Петербургское действо

И отъ словъ брата у Григорія свтлй на душ, онъ бодре поднимаетъ голову.

Телжки останавливаются у высокаго помоста. Тысячная толпа заливаетъ кругомъ и помостъ, и телги, но мертвое молчаніе царитъ въ этой толп. Никто ни единымъ словомъ, ни единымъ взглядомъ не хочетъ оскорбить преступниковъ. Нтъ, на всхъ лицахъ Орловъ читаетъ жалость и сочувствіе. Да, православные знаютъ за какое дло они погибаютъ.

— Перваго, — Орлова, Григорья! слышится голосъ. — Съ него начинать.

— Ну, что жъ! восклицаетъ онъ. — Спасибо за честь! Коли всмъ класть головы, такъ ужь, конечно, мн первому. Я же и погубилъ всхъ своимъ малодушествомъ. Простите братцы. Прощайте. Будь проклятъ Тепловъ! Благослови Господь ее, государыню, ни въ чемъ неповинную! Она и не помышляла о томъ, что мы творить хотли. Ну, рубите, что ль скорй! Куда класть башку-то! Эй, палачъ, укажи, гд класть. Одолжи разокъ, въ другой разъ самъ буду знать! шутитъ Григорій, а на глазахъ слезы…

Но чьи-то руки уже хватаютъ его за плечи. Палачъ знаетъ свое дло. Ишь какъ ухватилъ! Того гляди плечо вывернетъ…

— Да вставай же. Ну! кричитъ палачъ и пуще ухватилъ и тянетъ.

— Вставай! Государь простилъ! говоритъ палачъ.

Нтъ, это не палачъ, это онъ самъ себ говоритъ. Площадь дрогнула, заколебалась вся и пошла какимъ-то страннымъ круговоротомъ. Люди, телжки, дома, небо, все завертлось! И сразу стало свтло! Прямо предъ глазами круглая, ясная луна, будто кружекъ серебристаго льда. A надъ нимъ нагнувшійся братъ Алеханъ.

— Ну, заспался, братъ. Насилу растолкалъ! Да еще бормочешь: государь простилъ! Аль Котцау во сн опять билъ?

Григорій Орловъ протеръ глаза, глубоко вздохнулъ и оглядлся дико кругомъ.

— Что это? Гд? Что? Палачъ! Умирать… Ну…

— Что ты! Типунъ теб на языкъ! Экія слова на всю улицу орешь… воскликнулъ Алексй. — Вставай! Вс ужь пошли… Вонъ ужь гд….

— Господи! Сонъ! Привидлось! И Григорій вскочилъ на ноги. — Привидлось! Алеханъ! Алеханъ!!.

И онъ такъ бросился на шею къ брату, что лодка покачнулась.

— Что ты! Ошаллъ что ли? Чего цлуешься?

— Господи помилуй и сохрани! Господи помилуй! началъ креститься Григорій и затмъ, радостно ахнувъ, выскочилъ на берегъ и запрыгалъ, какъ мальчуганъ.

Алексй, недоумвая, вылзъ изъ лодки за братомъ и выговорилъ:

— Аль сонъ какой поганый?..

— Ахъ, что я видлъ! Алеханушка, что я видлъ! Что я видлъ!..

— Чорта что ли? нетерпливо вскрикнулъ Алексй.

— Ой хуже… Охъ, Господи помилуй! Да вдь какъ живо-то! Какъ живо! Господи!..

И Григорій началъ снова креститься, но вдругъ остановился… И взбсился.

— Тьфу!.. Даже зло беретъ! отчаянно воскликнулъ онъ.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Часть Третья

I

Прошло дв недли посл маскарада у Гольца, а много воды утекло.

Кружокъ братьевъ Орловыхъ увеличивался не по днямъ, а по часамъ. Наконецъ, квартира Григорія Орлова уже не могла вмстить всхъ лицъ, которыя собирались по утрамъ, иногда поздно вечеромъ и далеко за полночь. Приходилось подумать о другомъ мст для собраній. Неизвстно, долго-ли Орловы прособирались бы найдти новое помщеніе, если бы осторожный Тепловъ не взялся за дло самъ.

За послднее время стали появляться въ квартир Орловыхъ личности, которыхъ они не приглашали, и которыя сами навязывались въ дружбу. При этихъ личностяхъ, за которыхъ ни одинъ изъ братьевъ не могъ отвчать, приходилось, конечно, осторожно молчать или просто играть въ карты.

Одинъ изъ этихъ незваныхъ гостей, особенно навязчиво пристававшій къ Орловымъ повсюду, гд встрчалъ ихъ, и раза два уже явившійся на ихъ сборища, былъ пріятель Фленсбурга, членъ кружка Гудовича — Будбергъ. Первый, сообразившій въ чемъ дло, былъ, конечно, Тепловъ.

— За нами начали присматривать, — объявилъ онъ, — Будбергъ таскается не спроста.

И Тепловъ отгадалъ врно.

