Петербургское действо

— Даже не разрывъ, потому что никогда никакой связи между нами не было, выговорила Маргарита, злобно усмхаясь. — Вы говорите, что я когда-то была искренна, и хотите сказать, что я, хотя не долго, любила васъ. Вы ошибаетесь, никогда, ни единаго дня этого не было. На это есть свидтель. Хотите его… это Лотхенъ!

— Графиня! Не наживайте во мн заклятаго врага. Какъ я умю сильно, долго любитъ, такъ же умю и ненавидть, и я не на столько христіанинъ, чтобы платитъ добромъ за зло. Съ той минуты, какъ я узнаю, что мы съ вами враги, я буду дйствовать противъ васъ! И безпощадно!..

— Сколько вамъ угодно, усмхнулась Маргарита. — Надюсь только, что вы меня не заржете изъ за-угла. A все остальное мн не страшно.

— Даже не страшно, если я поду къ вашему врному другу Гольцу и скажу ему нчто, мн одному извстное и посл чего… нога его не будетъ у васъ.

— Я даже не понимаю!

— Я поду разсказать Гольцу, что иноземка графиня Скабронская ршилась на такой поступокъ, который хотя очень обыденный и простой при здшнихъ дикихъ и распущенныхъ нравахъ, но который самъ по себ, со стороны иноземки и относительно Гольца, — есть поступокъ не честный и мерзкій. Вы меня поняли?!

— Я даже не хочу безпокоиться понимать. Вс эти угрозы смшны… Повторяю, длайте, что вамъ угодно…

И Маргарита поднялась съ своего мста. Фленсбургъ всталъ поневол.

— Въ такомъ случа, графиня, я начинаю мщеніе, выговорилъ онъ. — И тотчасъ ду разсказать Гольцу, какъ въ его маскарад «Ночь» проводила время въ устроенной для ея отдыха уборной. Я знаю, видлъ и могу доказать… Да! Доказать! Что внесла въ честный и приличный домъ прусскаго посла чешка авантюристка Маркета Гинекъ.

Маргарита вдругъ поблднла какъ полотно, и отъ разоблаченной тайны, и отъ своего прежняго имени, котораго не могла слышать равнодушно. Какимъ образомъ Фленсбургъ узналъ это имя, котораго она никогда никому въ Петербург не сообщала? И какимъ образомъ онъ ждалъ объ ея дерзкомъ поступк въ ночь маскарада?

Наступило гробовое молчаніе.

Фленсбургъ ожидалъ, что вотъ сейчасъ побжденный врагъ, какъ бы подъ угрозой смертельнаго удара, попроситъ пощады.

Маргарита, дйствительно, стояла, опершись дрожащей рукой о кресло. Ея красивые пальцы съ острыми ногтями какъ бы впились въ спинку кресла, чтобы удержаться на ногахъ. Голова ея была слегка наклонена, глаза полузакрыты, и длинныя рсницы скрывали теперь отъ Фленсбурга тотъ пламень, который горлъ въ ея опущенномъ взор.

«Что длать, какъ быть?» стучало въ голов ея, какъ молотомъ. «Какъ обезоружить его, какъ заставить молчать»?

Въ одно мгновеніе Маргарита обсудила свое положеніе и ршила, что заставить молчать врага можно только слишкомъ дорогой цной, — слдовательно, совершенно невозможно. Приходилось поневол поднять перчатку.

— Снова повторяю вамъ, едва слышно вымолвила Маргарита, не поднимая глазъ, — что я прошу васъ избавить меня отъ вашего присутствія и отъ вашихъ дальнйшихъ посщеній.

Она повернулась и пошла въ дверямъ своей спальни,

— Одумайтесь! крикнулъ въ волненіи Фленсбургъ. — Я предлагаю безпредльное искреннее чувство на всю мою жизнь, или безпощадную месть.

Маргарита, не оборачиваясь, громко разсмялась и вышла изъ комнаты, заперевъ за собой дверь на ключъ. Она серьезно боялась преслдованія Фленсбурга, лицо котораго показалось ей даже страшнымъ въ послднюю минуту.

