Перекрестки
Шрифт:
– Ты этого хочешь?
– Не знаю. Хотела, но… я имею в виду, нам некуда спешить. Если ты сейчас вернешься к ней… может, тебе лучше вернуться к ней. Попросишь прощения, может, она согласится с тобой играть.
– Нам выступать через десять минут!
– Чуть-чуть задержитесь, никто не уйдет. Сходи к ней. Иди. Приведи Лору.
Таннер явно растерялся.
– Ты же так переживала из-за нее.
– Прости! Я ошибалась! Прости!
Бекки вскинула руки и заметила, что по-прежнему держит буханку хлеба. Положила ее на стол с церковной литературой. Таннер вновь обнял Бекки.
– Я хочу быть с тобой, – заявил он. – Мне надо было
Бекки взглянула поверх плеча Таннера и увидела в коридоре Клема. Он выглядел как полоумный. Несколько часов назад Бекки больше всего хотелось, чтобы ее увидели в объятиях Таннера, и вот Лора уже не помеха, желание ее сбылось, но видит ее Клем.
Бекки высвободилась из рук Таннера.
– Иди, приведи ее.
– Ни за что.
– Кто-то должен ее привести. Вы сегодня должны сыграть в полном составе.
– Плевать. Главное, что ты в меня веришь.
– Да, но тебе все равно нужно ее привести. Просто скажи ей… да скажи что угодно, лишь бы вернулась.
– То есть ты в меня не веришь?
– Нет, верю, но… – Бекки представила разочарование Гига Бенедетти, его злость, когда “Ноты блюза” выйдут на сцену без певицы, ради которой он приехал. Бекки во всем виновата, ей и исправлять ситуацию. – Где она живет?
– Да она меня сейчас, наверное, и на порог не пустит.
– Я сама за ней схожу. Все равно я должна перед ней извиниться.
– Шутишь? На тебя она злится еще больше, чем на меня.
– Где она живет?
– В квартире над аптекой. С Кей и Луиз. Нет, Бекки, не надо.
Она застегнула пальто. Расставаться с сырно-луковым хлебом не хотелось, но и таскать его с собой неудобно. Бекки гадала, куда бы его пристроить, и тут к ним подошел Клем.
– Клем, – нервно произнес Таннер. – С возвращением.
– Мне надо поговорить с сестрой.
Бекки расстелила церковный бюллетень, завернула в него хлеб – правда, бюллетень скрывал буханку так же плохо, как ее саму вчера одеяло в Таннеровом фургоне. Таннер обнял ее сзади за шею, чмокнул в щеку.
– Не ходи никуда, – попросил он. – Мне нужно знать, что ты на меня смотришь.
И поспешил в зал. Удовольствие от поцелуя уничтожила неловкость оттого, что Клем все видел. Не оглядываясь на брата, Бекки выбежала из церкви. Вычищенные тротуары покрывал свежий снег, и Клем шел за ней следом.
– Не ходи за мной, – сказала она.
– Почему ты не хочешь со мной поговорить? Ты накурилась, что ли? Впервые вижу тебя такой.
– Оставь меня в покое!
Она поскользнулась – под снегом оказался лед, – Клем поймал ее за запястье.
– Что происходит?
– Ничего. Мне нужно поговорить с Лорой.
– Добрински? Почему?
Бекки вырвала руку и вновь устремилась вперед.
– Потому что Таннеру нужно, чтобы она выступила сегодня, а она не хочет.
– Погоди. Так вы с ним…
– Да! И что? Я с Таннером! И что?
– Когда вы успели?
– Не ходи за мной.
– Я всего лишь пытаюсь… Ты с Таннером?
– Сколько тебе повторять?
– Ты сказала это только раз.
– Я с Таннером, а он со мной. Ты что-то имеешь против?
– Нет. Просто удивлен. Дейви Гойя сказал… Ты теперь тоже куришь траву? Из-за Таннера?
