Петербургское действо

Шепелевъ самъ не зналъ, что съ нимъ длается за послднее время. Онъ перемнился, похудлъ и поблднлъ.

Болзнь его, однако, состояла только въ томъ, что онъ и день, и ночь на-пролетъ думалъ о графин Скабронской. Разумется, онъ смутно понималъ, что влюбленъ со всмъ пыломъ страсти своихъ двадцати лтъ, хотя и сознавалъ какъ безсмысленно, глупо, даже дерзко влюбиться въ такую блестящую красавицу изъ высшаго столичнаго круга. Между нимъ, рядовымъ, и ею была цлая пропасть.

Юноша, только-что поступившій въ ряды гвардіи, былъ почти безъ всякихъ средствъ, благодаря раззорившемуся отцу, и безъ всякой протекціи, благодаря неожиданной смерти Шувалова, на покровительство котораго надялась его мать, снаряжая сына на службу.

Шепелевъ былъ на столько образованъ и благовоспитанъ, на сколько могъ быть юноша изъ старой дворянской семьи, слегка захудалой, но еще недавно пользовавшейся большими средствами. До появленія въ Петербург онъ жилъ съ матерью въ Калуг. Лто проходило въ большой и красивой усадьб съ большимъ количествомъ дворни, исполнявшей вс прихоти барича, такъ какъ онъ былъ единственное и возлюбленное чадо барыни-вдовы. Зимы проводились въ город Калуг, гд все общество было или дальней родней, или друзьями изъ рода въ родъ. У матери его было много пріятельницъ и, благодаря ея вдовству, общество, собиравшееся у ней зимой и гостившее у нея лтомъ въ вотчин, было исключительно женское. Все это были тетушки, двоюродныя сестры, племянницы и, наконецъ, пріятельницы. Совершенно случайно маленькій Митя, съ тхъ поръ, какъ помнилъ себя, былъ постоянно окруженъ женщинами всхъ лтъ и возрастовъ и вс он равно баловали его.

Вслдствіе этого въ юношескіе года оказалась одна странность въ его характер. Женщина, — старуха ли, молодая ли двушка, — была для него свой братъ и онъ никогда не стснялся, не смущался и не роблъ никакой барыни. Напротивъ того, не только сорокалтній сановникъ, но всякій даже молодой человкъ, появлявшійся въ дом матери или встрчаемый гд либо, ставилъ его въ неловкое положеніе. Какъ юноша, выросшій въ обществ мужчинъ, конфузится обыкновенно передъ какой-нибудь свтской кокеткой, случайно оставшись съ ней наедин, такъ Шепелевъ конфузился всякой мужской компаніи, въ которую случайно попадалъ.

До прибытія въ Петербургъ юноша не зналъ, что такое быть влюбленнымъ, именно потому, что слишкомъ много было вокругъ него всякаго рода молодыхъ двушекъ и женщинъ, и на всхъ ихъ глядлъ онъ какъ на товарищей. И, наоборотъ, одинъ молодой офицеръ, захавшій на побывку въ Калугу, блестящій петербургскій гвардеецъ, обошедшійся съ юношей очень ласково, побдилъ его сердце. Шепелевъ плакалъ, когда офицеръ ухалъ, и въ немъ осталось въ нему такое чувство, какое могло быть только первою любовью.

Поселившись теперь у незнакомаго человка, считавшагося дядей, въ сущности грубаго, хотя добраго и сердечнаго человка, Шепелевъ чувствовалъ себя такъ же неловко въ этой обстановк солдатъ и офицеровъ, вамъ другой юноша, выпорхнувшій изъ-подъ крылышка матери, чувствовалъ бы себя среди сотни блестящихъ свтскихъ красавицъ. Мужская среда не была его средой и онъ тяготился ею.

Какимъ образомъ и почему красивая незнакомка, спасшая его въ овраг, могла такъ быстро завладть его разумомъ и всмъ его существомъ, онъ самъ не зналъ. Правда, она красавица. Но вдь онъ не сказалъ съ ней и трехъ словъ! Да и мало ли видалъ онъ красавицъ.

Акимъ Акимычъ безпокоился, руками разводилъ, видя перемну въ племянник и, не понимая, что съ нимъ длается, заставлялъ юношу нсколько разъ пить липовый цвтъ и обтираться французской водкой съ уксусомъ и съ хрномъ.

Шепелевъ, чтобы отвязаться отъ приставаній дяди, продлывалъ все это, печально усмхаясь и думая:

«Да, кабы черезъ французскую водку, хрнъ, да черезъ липовый цвтъ можно было познакомиться съ этой графиней Скабронской, такъ я бы, пожалуй, нсколько бочекъ его выпилъ».

