Песня ветра. Ветер перемен

Гардан подошел к планширю и облокотился на него, глядя в черную морскую даль, в которой небо мешалось с морем, и отражения звезд скакали на перебегающих гребешках волн, словно крохотные горящие кораблики. Какое дело тебе до того, что ты можешь или не можешь делать? Какое дело тебе до того, что ждет тебя на берегу или там, за краем мира? И почему ты все время говоришь себе, что уж не для этого точно был создан? А для чего ты был создан, Гардан? Ты знаешь это? Что-то тронулось в груди, что-то странное, нежное и одновременно с этим сильное. Что-то звонко ёкнуло и натянулось, когда он взглянул на белесую полосу из мириадов созвездий, охватившую все небо алмазным кушаком. Для чего ты был создан? Не для этого ли?

Весь мир внезапно застыл на тонкой-тонкой грани, острее бритвенного лезвия, тоньше волоса, мягче перины. Гардан балансировал прямо на этой ниточке, протянутой откуда-то из тьмы его прошлого в еще более непроглядную тьму будущего, крохотный муравей на колышущемся на ветру листке, бестолковая букашка, пялящая слабые пустые глаза в огромный мир, такой незнакомый, такой могущественный, такой бескрайний. На миг ему стало страшно, что вот сейчас он упадет с этой грани, рухнет с нее в бездну, и не будет у него уже никогда ни одного шанса выбраться оттуда, и никто никогда не подаст уже руки, чтобы вытянуть его. А в следующий миг он вновь ощутил ладонь Марны, что сомкнулась на его теле, на этот раз не суровую и принуждающую, но теплую, успокаивающую, надежную опору. Бес его знает, что со мной творится. Только вот слоняться по северному побережью в поисках работы я уже не согласен.

– Ты, Дева, хоть и стерва редкостная, однако, уже один раз вытащила меня с того света, - тихо проговорил Гардан, улыбаясь уголком рта бескрайним волнам и ночному небу, ставшему внезапно бесшумным и прислушивающимся, как ночная птица. – Послала мне Раду, которая подобрала меня и дала мне хлеб и кров. Теперь Рада ушла, но ты вновь со мной, и вновь даешь мне смысл и предлагаешь дорогу, по которой я могу идти. И вновь дорога моя вслед за бабой, еще более бесноватой, чем прошлая.

Ночь не отвечала, все так же пристально глядя ему в глаза серебристыми звездами и ожидая его ответа. Гардан повернул голову и взглянул вперед, туда, куда мчался, разрезая волны, двухмачтовый бриг «Морская гадюка». И увидел на носу его, как бы он там правильно ни назывался, Равенну. Она стояла на самом краю, держась рукой за мачту и глядя вперед, напряженная, как тетива, недвижимая, как скала, застывшее в одной капле смолы-вечности стремление вперед. Ветер полоскал ее рыжие кудри, отбрасывая их за плечи, дергал ее свободную рубаху, играл с длинным кушаком. Она была молода, как ветер, горяча, как солнце, солона, как море, и совершенно неустрашима, как сама Марна Дева. И отчего-то Гардан знал, что завтра они сожгут бриг Давьялы до головешек, и ничто не остановит Равенну, ни сталь, ни шторма, ни сами боги.

– Бес с тобой, Дева, - тихо пробормотал Гардан, чувствуя, как внутри что-то распускается, словно туго натянутый морской узел, который можно развязать в одно касание. – Я согласен. Я пойду за ней, коли она согласится меня принять.

И это странное балансирование на самом ребре вечности внезапно закончилось. Монета упала, кость замерла на столешнице времен, и Гардан не знал, какой стороной она легла. Он знал лишь, что теперь его дорога выбрана, и где-то там, в межзвездной пустоте, Одноглазая Дева, плетущая тысячи нитей разом, нежно улыбается ему, завивая своими тонкими пальцами мягкую пряжу его жизни.

А потом он широко зевнул, до хруста в челюстях, развернулся и побрел обратно в свой гамак. Завтра предстоял трудный и сложный день, и чтобы выдержать его, Гардану нужно было хорошенько выспаться.

========== Глава 40. Шторм ==========

Гамак раскачивался слишком сильно, гораздо сильнее обычного, но Гардан упрямо держался за теплую дрему, окутавшую его со всех сторон. Некоторое время ему удавалось игнорировать качку, проваливаясь обратно в мягкий полусон, однако в конце концов, его тряхнуло так, что наемник едва не вывалился из гамака и был вынужден открыть глаза.