До принца Жоржа съ одной стороны, до Гудовича съ другой дошли положительные слухи, что въ квартир Григорія Орлова, гд прежде бывали только кутежи и картежная игра, теперь собирается много народа уже не для вина и картъ, а для бесдъ о разныхъ государственныхъ вопросахъ. Конечно, ни принцу, ни начальнику тайной канцеляріи, лнивому Гудовичу, не могла и на умъ придти та причина, которая руководила сборищемъ Орловыхъ. Если-бы кто-либо сказалъ, что тамъ замышляется государственный переворотъ, то, конечно, каждый изъ «голштинцевъ», т. е. приверженцевъ императора, похохоталъ бы до слезъ надъ такой глупостью.

Единственный человкъ, который отнесся къ извстію объ этихъ сборищахъ серьезно, былъ Фленсбургъ, и онъ отрядилъ къ Орловымъ своего пріятеля Будберга съ просьбой поразнюхать, что тамъ творится.

Причина, руководившая Фленсбургомъ, была личная. Онъ искалъ теперь повсюду кругомъ себя средство какъ-нибудь отличиться въ глазахъ государя. За послднее время личныя дла Фленсбурга шли скверно. Фортуна отвернулась отъ него; графиня Маргарита почти перестала его принимать и обращалась съ нимъ сухо и рзко; а между тмъ Фленсбургъ былъ влюбленъ въ нее еще боле прежняго и боле чмъ когда-либо ревновалъ ее ко всмъ, и къ доктору Вурму, и къ старому Скабронскому, и къ самому Гольцу, и, наконецъ, за послдніе дни ревновалъ боле всего къ мальчишк, котораго Маргарита съ дйствительно невроятною ловкостью сдлала въ одинъ мсяцъ изъ рядового офицеромъ.

Что касается Шепелева, то Фленсбургъ имлъ право ревновать къ нему графиню на основаніи того, что слышалъ и видлъ собственными глазами. Помимо неудачи въ своихъ сердечныхъ длахъ, Фленсбургъ пересталъ быть тмъ, чмъ былъ еще недавно, — хотя и тайнымъ, случайнымъ, но все-таки самымъ вліятельнымъ лицомъ въ Петербург. Еще недавно онъ имлъ полное вліяніе надъ принцемъ Жоржемъ, который, въ свою очередь, имлъ вліяніе надъ племянникомъ, т. е. надъ государемъ. Теперь принцъ точно также любилъ своего фаворита и переводчика, но самъ не пользовался прежнимъ значеніемъ при государ. Принцъ, а слдовательно и Фленсбургь били побждены и уничтожены человкомъ, который обращался съ ними крайне любезно и мило.

Этотъ побдитель, захватившій теперь въ свои руки чуть не всю Россію, по крайней мр судьбы Россіи, былъ, конечно, прусскій посолъ. Первый же другъ Гольца въ Петербург была теперь графиня Скабронская. И влюбленный, ревнующій Фленсбургь ясно предвидлъ, къ чему приведетъ вскор дружба Гольца съ государемъ и съ красавицей иноземкой. Фленсбургъ не сомнвался въ скоромъ возвышеніи графини Скабронской, если только она не испортитъ все дло своимъ неосторожнымъ поведеніемъ. Онъ не сомнвался тоже, что первый человкъ въ Петербург, который при этомъ пострадаетъ, будетъ, конечно, онъ. Вдобавокъ одинъ изъ голштинскихъ офицеровъ, бывшій въ маскарад Гольца, слышалъ ясно, какъ пріятельница Маргариты и всеобщая незнакомка «Ночь» просила государя о высылк Фленсбурга.

И вотъ честолюбивый шлезвигскій дворянинъ стадъ мечтать теперь о томъ чтобы помимо принца какъ-нибудь приблизиться съ государю. Прежде всего онъ сталъ ухаживать за Гудовичемъ боле чмъ когда-либо и собирался, бросивъ мсто адьютанта ничего незначущаго теперь Жоржа. поступить членомъ въ канцелярію для разбора тайныхъ длъ. Онъ уже намекалъ объ этомъ Гудовичу, общая работать день и ночь, что, конечно, лнивому Гудовичу было на руку, и тотъ общалъ ему поговорить объ этомъ съ государемъ.

Одновременно съ этимъ Фленсбургъ сталъ присматривать за кружкомъ Орловыхъ. Какъ умный и тонкій человкъ, онъ ршился слдить за ними какъ можно осторожне и накрыть только тогда, когда время приспетъ и ему можно будетъ блистательно отличиться и сразу сдлаться близкимъ человкомъ къ государю. И вотъ тогда-то, видая государя часто, онъ помряется силами съ Гольцемъ и съ отвергнувшей его красавицей. Силенъ Гольцъ, красива Маргарита, но Фленсбургь не сомнвался въ побд. Надъ Гольцемъ онъ имлъ то преимущество, что зналъ страну ближе и говорилъ по-русски, надъ Маргаритой же въ томъ, что зналъ за ней кое-что, могущее, въ случа нужды, погубить ее въ глазахъ государя.