Петербургское действо

Она увидала, что ея любимецъ или, какъ звала она, «его птушекъ» бгалъ на своей хромой ног по двору, преслдуемый какой-то чужою забглой собакой. Передать его на руки птичницы было не трудно, но затмъ Василекъ смущенная вернулась въ домъ. Сердце ея билось отчасти оттого, что она пробжалась, но отчасти и отъ того чувства, которое она испытала. Идя по корридору въ хворающей тетк, она вдругъ остановилась и, круто повернувъ, вошла въ свою горницу. Заперевъ за собой дверь, она сла на маленькій диванчикъ, прижала ладони рукъ въ пылавшему лицу и вдругъ заплакала, сама не зная отчего.

Она давно, хотя смутно, сознавала, что именно съ ней длается, но постоянно повторяла себ:

— Нешто это можно!

Слова эти относились въ тому чувству, которое давно сказалось въ ней въ красивому юнош и которое удвоилось за его послднее отсутствіе.

Когда это чувство черезчуръ ясно сказывалось на душ

Василька, то она вскакивала, въ испуг, даже въ ужас и крестилась, говоря:

— Спаси Господи! Спаси! Не допусти!

Василекъ открещивалась и молилась, какъ если бы ясное сознаніе этого чувства было сознаніемъ приближающегося несчастія, смертельной болзни или потери любимаго существа. Она будто чуяла, что когда это чувство совсмъ, вопреки ея вол, подползетъ къ ней и захватитъ ее, то овладетъ ею такъ, что спасенія никакого уже не будетъ. Надо будетъ выбирать одинъ изъ двухъ исходовъ, или смерть или то, что невозможно, что отъ нея не зависитъ. Разв онъ можетъ полюбить ее и жениться на ней вмсто Насти?! Да и кто жъ, не только онъ, женится на ней, изуродованной ужасной болзнью?!

И въ дом Тюфякиныхъ было томительно тихо и тяжело. Даже люди, подъ вліяніемъ настроенія своихъ господъ, тоже глядли какъ-то сумрачно. Конца, однако, не видлось, потому что ни одна изъ трехъ обитательницъ не ршалась и не знала, какъ прервать это тяжелое положеніе и вызвать объясненіе. Случалось, что тетка и об княжны садились за столъ, сидли около часа и вставали, не сказавъ другъ другу ни слова, или же сдержанно и чрезъ силу бесдовали о такихъ пустякахъ, которые никого изъ трехъ не интересовали.

Только однажды, вечеромъ, Василекъ, увидя Настю въ темномъ углу гостинной, давно сидвшую съ головой, опущенной на руки, не совладала съ сердечнымъ порывомъ и, подойдя къ сестр, опустилась передъ ней на колни.

Настя вздрогнула, слегка вскрикнула и, оглядвшись, оттолкнула сестру

— Ахъ, какая ты… дура! воскликнула Настя. — Перепугала меня на смерть.

— Что съ тобой, Настенька? кротко спросила Василекъ. — Не теперь, а вотъ уже давно… ты не но себ, вдь я вижу. Скажи мн, что съ тобой?

Настя вдругъ выпрямилась, поднялась съ кресла и, презрительно глянувъ на старшую сестру, оставшуюся на колняхъ передъ пустымъ кресломъ, вымолвила насмшливо:

— A съ тобой что? Ты-то по себ?! Я хоть по крайней мр знаю, что со мной, а ты и не знаешь. У меня хоть забота настоящая, а у тебя что? Птушекъ другую ногу что ли сломалъ, а энтотъ знахарь не идетъ?

Василекъ ахнула, оперлась рукой на полъ и осталась такъ въ полулежачемъ положеніи. Сердце ея замерло, какъ отъ удара. Она никому ни разу не сказала, даже не намекнула о томъ, что было ея тайной, о томъ, что сама себ боялась назвать, и эти послднія слова, брошенныя ей въ лицо сестрой, заставили ее содрогнуться. Она поднялась съ пола, тихо вышла изъ горницы и только. къ вечеру оправилась, утшивъ себя, что сестра, намекая на Шепелева, не хотла ничего сказать особеннаго.

Наступила страстная. Въ понедльникъ утромъ къ подъзду дома подали колымагу Тюфякиныхъ съ цугомъ сытыхъ красивыхъ лошадей, чтобы хать въ церковь, начинать говніе.

