «Муромец» в торговлю по четыреста девяносто идет.

— То есть ты у него дома и приемник посмотрел, и про цену расспросил…

— Нет, я просто во время совещания не столько товарища Берга слушал, сколько читал материалы, которые он принес, а там все это расписано.

— Не узнаю товарища Берга, что-то раньше он об источниках финансов так не заботился.

— Он и сейчас… там расписаны предложения как раз Воронова, Аксель Иванович это отдельно подчеркнул.

— Тогда понятно. А этих кристаллов сколько кристальная фабрика сделать сможет?

— Там не фабрика, цех один… небольшой. Но если у них для армии план установлен на двести тысяч в год…

— Муром столько приемников точно изготовить не сможет.

— У нас в стране один завод приемники делать способен? А армия — они подождет в случае чего. Потому что когда завод для товарища Берга выстроим, мы отставание в производстве вообще за месяц наверстаем.

— Ясно, поручим эту работу МПСС. Я про приемники сейчас, а автомобили… Не в курсе, Пономаренко уже в Москву из Алма-Аты вернулся?

— Да, как к празднику приехал, так пока и сидит тут. Постановления ждет…

— Это удачно получилось, я с ним вечером отдельно поговорю. Но получается, что партизан этот нам не одно дерево посадил, а целый сад, ну а чем он сейчас занимается?

— Чем-чем, науки усваивает. И, между прочим, по два часа в день теряет, подвозя жену в университет и обратно.

— А водителя ему для жены…

— Капитан Ковалева уже удочку закидывала, он ей… нет, Сона ей сказала, что она ни с кем за рулем, кроме мужа, в машину просто не сядет. А парень все, что жена захочет, делает. У них же трагедия… временная, хочется надеяться.

— А он для жены лекарство не изобрел?

— Я думаю, что он и с медициной покончил, потому что передал другим людям именно всё, что знал. Хотелось бы, конечно, надеяться… но вот в автоматике… не будем его дергать.

— Это ты верно заметил: не будем. Так и ему спокойнее, и для страны лучше. Да и для нас лично — тоже.

В Институте точной механики и вычислительной техники царила тихая паника. Шестнадцатого ноября пришло постановление, подписанное Президентом Академии Несмеяновым о прекращении всех работ по доработке вычислительной машины БЭСМ, той самой, которая была меньше месяца назад на международной конференции в Дармштадте лучшей машиной в Европе! А уже во вторник из Президиума Академии пришло распоряжение о сокращении штата института: весь технический персонал переводился в другие институты Академии, и некоторым ученым были предложены новые места работы. И все это было проведено без каких-либо разъяснений.

Впрочем, объяснения появились уже в среду, но они панических настроений лишь добавили: военные (а конкретно — академик Берг) заявил, что разрабатываемая в институте машина «является бесперспективной», поэтому для института будет «вскоре предложено другое направление работ. Но и тут ни слово 'вскоре», ни срок постановки новых задач никак не конкретизировались. К тому же у института забрали изготовленное для БЭСМ устройство ввода данных с перфоленты и всю сопровождающую документацию. Вместе с двумя инженерами, которые это устройство разработали, забрали. Правда, сами эти инженеры — после беседы с представителем товарища Берга — выглядели очень довольными, но тем, что им сообщили, ни с кем делиться не стали. Просто забрали свои вещи и ушли… неизвестно куда.

И эта паника продолжалась до вечера двадцатого, но двадцать первого ноября, в субботу, она слегка угасла: из Президиума Академии пришел, наконец, перечень новых задач, которые отныне предстояло решать сотрудникам института. Правда, сама постановка этих задач выглядела совершенно иначе, чем раньше:

То были четыре школьных папки для тетрадей (две коричневого цвета и две малиновые), в которых даже не в тетрадях, а на вырванных из тетрадей листочках было нарисовано (и описано) то, чем отныне должен был заниматься институт. И на первый взгляд задачи вообще смотрелись по-дурацки, но к вечеру в одной из групп все же сформировалось некоторое понимание поставленной перед ними проблемы и появились довольно непростые вопросы к руководству Академии. Именно к нему: на первом листочке в каждой папке было написано по единственной фразе: «при возникновении любых вопросов отправлять их исключительно в секретариат товарища Несмеянова». Вполне понятная каждому сотруднику института фраза: в секретариате, как был убежден каждый «академик», работали исключительно люди, носящие под пиджаком или жакетом погоны минимум с двумя полосками, и погоны эти были совсем не армейскими. Но раз вопросы появились, людям требовались на них и ответы, так что всю следующую неделю специалисты института в основном занимались «правильным оформлением своих вопросов в письменном виде». А когда вопросы были отправлены куда указано, все институтские сотрудники просто расселись по рабочим местам и стали ждать ответов. Просто ждать, ведь им теперь, похоже, только за это зарплату и платили…