Пьесы для художественной самодеятельности. Выпуск II

Ах, ты, море, море Черное, Бирюзовая волна, Все девчонки непокорные, Распроклятая судьба…

А н н а Г е о р г и е в н а (вздохнув). Да, «непокорные»… Ах, если бы так было на самом деле! К сожалению, женщины глупы.

Л е о н и д (неожиданно повернувшись, мягким движением берет ее руки). Женщины — замечательные создания! Изумительные создания! Что может быть на свете прекраснее женщины? (Прижал ее к себе.)

А н н а Г е о р г и е в н а. Леня… Ленечка! Леня, милый, не надо! Тут же люди кругом, Леня! Ну не надо, я прошу… (Поцелуй прерывает ее речь.)

В дверях появляется Н а д я. Увидев происходящее, застывает на пороге.

А н н а Г е о р г и е в н а (вдруг заметив ее, отталкивает Леонида). Ты что? Что тебе? Ты зачем вернулась?

Л е о н и д (быстро оценив положение). Вы не все режиссерские указания выполняете, Анна Георгиевна. Вяловато идет сцена. Нам еще репетировать и репетировать.

А н н а Г е о р г и е в н а (Наде, резко). Ты почему не отвечаешь? Я тебя спрашиваю, в чем дело, что тебе надо?

Н а д я (растерянно). Мне… я… Мне товарища Ручьева. Леню. (Торопливо.) Вот что, Леня… то есть, товарищ Ручьев! Я пришла… Я хотела спросить, почему вы в клубе никогда не бываете? Никогда вас не увидишь… Пришли бы сегодня, а? На летней площадке концерт будет, потом танцы.

Л е о н и д. С чего это вдруг ты меня приглашаешь? Кавалеров нет?

Н а д я. Совсем не потому. Кавалеров у меня много. Просто… Все-таки молодежи развлекаться нужно. Вот, например, сегодня…

Л е о н и д (перебивая). Все абсолютно верно, Надюша. Но сегодня, увы, не буду: занят сегодня.

Н а д я. К ней пойдете, да? (Показывая на Анну Георгиевну.)

Л е о н и д (сердито). Ну это уж слишком! Не понимаю, как это тебя касается, милая.

Н а д я. Меня? Конечно, меня это никак не касается. Совершенно никак не касается. Как это может меня касаться?.. (Вдруг всхлипнула, бросилась вон из комнаты.)

Пауза.

А н н а Г е о р г и е в н а (с тоской). Ах, тянутся к тебе девчонки, Леонид, ах, как тянутся!

Л е о н и д. Еще бы… Они дни и ночи дежурят под моим» окнами! Они выстраиваются в очередь, чтобы только одним-глазком взглянуть на меня! (Привлекает ее к себе.) Радость моя, никто, слышишь, никто, кроме тебя, мне не нужен! Никто!

З а н а в е с.

II

Один из уголков заводского стадиона. Слева — длинная низкая скамейка, предназначенная для отдыха спортсменов.

Июль. День на исходе.

За кулисами — звуки, характерные для жизни стадиона в активные часы. Через сцену время от времени проходят, пробегают тренирующиеся ю н о ш и и д е в у ш к и.

Где-то, по-видимому, не очень далеко, идет игра в волейбол: доносятся удары по мячу, свистки судьи, возгласы игроков.

Входит Л е о н и д. Он в спортивной форме, в руках бамбуковый шест для прыжков. Л е о н и д разгорячен и явно чем-то раздосадован. Он оборачивается, сердито, как копье, мечет шест за кулисы, направляется к скамейке, садится.

Пауза.

Появляется Н а д я. Она в простеньком платьице, но в руках модная большая сумка, на ногах — туфли на тонких высоченных каблуках.

Н а д я (проходя). Здравствуйте, Леня!

Л е о н и д. А-аа, Надя Калебошина… Здравствуй! Какими судьбами здесь?

Н а д я. Вовлекли. В баскетбол играю.

Л е о н и д. Ну и как, интересно?

Н а д я. Мне-то интересно. А вот капитану команды не очень интересно. Мажу и мажу.

Л е о н и д. Печально. Но — не робей, тренируйся больше. Располагайся, потолкуем! Торопишься?

Н а д я. Не особенно. (Садится, растирает ногу.)

Л е о н и д. Позволь, позволь, это что же, голубушка… На стадион… И в таких туфельках?

Н а д я. Не на стадион, а со стадиона. А с работы — почему нет? Кончила игру, приняла душ, иду домой. Может быть, через парк пойду. (Снимая туфли.) Хороши, правда? Хороши, чтоб они сгорели.

Л е о н и д. Вот те на, пожелала? Тесны? Жмут?

Н а д я. Да нет, каблуки-«гвоздики» проклятые? Вы попробуйте, походите на таких! Замучилась я с ними. Долой сорвать? Жалко, модные.

Л е о н и д. Модные… Нравиться хочешь?

Н а д я. Хочу, а как же! Я девушка: мне это полагается.

Л е о н и д. Ты хоть кавалерам о своем желании не рассказывай. Неудобно.

Н а д я (простодушно). Почему неудобно, что тут плохого?

Л е о н и д (назидательно). Человек должен нравиться своим содержанием, душой… Дело не в модных каблуках.

Н а д я. Дело не в модных каблуках, конечно, но и в модных каблуках тоже, я знаю.

Л е о н и д. Ах, знаешь… Тогда не жалуйся. Если хочешь быть красивой, надо страдать, как говорят французские модницы.

Н а д я (вздыхая). Я — русская модница: хочу быть красивой и не страдать. Можно так?

Л е о н и д. Можно. Пожалуйста. Ах, ты, юная… (Погладил ее по спине.)

Н а д я (не шевелясь). Это что — тоже репетиция? Я в драмкружке не состою. (Леонид поспешно убрал руку.)

Н а д я (после паузы, тихо). Вот товарищ Сербова, Анна Георгиевна, — красивая, ей никакие каблуки не нужны. И вы очень красивый, Леня, — верно, верно, я правду говорю.