Часа два спустя Маргарита писала записку Гольцу, прося его пріхать тотчасъ же по одному очень важному длу.

Гольцъ, уже считавшій графиню Скабронскую однимъ изъ своихъ тайныхъ агентовъ, подумалъ, что дло касается до какихъ-нибудь важныхъ встей, которыя графиня могла узнать въ город и тотчасъ явился къ ней.

Маргарита ршилась объясниться прямо, но въ послднюю минуту, когда Гольцъ уже сидлъ противъ нея на кресл, она стала колебаться. Зачмъ начинать самой свою исповдь, просить прощенія, когда Фленсбургъ, быть можетъ, только грозился и не ршится такъ низко и подло мстить ей.

— Не думайте, баронъ, начала Маргарита, — что дло, о которомъ я писала вамъ, особенно важно. Оно, во-первыхъ, не касается васъ или короля Фридриха, черезъ силу усмхнулась Маргарита:- Оно касается меня или, лучше сказать, одного офицера, хорошо вамъ извстнаго, Фленсбурга.

— А, такъ я знаю въ чемъ дло! воскликнулъ Гольцъ. — Фленсбургъ былъ уже у меня. Мн кажется, что онъ или безумно влюбленъ въ васъ и при этомъ несчастливо или просто… безумный. Онъ былъ у меня часъ назадъ и наговорилъ мн кучу такихъ нелпостей, что я серьезно опасаюсь за его разсудокъ.

— Что-жъ онъ сказалъ вамъ? невольно потупляясь, вымолвила Маргарита.

— Разный вздоръ.

— Скажите, какой вздоръ?

— Полноте. стану я передавать сплетни или клевету, созданную отвергнутымъ влюбленнымъ. Но признаюсь, я считалъ Фленсбурга боле достойнымъ уваженія,

— Что онъ сказалъ вамъ? повторяла вызывающе Маргарита, словно сама идя на встрчу опасности. — Скажите мн все, передайте мн все до послдняго слова. Я этого требую.

— Это невозможно, графиня, все это слишкомъ глупо наконецъ, чтобы передавать.

— Я требую, баронъ.

— Такъ и вы обладаете мелкими женскими недостатками и, между прочимъ, празднымъ любопытствомъ, разсмялся Гольцъ. — Я считалъ васъ боле серьезной женщиной.

— Но врите-ли вы тому, что говорилъ вамъ Фленсбургъ?

— Нтъ, не врю, потому что мудрено поврить этому. Я попросилъ у него, конечно, шутя, доказательствъ того, что онъ утверждалъ.

— И что-жъ онъ?

— Общалъ ихъ на дняхъ.

— Ну, такъ выслушайте, баронъ, я сама разскажу вамъ то, что могъ низкими, недостойными средствами узнать господинъ Фленсбургъ.

И Маргарита подробно, но краснорчиво и горячо разсказала Гольцу все, что могла разсказать какъ-бы на исповди. Начавъ почти съ своего дтства, передавъ все, черезъ что пришлось ей пройдти, она окончила эту исповдь признаніемъ въ странной, для нея самой непонятной любви къ юнош. И, наконецъ, призналась въ своемъ свиданіи съ нимъ во время маскарада въ уборной.

Искренность чувства, которымъ дышало всякое слово Mapгариты, тронула Гольца.

И то, что онъ узналъ, почти выкупалось этимъ чувствомъ.

Гольцъ увидлъ передъ собой одну изъ сотни женщинъ, которыхъ было много во всхъ столицахъ Европы, при всхъ дворахъ. И Гольцъ зналъ этотъ типъ. Онъ долженъ былъ сознаться, что изъ всхъ ему знакомыхъ подобныхъ женщинъ, т. е. авантюристовъ высшаго полета, созданныхъ распущенностью нравовъ при европейскихъ дворахъ, Маргарита была еще лучше всхъ, все-таки выше всхъ. Въ ея жизни играли роль чувство, сердце, душа, и не была холоднаго разврата, не было, наконецъ, простыхъ мошенническихъ продлокъ. Единственно, что непріятно подйствовало на Гольца, это т отношенія, въ которыя Маргарита невольно поставила себя къ старику Скабронскому.