Песок из калифорнии

– Знакомьтесь пиплы, Моби! Из Москвы вечерней лошадью, для нашей радости!..

Визг, крик, поцелуи. Есть и старые знакомые - Оксана, Нилс, Фердинанд, есть и новые - племя младое, незнакомое:

– А меня Лэси звать, хочешь - я тебе фенечку сплету...

Моби усажен на пол, в комнате полутемно, по кругу идет-плывет косяк, косячок, косяк-самопых, Лэси вежливо и чуть-чуть прихватила губками дымку и передает Моби, он втянул в себя от души, раз-другой и дальше косяк по кругу, сначала как всегда, ни чего, а затем легкое головокружение, глаза чуть подделись слезой, чуток, самую малость, совершенно безболезненно ломануло затылок и захорошело на душе, легче стало жить, а тут Оксана, и кофеек подносит в чашечке, ну а Джон что-то в руку сует...

– Эт...это что?
–

через силу выговорил Моби, разглядывая конфету, блестяще-влажно лежащею на ладони.

– А ты сосани ее - узнаешь, мы тут по случаю у одного штатника задарма ухватил бонбонов с начинкой... Тает конфета во рту, чуть горчит и одновременно чуть сластит, все такое клевое и такой всеобщий ништяк, пипл, цвет зеленый такой глубокий и сочный, а у Лэси глаза фиолетовые, о! и хайра светятся, ну улет... Моби сполз по стенке, с губы свешивалась слюна, длинной клейкой ниткой, глаза превратились в щелки и уставились куда-то в пространство, лицо побелело. Ему было ништяк, где-то вдали звенел высокой нота смех Джона, что-то очень и очень смешно бубнила Оксана, а ему был такой ни-и-ш-тя-я-я-к... В голове всплыло - Сэм, квислинг, оккупанты, надо бежать бежать, бежать!..

– Нам надо бежать!
–

изо всех сил заорал Моби, но его ни кто не услышал и он уснул, стал маленьким' маленьким, свернулся в махонький клубочек и уснул...

Проснулся Моби от сушняка. В комнате вповалку лежали хипы. Под боком сопела

Лэси, и хоть он ни чего не помнил, но и она, и он были голышом... На диване шевелился Джон, за ним у стенки тихонько всхрапывала Оксана.

– Слышь, Джон, -

прошипел Моби, стираясь не разбудить остальных.

– Че, -

спросонья недовольно прохрипел Джон.

– Слышь, вода есть на флету?

– В кухне, ты че вскочил спозаранку, еще десяти нет...

– Понимаешь, нам всем бежать надо! Бежать, понимаешь?!

– Это у тебя от бон бона героинового стремаки пробили, куда бежать...

– Как куда, в Калифорнию, на Запад, к своим, есть же там хипы?! Тут же одни квислинги да оккупанты..?

– Какие квислинги, какие оккупанты, у тебя что ли крышу сорвало? Спи...

Моби натянул джинсы и отправился в кухню. В длинном коридоре было пусто, а на кухне, за столом покрытом липкой клеенкой с вытертым рисунком, сидел какой-то дед, в одних трусах, морщинистый и лысый, и слушал маленький транзистор, прижав его к уху. Моби отвернул кран, что бы спустить теплую воду, дед покосился на него ничего не сказал. Утолив жажду, Моби поинтересовался:

– Чего слушаем, дед?

– Голос Америки. ..

В комнате Моби нашел приличных размеров бычок и закурил, усевшись на спальник. Надо бежать. . .

Вспомнилось, правда как в тумане, выселение, небольшая драка с прежним френд и чего взбесился, ну поинтересовался Моби, какого цвета трузера, так что, повод ногами махать?.. Хорошо мослы длинные, хендом зацепил классно квислинга проклятого, память будет, ну и конечно припечатал ногой домофон, только щепки пластмассовые в разные стороны брызнули - а фули от народа прятаться за домофонами, все как ни у людей. Моби расхохотался собственным мыслям.

