Петербургское действо
Шрифт:
Тонкій и умный дипломатъ, которому эта красавица была нужна для его собственныхъ цлей, боле высшихъ, тотчасъ же взвсилъ все, сообразилъ и ршилъ мысленно, какъ поступить. Да и какое ему было дло до нравственности этой женщины, чуждой ему вполн! И Гольцъ, смясь, выговорилъ, протягивая руку Маргарит:
— Благодарю васъ за довріе и за искреннее признаніе. Теперь мы съ вами окончательно друзья. На столько друзья, что я начинаю съ того, что беру васъ подъ свою защиту противъ Фленсбурга и заставлю его молчать; если мн это не удастся простыми средствами, то я пользуюсь достаточнымъ вліяніеъ, чтобы добиться его высылки изъ Петербурга. Остается только ваша прихоть… вашъ
— Такъ вы меня не презираете? вдругъ горячо воскликнула Маргарита.
— Такъ же презираю, какъ вотъ эту милую ручку, выговорилъ Гольцъ, взявъ ея руку и цлуя. — Говорю вамъ, за вашу искреннюю исповдь я отплачу вамъ тмъ, что беру васъ подъ свою защиту. Только одно прибавлю: мы должны съ вами заключить еще боле тсный союзъ. И если мн случится поручить вамъ… Гольцъ запнулся и будто не ршался говорить.
— Если бы пришлось мн когда-нибудь… можетъ быть не придется… но если бы была необходимость, то я надюсь… Если бы непремнно нужно было… Гольцъ видимо колебался и, наконецъ, запнувшись, смолкъ.
— Говорите, говорите прямо! Что бы то ни было! Я почти уже понимаю! Слдовательно, выражайтесь прямо, хотя бы рзво.
— Если бы мн пришлось, графиня, ради высшихъ цлей и высшихъ политическихъ соображеній, ради дла, которое для меня святое дло, великое дло, просить васъ… Вотъ видите-ли… Часто великія дла, даже великія историческія событія зависятъ отъ самыхъ мелкихъ, самыхъ незначущихъ, пустыхъ и, даже очень часто, отъ самыхъ глупыхъ причинъ! Если бы мн пришлось попросить васъ, дать вамъ порученіе, передать въ ваши руки, судьбы… Я тоже, какъ видите, начинаю свою исповдь! разсмялся Гольцъ.
— Да, говорите! говорите!.. воскликнула Маргарита весело.
— Если-бъ я былъ вынужденъ вслдствіе важныхъ соображеній просить вамъ пожертвовать собой, не жизнью, конечно, но пожертвовать очень многимъ! И Гольцъ умышленно сдлалъ удареніе на эти послднія два слова. — Могу-ли я надяться, что вы не откажете мн?
— Выслушайте, баронъ: вамъ — никогда, ни въ чемъ! Понимаете! Это съ моей стороны клятва! Вамъ никогда, ни въ чемъ не будетъ отказа! Что бы вы завтра или хоть сейчасъ ни приказали мн, все будетъ исполнено немедленно.
— Такъ, что если бы, началъ Гольцъ, опустивъ глаза, — если бы я попросилъ васъ употребить ваше искусство, ваше кокетство, чтобы сблизиться, сойдтись совершенно съ человкомъ крайне непригляднымъ, некрасивымъ и ради высшихъ цлей отдаться ему… то вы согласитесь! Я надюсь, что нечего говорить ясне!
— Я васъ понимаю и отвчаю: да и да! И отвчаю искренно. Наконецъ, это будетъ мн даже не трудно, такъ какъ прямая выгода отъ этого будетъ самой мн.