Въ то же время княжна Настасья вошла въ спальню въ одвавшейся тетк и объявила ей, что она говть не будетъ.

Пелагея Михайловна раскрыла ротъ отъ изумленія и перемнилась въ лиц. Немного постоявъ, молча и не глядя на племянницу, она ступила два шага и опустилась въ кресло.

— Ну, не говй, глухо отозвалась она.

Наст только того и нужно было, она повернулась и вышла вонъ. Въ корридор на встрчу ей попалась сестра. Она была уже одта и, завидя Настю, какъ всегда, тихо и кротко обратилась въ ней съ вопросомъ:

— Что жъ ты, Настенька? Пора.

— Я не поду, холодно отозвалась Настя.

— Какъ, отчего? Нездоровится?

— Нтъ, я говть не буду.

Василекъ тихо ахнула, также какъ и тетка. И подъ мгновеннымъ наплывомъ какого-то страннаго чувства стыда и ужаса, Василекъ взяла себя за щеки обими руками, наклонилась къ сестр и выговорила:

— Настенька!

Въ этомъ одномъ имени сестры, въ этомъ одномъ слов, сказалось такъ много, что сама Василекъ не разочла сразу все глубокое значеніе этого слова. Если бъ она узнала теперь, что сестра украла или убила кого-нибудь, то, вроятно, она произнесла бы это слово «Настенька» тмъ же голосомъ, съ оттнкомъ того же ужаса и стыда за сестру.

— Да что жъ это! съ горечью воскликнула Василекъ чрезъ мгновеніе.

Но Настя движеніемъ руки отстранила сестру съ дороги, прошла мимо и, войдя въ свою дверь, щелкнула замкомъ.

Василекъ перепуганная быстро вошла къ тетк. Пелагея Михайловна сидла на томъ же кресл съ той минуты, какъ вышла Настя. Она не двигалась и будто забыла даже о предполагавшемся вызд въ церковь. Заслышавъ шаги и увидя вошедшую любимицу, Пелагея Михайловна, при взгляд на ея лицо, невольно двинулась и выговорила:

— Что такое? Что еще?

Она думала, судя по тревожному и измнившемуся лицу любимицы, что новое что-нибудь случилось въ дом.

— Настя не будетъ… не хочетъ… начала Василекъ, но будто побоялась и вымолвить послднее слово.

— Говть не будетъ, выговорила Гарина и смолкла. И снова опустила она голову и стала глядть на полъ.

Василекъ неподвижно стояла на порог у растворенной двери.

— Да, пробурчала Пелагея Михайловна, — Господь Богъ — не мы гршные! Насъ обманывать можно, а Господа убоялась. Спасибо хоть страх Господень остался, воли совсть-то ужь потеряла.

Василекъ бросилась въ тетк, стала передъ ней на колни, схватила ее за руки и воскликнула:

— Что вы, тетушка! Что вы говорите! Богъ съ вами, разв можно, что вы! Какой обманъ! Она ни въ чемъ неповинна. Она только замышляетъ что-то. Пожалуй, даже и нехорошее, но надо ее усовстить.

— Замышляетъ! выговорила Гарина.- A что? Ну, будь по твоему, замышляетъ; но знаешь ли ты, что замышляетъ?

— Нтъ, тетушка, не знаю.

— Не лги, Василекъ.

Княжна улыбнулась, не смотря на тревогу сердца.

— Да разв я лгу, тетушка, я и не умю. Не знаю. Что-нибудь тамъ у Гудовичевыхъ или у Воронцовой. Можетъ, замужъ хочетъ за какого голштинца и опасается сказаться.

Пелагея Михайловна взяла Василька обими руками за голову, поцловала ее въ лобъ, потомъ приложилась щекой въ гладко причесанной головк своей любимицы и слезы показались на глазахъ крпкой сердцемъ опекунши.

— Ты моя голубица, чистая сердцемъ и помыслами. Блажени кротціи, сказано намъ. Да неужто же Господь не наградитъ тебя въ этомъ мір? И, помолчавъ, она прибавила: — ну, ну, что жъ мы, того и гляди ревтъ учнемъ, какъ сущія бабы. Тутъ ревомъ не поможешь.