И дйствительно мысль о томъ, чтобы познакомиться съ блестящей красавицей, не покидала его ни на минуту. Другой не ршился бы никогда и подумать объ этомъ; другому показалось бы оно нелпымъ и невозможнымъ. Но юноша, выросшій среди всякихъ женщинъ, не смущался. Онъ не боялся, что не будетъ знать, что сказать этой красавиц и какъ вести себя.

Черезъ нсколько дней Шепелевъ надумался, что надо какъ можно боле заводить знакомствъ въ Петербург, начавъ съ офицеровъ полка и ихъ семействъ. Тогда гд-нибудь да удастся повстрчать графиню. И онъ началъ знакомиться. Благодаря своей красивой вншности, какой-то женственной граціи и скромности, послдствій женскаго воспитанія и женской среды, онъ былъ принятъ повсюду ласково и охотно.

Но какъ нарочно вс семейства, въ которыя появлялся онъ, не имли ничего общаго и были незнакомы съ графиней Скабронской. У одной изъ петербургскихъ львицъ она бывала часто, но это была знаменитая Апраксина, пріятельница того же Орлова, а познакомиться ближе съ Орловымъ онъ не могъ. Дядя Квасовъ и слышать объ этомъ не хотлъ, за его короткій визитъ къ нимъ онъ цлую недлю бранилъ и попрекалъ племянника.

— Нешто это компанія для тебя? говорилъ Акимъ Акимычъ — Орловы картежники, буяны, головорзы. Не нын завтра они въ острог будутъ.

Чувствуя, что онъ одинъ не добьется ничего, Шепелевъ, видаясь часто съ Державинымъ, единственнымъ своимъ пріятелемъ, ршился искренно признаться ему во всемъ.

Такой же юноша, какъ и онъ, Державинъ давно замтилъ, что ученикъ сталъ плохо учиться по нмецки, разсянъ и печаленъ, задумчивъ и блденъ. Но Шепелевъ въ своемъ пріятел не нашелъ никакой поддержки. Державинъ отнесся къ исповди пріятеля хладнокровно.

Жизнь Державина была совершенно иная. Онъ бился, какъ рыба объ ледъ. Солдатки перестали заказывать ему свои писули и грамотки и ему снова пришлось, какъ простому рядовому, безъ протекціи, исполнять разныя тяжелыя работы; снова пришлось браться за метлу и лопату, участвовать въ тхъ партіяхъ, которыя назначались копать канавы по городу и очищать дворы сановниковъ.

Когда Шепелевъ явился однажды въ каморку своего друга снова плакаться о своей судьб, то нашелъ Державина сидящимъ на своемъ сундучк съ головой, опущенной на руки.

— Что ты? Или голова болитъ? спросилъ Шепелевъ.

— Да, есть малость, но это не лихъ. A лихъ вотъ что — сломаетъ меня эта жизнь. Не зналъ я, что, надвъ эту аммуницію, попаду въ дворники. Сегодня опять восемь часовъ Фонтанку копали. Спину не разогнешь, руки и ноги — какъ деревянныя, болитъ все, везд.

Дйствительно, за это время Державинъ тоже слегка похудлъ, но по причинамъ, совершенно противоположнымъ, нежели Шепелевъ.

— Надо это дло устроить, выговорилъ Шепелевъ. — Позволь, я попрошу моего дядю. Мало ли тутъ солдатъ, могутъ тебя избавить отъ гоньбы и работы.

Державинъ почему-то очень не любилъ Квасова и, конечно, за глаза и не при Шепелев, называлъ его «мужикъ-вахлакъ» и именемъ, даннымъ ему ротою: «нашъ лшій.»

— Нтъ, Дмитрій Дмитріевичъ, не надо. Авось малое время протяну, а тамъ еще что Богъ дастъ. Вотъ что. Коли ты мн доврился прошлый разъ, то и я въ долгу не останусь и скажу теб о моемъ тайномъ и сокровенномъ намреніи. Я въ голштинцы перехожу.

Державинъ, знавшій въ какомъ общемъ презрніи у всхъ и какую ненависть возбуждаетъ во всхъ потшное войско государя, ожидалъ, что пріятель придетъ въ ужасъ. Но Шепелевъ, недавно самъ пріхавшій въ столицу и занятый сначала воинскими артикулами, а теперь своей красавицей, отнесся къ длу иначе.