— Само собой разумется. Но знаете-ли вы, графиня, понимаете-ли вы, какая это сила — нашъ союзъ! Догадываетесь-ли вы, что мы современемъ можемъ быть въ состояніи уничтожать и созидать герцогства, королевства… Вы безъ меня — красавица, кокетка… но и только… Я безъ васъ искуссный дипломатъ, но и только… Мы оба, вмст, если только все пойдетъ, какъ имю основанія надяться… мы — великая сила… Архимедовъ
рычагъ… Ну, вы этого не понимаете… И такъ союзъ на жизнь и на смерть!..— Зачмъ такія страшныя вещи! разсмялась Маргарита — Скажемъ лучше: на жизнь и на власть…
Посолъ и красавица весело разстались…
V
Въ дом Тюфякиныхъ была прежняя тишина и скука. Ни Гарина, ни княжны не здили никуда, у нихъ же только изрдка бывали гости. Но такъ какъ всякій знакомый замчалъ, что въ семь что-то не ладится, всякому бывало неловко и скучно, то вскор эти посщенія превратились окончательно. Единственный человкъ, который бывалъ чуть не всякій день, былъ новый пріятель Гариной, а въ особенности Василька, лейбъ-компанецъ Квасовъ. Тетка была по-прежнему постоянно угрюма и задумчива, и только одинъ Акимъ Акимовичъ могъ разшевелить ее и привести если не въ веселое, то въ боле оживленное состояніе духа.
На оминой недл Гарина пробовала объясниться съ Настей и съ «киргизомъ». Князь Глбъ и племянница, успвшіе сговориться, признались тетк просто и искренно въ томъ, что Настя часто и подолгу бывала у брата на квартир.
— Неужели теб было веселй сидть у этого вертопраха, чмъ въ гостяхъ? спросила тетка.
Настя объяснила, что у брата бывали иногда голштинскіе офицеры и что одинъ изъ нихъ ее очень забавлялъ. При этомъ она прибавила, что офицеръ этотъ все-таки ей не нравится на столько, чтобы она согласилась выйдти за него замужъ.
— Да онъ и не нашей вры, тетушка, объяснила Настя, — стало быть за него и нельзя идти замужъ.
Все это, разумется, былъ вымыселъ, но Гарина поврила.
За объясненіе съ княземъ Тюфякинымъ опекунша взялась совсмъ иначе. Она начала бесду со словъ:
— Ужь такъ и быть! На праздникахъ я теб ничего не дала, такъ теперь дамъ.
Гарина вынесла племянницу пятьдесятъ червонцевъ и будто бы кстати заговорила о томъ, что сндало ее за послднее время.
— Ну, вотъ теб деньги, вертопрахъ. A все-жъ таки я на тебя сердита.
И понемногу Гарина свела бесду на то, что наиболе озабочивало ее. Она была слишкомъ прямая женщина, чтобы умть хитрить незамтно и искуссно, князь тотчасъ же догадался, за что онъ получилъ деньги, и подумалъ:
«Старая думаетъ, дала горсть червонцевъ, такъ я самого себя сейчасъ ей продамъ».
Князь, которому ложь и игра были послднимъ дломъ, на этотъ разъ съигралъ особенно искуссно и совершенно успокоилъ тетку.
— Велика бда, что сестра бывала на моей квартир. Нашли вы чмъ безпокоиться! изумился онъ.
Но въ начал этой бесды князь все-таки немножко смущался. И только одинъ вопросъ тетки сразу сдлалъ его веселымъ. Князь успокоился вполн, догадавшись, что тетка въ сущности лучшаго о немъ мннія, нежели онъ думалъ и боялся.
— Скажи мн по совсти, побожись вотъ передъ иконой святой, что ты не солжешь, спросила Гарина. — Съ кмъ ты Настю у себя сводилъ?
Этотъ именно вопросъ объяснилъ князю все и успокоилъ его. Онъ сталъ клясться и божиться, и могъ, конечно, клясться, что у него никого не бывало. И это была правда.
— A одинъ голштинскій офицеръ, про котораго Настя сказывала?
— Да онъ всего четыре раза и былъ, это она такъ похвастала.
И Тюфякинъ такъ клялся, что у него на квартир Настя ни съ кмъ не видалась, кром какъ съ нимъ, да съ однимъ евреемъ, что Гарина не могла не поврить.
Осталось только одно сомнніе, почему Настя не хотла говть, но и на это нашелся отвтъ у князя, да вдобавокъ такой, который былъ вдвойн выгоденъ.
«Однимъ камешкомъ двухъ воробьевъ убью!» подумалъ князь.