Бекки шагала вдоль снежного кряжа, оставленного уборочной машиной на Пирсиг-авеню.
– Таннер тут ни при чем. Я сделала
ошибку.– Я всегда думал, что он курит траву.
– У меня своя голова на плечах, Клем. Не надо мне объяснять, что хорошо, что плохо. И вообще не лезь не в свое дело.
Впереди показалась аптека. На втором этаже горел свет.
– Хорошо, – хрипло ответил Клем. – Я не буду лезть не в свое дело. Хотя должен сказать…
– Что ты должен сказать.
– Не знаю. Я просто удивлен. То есть – Таннер Эванс? Он, конечно, хороший парень. Очень славный, но… не самый энергичный. Скорее мямля.
Бекки охватило новое, ошеломляющее чувство – ненависть к Клему. Как будто любовь к нему резко вывернули наизнанку, разорвав в спешке.
– Иди к черту, – сказала она.
– Да ладно тебе. Я же не диктую тебе, что делать. Но у тебя еще столько всего будет. Ты поступишь в университет, у тебя вся жизнь впереди. А Таннер… не удивлюсь, если он так и останется в Нью-Проспекте.
Бекки остановилась, повернулась к нему.
– Иди к черту! Меня от тебя тошнит! Меня тошнит оттого, что ты осуждаешь меня и моих друзей! Ты всю жизнь меня осуждаешь, меня от этого тошнит! Мне не шесть лет! У тебя же теперь есть твоя удивительная подружка, которая любит секс и которая изменила всю твою жизнь, – вот и хватит мною командовать, иди ей указывай! Или она не мямля!
Она толком не соображала, что несет. В нее словно бес вселился, и в свете фонарей она видела, что Клем потрясен. Она попыталась вернуть себе христианское терпение, но ненависть ее оказалась слишком сильной. Бекки развернулась и бегом припустила к аптеке.
Расс был доволен своим рождественским подарком. Он провел с Фрэнсис шесть с лишним часов, как будто целый день, и все, что казалось неудачей, обернулось успехом. Она рассказала ему о романе с кардиохирургом – и тут же сравнила его с Рассом, причем не в пользу первого, пригрозила поехать в Аризону – и тут же принялась уговаривать Расса поехать с нею, повздорила с Тео Креншо – и тут же вверила себя наставлениям Расса. Даже авария на Пятьдесят девятой сыграла ему на руку. Он сражался с покореженным бампером “фьюри” и застывшими гайками, демонстрируя силу и хладнокровие, а когда в метели замаячила группа подростков, Фрэнсис, жительница благополучного пригорода, испуганно схватила его за руку и получила важный урок о расовых предрассудках: молодые люди всего лишь предложили им помощь. Авария так задержала Расса, что выбора не оставалось: придется признаться Мэрион, что он ездил с Фрэнсис, избавив себя таким образом от опасения, что ей обо всем расскажет Перри. Фрэнсис уверяла, будто торопится домой, но когда он предложил заехать в “Макдоналдс”, ответила, что умирает от голода, а когда они наконец приехали в Первую реформатскую и он предложил заглянуть к нему в кабинет, она, пусть неохотно, но уступила его настойчивости, чем лишь подстегнула желание Расса.
В кабинете он одну за другой передавал ей пластинки, рассказывал то немногое, что знал о Роберте Джонсоне, о Томми Джонсоне (тот, к несчастью, был алкоголиком) и о том, каким чудом студиям “Виктор”, “Парамаунт” и “Вокейлиен” удалось сделать записи выступлений тех великих блюзменов. Эти пластинки – едва ли не самое дорогое, что у него есть, и Фрэнсис принимала их с должным благоговением. Она сидела на столе, чуть раздвинув ноги, с ее подошв капал талый снег. Будь у Расса сила духа, как у кардиохирурга, он подошел бы и встал меж ее колен.