Переход II

— Вот это непонятно, он вроде машинками вычислительными занимается, зачем ему еще и пахотная машина?

— Похоже, что он тоже готовится к посевной. Супруга его уже приготовилась, у него полдома сейчас всякой рассадой занято — а в деревне-то у него вся земля бурьяном занята. Хитрый товарищ, точнее сказать, хитроумный: понял, что полгектара лопатой он не вскопает. Впрочем, он всегда так: заранее проблему замечает и заранее готовится к ее решению. Ладно, если машинка получится хорошей, он, думаю, не против будет, если мы ее в серийное производство возьмем.

— А если будет против?

— Ну это же просто форма речи, кто у него разрешения-то спрашивать будет?

— Ты думаешь…

— Мы будем спрашивать его насчет оказания помощи в налаживании такого производства, вот что я думаю. Кстати, товарищ Рамеев говорил, что у него очень интересные предложения по поводу упрощения разработки программ для вычислительных машин. А товарищ Берг прямо предлагал партизана… этого из студентов перевести сразу в заведующие новой кафедрой в том же МИФИ: он по поводу программирования, похоже, сейчас лучше всех в стране разбирается. А, возможно, и лучше всех в мире: ни у кого еще-то в мире таких машин вычислительных и нет.

— Я не думаю, что второкурсника нужно на должность заведующего кафедрой ставить.

— Но Аксель Иванович…

— Мнение Акселя Ивановича мы учтем. Но мешать товарищу Воронову приобретать новые знания мы точно не станем: чем больше он узнает, тем больше сможет придумать нового и, как практика показывает, крайне для страны полезного. Вот если он сам пожелает что-то новое придумать или сделать, то мы ему поможем. В чем угодно поможем, хоть в области вычислительной техники, хоть в… сельскохозяйственном машиностроении. В котором он тоже разбирается, ведь в Белоруссии-то трактора его конструкции производятся.

— Уже давно не его, хотя… да, новые белорусские трактора по сути — развитие его первой конструкции. И я вот что подумал…

— Начал, так договаривай!

— Если разобраться, то по технике, причем любой — что ядерной, что медицинской, что сельскохозяйственной, что вычислительной — он сам до конца ничего не доводил. Он работу любую по сути только начинал, другим показывая, что «так делать можно» — и другие то, что он начал, доделывали. Причем доделывали наверняка лучше, чем он сам бы смог, просто потому что у них и опыта было больше, и просто специалистов больше над задачей работало. Взять тот же пулемет его — он и сам говорил, что получилось у него дерьмо, а в Коврове из него конфетку сделали. Но все, кто за ним работу как бы доделывают, делают это в полной уверенности, что у них получится, потому что Воронов им уже показал, что должно получится и как этого добиться.

— Хм… наверное, ты прав. Ведь даже в медицине: он показал, как правильно работать с пулевыми ранениями на руках, а теперь по его методике любые раны доктора обрабатывают. Но сам он этого, даже если очень захочет, проделать не сможет. Хотя по поводу лекарств его…

— И с лекарствами то же самое. Сейчас только на фармфакультете Первого ММИ еще два десятка очень полезных препаратов придумали, к которым Воронов отношения уже вообще никакого не имеет. Но там тоже поверили, что новые препараты изобретать можно и что это не особенно и трудно проделать — и уже есть очень заметный результат.

— Он же всегда говорил, что рассказывает нам все, что знает.

— Врет, причем постоянно врет. О том, как машину вычислительную сделать, он еще три года назад знал! И про бомбу…

— Да, врет. Но мы его на чистую воду выводить не будем. Потому что он нам что-то рассказывает именно тогда, когда мы оказываемся в состоянии понять то, что он говорит. Но сколько он еще нам может рассказать, никто не знает. Пока не знает, но мы наверняка всё узнаем.

— И когда?

— Когда он нам сам расскажет. Когда для этого наступит подходящее время — а какое время окажется подходящим, он, вероятно, лучше всех понимает.

— А мы, дураки, не понимаем?

— Мы не понимаем. Потому что мы не знаем, что же он на самом деле знает. А он — знает…

Глава 9

О ядерной физике Алексей знал гораздо больше, чем все современные физики, вместе взятые. И даже больше, чем все физики мира из того мира и времени, откуда он пришел. Не саму ядерную физику, а о ней, и знал он это из дневников Елены. А та — узнала об этом, встретив в переходе какого-то «проходимца» из еще более позднего времени, который ей, собственно, и рассказал, как можно пройти через «стену холода», и который рискнул уйти из своего времени просто потому, что у него других альтернатив не осталось. Если очень кратко излагать полученные знания, то когда-то в будущем (причем даже в будущем Алексея Павловича) американцы во Франции смогли запустить термоядерный реактор, и этот реактор даже смог проработать некоторое время. По мнению Алексея янки реактор построили именно во Франции потому, что что-то начали подозревать…

Елена «во второй жизни» занималась «снаружи» в основном изучением ядерной физики, чтобы, как она писала, понять, каким образом этот реактор смог меньше чем за минуту «стерилизовать» половину Европы. Но так как Алексей именно ядерной физикой практически не занимался, понял он из выкладок рыжей испанки немногое — а если изложить понятое им в двух словах, то получалось, что делать все же нужно реакторы урановые. И запомнил, какие именно — однако как их делать, у него не было вообще ни малейшего понятия. Кода-то в старости он слышал довольно широко распространенное мнение, что «сейчас реактор любой студент знает как построить», однако сам он считал, что «знать» и «уметь» в этой науке — это категории настолько разные, что о них и говорить смешно.

Впрочем, это касалось, наверное, вообще любой науки. Взять хотя бы Сону: она — благодаря соседу — точно знала, как выращивать небывалые урожаи, но Алексей, даже несмотря на то, что в конце апреля все же «вскопал» свежеизготовленной мотофрезой ей десяток соток грядок, сомневался, что урожай хотя бы затраты на солярку окупит — конечно, если не только цену солярки считать, которая на заправках продавалась по двадцать копеек за литр, а добавить бензин, потраченный на поездку к нужным заправкам и деньги, потраченные на канистры для нее. Тем не менее новое увлечение жены он поддержал: все же свежеиспеченная в золе только что своими руками выкопанная картошка — это лучшее лакомство детства!

— … а если, допустим, каким-то чудом к нам перенести того же товарища Якоби, то он поначалу нашу жизнь воспримет как чудо. Но если его с полгодика подучить современным наукам, то он, скорее всего, наизобретает всякого не меньше нынешних ученых. И он говорит, что единственное, что для этого потребуется — это дать товарищу Якоби «морального пинка», сказать, что «у нас студенты за первый семестр успевают выучить больше, чем вы вообще знаете», и он наверняка попытается доказать, что лучше какого-то студента. Так он и говорит, что именно таким пинком для наших ученых и является…

— Это вы о Воронове, что ли? — прервал рассказ Лаврентия Павловича Станислав Густавович. — Он всякое выдумывать горазд!

После завершения первомайской демонстрации несколько человек отправились вместе с Иосифом Виссарионовичем на его дачу — чтобы там праздник все же отметить, а не просто на трибуне Мавзолея помаячить, а так как светило солнышко и температура после обеда поднялась аж до семнадцати градусов, «отмечали» все это дело на улице. Но не столько пили и ели, сколько делились интересными рассказами — и разговор между Берией и Пономаренко скатился на обсуждение «партизана». Но разговор-то был «неофициальный», а просто чтобы языки почесать и расслабится, так что Станислав Густавович продолжил: