Петербургское действо

— A я собиралась къ вамъ сейчасъ.

— Не лги! Не собиралась! усмхнулся Іоаннъ Іоанновичъ, входя. — Ну, здравствуй, внучка-лисынка. Дай себя облобызать за ребятъ Орловыхъ. Спасибо теб.

Маргарита, внутренно смясь, подставила лицо подъ губы старика. Нагибаться ей не приходилось, такъ какъ головой своей она была ему по плечо.

— Я очень рада, ддушка, что могла вамъ въ пустяуахъ услужить.

— Какіе это пустяки! Теб разв?… Ну, сядемъ. Вертушуу эту прогони, показалъ Іоаннъ Іоанновичъ на Лотхенъ. — Ишь вдь егоза! воскликнулъ онъ, садясь на диванъ и, поднявъ свою толстую трость, погрозился на субретку. — Охъ, я бы тебя пробралъ. Будь ты моя, билъ бы трижды на день. Какая бы стала у меня шелковая.

— Я бы умерла съ перваго раза отъ такой палки! выговорила Лотхенъ, дерзко заглядывая въ глаза старика.

— Да, отъ такой палки можно…. разсмялась Маргарита.

— Тотъ разъ вы меня вотъ тутъ толкнули такъ, что у меня до сихъ поръ грудь болитъ! лукаво произнесла нмка.

— Ахъ мои матушки! Жалость какая! пропищалъ Скабронскій, будто бы передразнивая голосъ Лотхенъ. — Ну, убирайся въ свой шестовъ, курляндская стрекоза!

Лотхенъ, смясь и переглядываясь съ барыней, выскочила вонъ.

— Ишь вдь хвостомъ машетъ. По себ выискала и горничную. Вся въ тебя: верченная, заговорилъ Іоаннъ Іоанновичъ. — Порохъ-двка. Поди, небось, у нея обожателей — стая цлая, а?

Маргарита разсмялась.

— Да вдь и у тебя стая… Кром энтаго небось есть… Энтаго стараго, что денегъ даетъ на прожитокъ?

— Денегъ даетъ? Кто? изумилась Маргарита. Іоаннъ Іоанновичъ объяснился рзче.

Маргарита, давно забывшая свою выдумку про старика, въ котораго будто влюблена, раскрыла широко глаза.

— Какой старикъ? Что вы, ддушка?

— Такъ ты это надысь наплела? воскликнулъ Скабронскій страннымъ голосомъ. — Все выдумки? Ахъ ты, плутъ-баба!

Маргарита смутилась и не знала, что сказатъ, что выгодне, что нужне.

— Да, выдумка, но не совсмъ. Это все должно ршиться на дняхъ… но я… Видите-ли… Много новаго съ тхъ поръ. И я не знаю еще… что будетъ.

Скабронскій замолчалъ, не спуская глазъ съ внучки, и, наконецъ? будто ршаясь на что-то, выговорилъ рзко:

— Денегъ теб надо?

— Денегъ? H — нтъ! Зачмъ…

— Дать теб денегъ? говорю я.

— Зачмъ? У меня есть.

— Ну, вотчину подарить доходную?

— Нтъ, зачмъ! Я не управлюсь.

— Ой, подарить! подмигивалъ ддъ.

— Да нтъ, не надо.

— Нтъ. Ну ладно. A я вотъ привезъ.

Гляди. Старикъ вынулъ изъ кармана огромную сложенную бумагу и передалъ внучк.

— На. Вотъ мы какъ! Бери! Да покажи потомъ: вы какъ? лукаво и загадочно выговорилъ Іоаннъ Іоанновичъ.

Маргарита взяла, развернула бумагу, но не поняла въ ней ни слова.

— Что это такое?

— Это дарственная. По сей грамот — ты владтельница вотчины въ триста душъ, кой я теб общалъ. Будешь съ нихъ теперь имть оброку боле тысячи рублей и до двухъ.

Заставивъ себ подробно все объяснить и разсказать, Маргарита поглядла старику въ лицо добродушно, но печально и затмъ вздохнула, опустивъ глаза на бумагу.

Это было сыграно и очень искусно.

«Начинается игра въ кошку и мышку, — подумала она, внутренно смясь. Игра въ умную и молодую кошку съ старой и глупой крысой… Давно я ждала этого».

Маргарита взяла бумагу за два края и быстрымъ движеніемъ разорвала ее на четыре части.

— Что ты, что? ахнулъ Скабронскій.

— Уничтожаю то, что для меня обидно…

Изорвавъ бумагу на мелкіе клочки, она бросила ихъ на полъ и быстрымъ движеніемъ пересла на диванъ, гд сидлъ старикъ.

Взявъ его за об руки и наклоняясь лицомъ къ его лицу, она быстро заговорила ласково, глядя ему въ глаза.

— Вы добрый, хорошій… Но скажите… Вы думаете, деньги… Деньги! Деньги! Неужели все на свт отъ денегъ зависитъ? Вы вотъ богаты, мы раззорены. Мужъ умретъ — мн еще хуже будетъ, но я не горюю. Я сейчасъ найду мужа, какого пожелаю. И у меня будетъ опять большое состояніе, если я захочу… Но я не того хочу, не того… Не того я хочу!.. И голосъ Маргариты перешелъ въ шепотъ и сталъ дрожать.

— Знаете ли вы, чего я хочу?

— Ну, ну… смущался Іоаннъ Іоанновичъ и отъ голоса красавицы внучки и отъ близости странно-воодушевленнаго красиваго лица.

— Я хочу быть любимой. Любви я хочу. Я этого еще не знавала. Да! Ни разу, никогда. Мужъ меня не любилъ… Вы знаете, какую жизнь онъ велъ всегда. Я была сотая женщина въ его жизни. Онъ на меня смотрлъ такъ же, какъ и на всхъ своихъ прежнихъ наложницъ.

И Маргарита, все боле воодушевляясь, заговорила, какъ будто не видя старика, какъ бы забывшись и разсуждая сама съ собой… быстро, страстно, порывисто:

— Мн все равно, кто онъ будетъ. Нищій, не знатный, старый… уродливый даже, преступный, даже разбойникъ. Мн все равно… Но тотъ, который меня полюбитъ, какъ я этого хочу… за того я душу отдамъ, хоть на смерть пойду… И это будетъ такъ. Скоро будетъ. Какъ онъ умретъ — я найду этого человка!

И красавица вдругъ вскинула руки на плечи старика и прильнула лицомъ въ нему на грудь. Скабронскій ахнулъ, двинулся… Но въ ту же секунду Маргарита быстро встала, отошла къ окну и, повернувшись спиной въ дду, прислонилась лбомъ въ холодному стеклу. Это было ей необходимо, потому что она боялась за свое лицо, боялась, что выдастъ себя и свою игру.

Старисъ сидлъ, не шелохнувшись на диван? какъ пришибленный. Ему все еще, какъ въ туман, чудилась она въ его объятіяхъ. Вмст съ тмъ, онъ глядлъ на клочья изорванной бумаги.

«Блажитъ? Комедіантка! Не даромъ цыганка», — говорила въ немъ его природная подозрительность и дальновидность. Но клочки казенной бумаги будто спорили съ нимъ и сбивали его съ толку.

«Изорвала вдь… Не взяла… Триста душъ!»

И чрезъ минуту старикъ думалъ:

«Тебя никто не водилъ за носъ за всю жизнь…. Ну, а много ты отъ этого выигралъ? Сидишь вотъ одинъ у себя въ хоромахъ, на сундукахъ съ червонцами, да бережешь, какъ песъ, чужое добро. Да, чужое! Не себ собралъ. Монахамъ, да хамамъ своимъ собралъ. Подохнешь, они за твой счетъ поликуютъ на свт. A брилліанты? На двадцать тысячъ однихъ брилліантовъ накопилъ, когда жену себ искалъ. И они лежатъ зря! И они на иконы пойдутъ!»…

Прошло еще нсколько мгновеній. Іоаннъ Іоанновичъ поглядлъ на внучку и подавилъ въ себ глубокій вздохъ. Mapгарита слышала его, однако, хотя все также стояла у окна, не двигаясь, не оборачиваясь и припавъ лицомъ въ стеклу.

«Если бъ ей-то… такой красивой, да вс бы эти брилліанты нацпить на себя?! Диво! А что если все… Ей все отдать»… вдругъ сказалъ онъ себ мысленно то, что давно уже будто копошилось на сердц старика. Въ послдніе свои годы дьявола кой-какъ потшить! Отдать! Хоть бы даже и за обманъ. Пустъ водитъ меня за носъ. Я вдь буду отъ того не въ убытк.