Спросонья в первый миг Гардан даже не понял, где находится. Все вокруг него ходило ходуном, а гамак трясло так, словно кто-то специально дергал его с двух сторон за крепежи, пытаясь выбросить из него сонного наемника. И только через несколько мгновений он услышал рев, однотонный яростный рев, заполняющий все вокруг, сквозь который едва пробивались слабые человеческие голоса, кажущиеся такими тонкими и отчаянными в этом рычании. Карид был прав, шторм пришел.

С трудом выбравшись из парусины, Гардан сразу же едва не упал на пол, когда корабль немилосердно тряхнуло, поднимая нос высоко вверх. С грохотом прокатился мимо него по дощатому полу его собственный меч в ножнах, который он укладывал перед сном прямо под собой. Видимо, это была его главная ошибка. Все, что было не прикреплено к полу, перекатывалось из конца вконец по нижней палубе, на которой было темно, как в плотно закупоренной бочке.

Оскальзываясь, спотыкаясь, почти падая и держась руками за пустые гамаки остальных моряков, Гардан скорее на ощупь нашарил грохочущий по полу меч и поковылял в сторону трапа наверх, пытаясь при этом удержать равновесие. Корабль швыряло из стороны в сторону, словно ореховую скорлупку в водовороте, и палуба меняла наклон буквально каждые несколько секунд, почти что сбрасывая его с ног.

Как только Гардан откинул прикрытый люк на верхнюю палубу, в лицо ударил штормовой ветер и целое ведро брызг, отчего он задохнулся и охнул, моментально приходя в себя и хватая ртом воздух с непривычки. Вокруг бушевало что-то ужасающее, и наемник просто не мог поверить собственным глазам. Буквально пару часов назад он выходил на палубу, и небо над головой было чистым и прозрачным, а волны хоть и сильными, но вполне мирными. Теперь же все происходящее напоминало бездну мхира, и иначе это назвать язык не поворачивался.

Гигантские валы едва ли не выше, чем их корабль, бушевали вокруг, с ревом обрушиваясь вниз. Над головой кипело небо, то и дело разрываемое серебристыми вспышками молний, которые на миг высвечивали картину всего происходящего. Гардан даже не мог бы сказать: уже рассвело, или стояла темная ночь, настолько черными были над головой тучи. Мимо него по мокрой и скользкой палубе метались матросы, хватая какие-то канаты, карабкаясь вверх по мачтам и отчаянно ругаясь. Море с шипением набрасывалось на борта корабля, словно громадная кошка, когтистой лапой пытающаяся загрести мышь, и белая пена перекатывалась под ногами, вылизывая палубу и уходя прочь с недовольным урчанием и свистом.

Гардан повернулся вперед, туда, куда был обращен нос корабля, резко вздернувшийся высоко вверх. Молодой юнга Мартан как раз в этот миг поскользнулся на мокрой палубе и кубарем покатился вниз, прямо на Гардана. Тот инстинктивно сжался и выставил руки, ловя паренька, и в следующий миг тело встретило жесткий удар чужой костлявой спины. Юнга заорал, а Гардан, ругаясь последними словами, с трудом удержал его от падения еще дальше. А в следующий миг корабль дрогнул, выпрыгивая на самый гребень волны, и камнем ухнул вниз, заныривая носом почти вертикально.

На этот раз уже самому Гардану пришлось изо всей силы держаться за крышку от люка на нижнюю палубу. Вопящий, мокрый, перепуганный насмерть юнга вцепился в него как кот ногами и руками, и теперь Гардан удерживал от падения двойной вес. На миг в свете высверкнувшей молнии прямо внизу под ними мелькнуло бурлящее, будто котел над огнем море, и Гардан ощутил, как от ледяного ужаса замерло сердце, и следом за этим жуткое падение кончилось, нос корабля вновь пошел вверх, вскарабкиваясь на следующую волну.

Боги, это и есть шторм?!

В лицо ударило целое ведро холодной воды, и это отрезвило Гардана. Собравшись, он стряхнул с себя юнгу, ухватил того покрепче за плечо и прокричал ему в лицо, пытаясь заглушить отчаянный рев разбушевавшегося моря:

– Где Равенна?!

– У штурвала! Она у штурвала! – крикнул в ответ юнга, обдирая горло и указывая рукой в сторону кормы. Кивнув, Гардан выпустил его, выбрался из трюма и побежал в указанном направлении.

Теперь ему стало понятно, почему в открытом море моряки предпочитали расхаживать по палубе босяком даже в особенно холодные дни. Палуба была скользкой, словно натертое маслом стекло, и каблуки сапог плясали на ней, ноги разъезжались в стороны, а сам Гардан все никак не мог поймать равновесие. К тому же, корабль вновь взбирался на волну, и нос все стремительнее пошел вверх, а палуба так сильно накренилась, что Гардан почти что поехал по ней, как по льду. Потом сильный удар прямо в днище корабля сотряс палубу, и она ушла из-под ног Гардана.