– Ты че гогочешь, Мобик?..

сонно пробормотала Лэси и поежилась, стараясь плотней укутаться в одеяло.

– Спи, спи, это я так, сам с собою, тихо сам с собою разговор веду,

– тихонько напел Моби и потушил бычок. Хотелось поговорить с Джоном, но тот дрых без задних ног...

Мужик лет сорок с небольшим, без единого волоска на голове, но с огромной бородой, вылитый душман, все как обрисовал Джон, внимательно смотрел на Моби из-под густых бровей, придерживая дверь ногою.

– Я от Джона, от Женьки Шварца. Помнишь?

– Помнишь. А тебе чего надо?

– Поговорить.

– Здесь не церковь, в церкви говорят по душам, я тебя в первый раз вижу...

Моби вздохнул, но помня слова Джона - мужик нудный, но клевый, ты вотрись к нему, не пожалеешь, вотрись главное! начал снова.

– Мне нужно поговорить с тобой, обязательно нужно. Во как, -

и Моби полосанул ребром ладони себя по горлу. Жест видимо сыграл свою роль, мужик убрал ногу и слегка приоткрыл двери.

– Проходи.

За дверями был артистическо-богемно-люмпенский бардак, то есть мастерская художника. На столе, среди банок и туб с красками, на куске какой-то тряпки, спала худая девушка, совершенно голая, ни чем не прикрытая, везде были холсты, картины стиля примитивизма, вещи, которым место на помойке, кисти, бутылки, бутылищи, бутыльки, бутылечки... За грязными стеклами виднелись мокрые крыши и серое небо. Питер...

Мужик провел Моби за фанерную перегородку, там оказался уголок для души - стол с непустыми бутылками и остатками какой-то закуски, диванчик со второй герлой потолще и накрытой рванным ватным одеяло грязно-красного цвета. Видимо мастерская пользовалась успехом.

– Садись, портвейн будешь?

– Это мой любимый напиток, -

не покривил душой Моби и осторожно уселся на краешек дивана с девицей, так как больше было не куда. Герла пробормотала что-то и отвернулась к стене, выставив из-под одеяла голый зад. Художник усмехнулся, налил в два грязных стакана мутного портвейна и присев на край стола, звякнул стаканом об стакан;

– Будем.

Выпив под такой короткий тост, художник стал ковыряться рукой в тарелке, выискивая среди вонючего винегрета невесть что, а Моби разглядывать хозяина. Лысая голова была посажена на широкие плечи, обтянутые рванной грязной тельняшкой, заправленной в так же грязные и рваные тренировочные штаны. Ансамбль заканчивался одним грязным и естественно рваным носком. Внезапно Моби осенило:

– Так ты «митек»?..

– Дык елы-палы...

– Джон мне сказал, что ты по ошибке забрел к финикам, и будто дорогу помнишь..

– Ну...

– Нарисуй мне.

Возникла тишина, художник-митек поглаживал рукой лысину, оставляя на ней след винегрета, Моби не спускал глаз, герла под одеялом что-то бормотала...

– Ну, -

с другой интонацией произнес хозяин мастерской и снова налил в стаканы. На этот раз вышло по чуть-чуть. Чокнулись, раздалось емкое - будем, Моби выплеснул в сея зрелый напиток зрелого социализма, спасибо Аксенову В., научил, и уставился художника. Рука с лысины перешла вновь в тарелку и внезапно замерла...

– О'кэй, сейчас нарисую.

На столе, потеснив тарелки, стаканы и пепельницу, появился рваный лист бумаг: с какими-то жирными пятнами, художник вооружился карандашам, длинным и толсты и под его рукой стали возникать какие-то черные линии, сопровождаемые бормотанием - станция...как ее...ну последняя по этой дороге...здесь магазин... закрытый ети твою мать налево...тропка... ручей...дерево сломанное...а вот тут немного так...

Моби еще раз посмотрел на план, вздохнул и спросил:

– Ну что, Джон, идешь со мною?