Пётр и Павел. 1957 год

– А Она?.. Ответила тебе?..

– Ещё как!.. Я, когда из церкви выходил, ногой за порог запнулся и с лестницы кубарем полетел!.. Во, какую шишку набил, потрогай… Мне бы понять тогда, что это мне знак был, мол, зря ты так с Божьей Матерью… А я, нет, не понял… И на лёд сам побежал, хотя Никитка и отговаривал… Вот и получилось… Чуть не утонул… А мама, когда пришла… Вот так головой покачала… – он показал. – Как будто укорила меня… Она ничего не сказала, но я всё понял… Прости, папа… Пожалуйста, прости дурака…

– Эх, сынуля, сынуля!.. – Алексей Иванович был растроган до глубины души. – Не у меня ты должен прощение просить. Пойми одно и поверь, Бог милосерд. Он без Своего попечения никого и никогда не оставляет. И ещё… – Богомолов на секунду замолк, но тут же отбросил все сомнения и сухо, жёстко сказал. – Ты должен всё знать… Помнишь, ты мне про мамину операцию рассказывал? Так вот, сынок… Мама твоя, была неизлечимо больна. При вскрытии у неё обнаружили метастазы и в лёгких, и в лимфоузлах, так что жить Наташе оставалось примерно с пол года, не больше. И, если бы не эта ужасная авария, умерла бы она в страшных мучениях… Рак – безпощадная болезнь… Вот оно как!..

– Рак?!..

– Да. Серёжа… Мне дядя Ваня сказал… Это ведь он вскрытие делал…

Мальчишка беззвучно заплакал.

– Значит, и тут Господь милосердие Своё проявил. И меня в Москву именно для того и направил, чтобы… значит, ты не остался… – но не договорил, махнул рукой и лишь крепко прижал к себе вздрагивающее тело сына.

И они просидели вот так, молча, обнявшись, пока Анисья не позвала ужинать.

На следующее утро была назначена операция по перевозке Серёжки домой. Поскольку он был ещё очень слаб, решили перевозить его на Никиткиных салазках. Для этого, чтобы уместиться на узком и коротком сидении детских санок, пришлось ему сложиться пополам, ноги, то одна, то другая, всё время соскальзывали на землю, полозья то и дело проваливались в рыхлый снег, но в целом можно сказать, путешествие закончилось вполне благополучно.

А дома ожидал Алексея Ивановича очередной сюрприз: письмо из Москвы от Павла Петровича Троицкого.

На третий или четвёртый день после похорон Натальи Богомолов опять заехал на телеграф и, наконец-то, получил долгожданную весточку от племянника. Тут же, вскрыв конверт и узнав номер телефона, он прямо с телеграфа позвонил в гарнизонную гостиницу и узнал, что «товарищ Троицкий здесь больше не проживает». На его беду в тот день дежурной по этажу оказалась не очаровательная Лариса Михайловна, которая, несмотря на нанесённое ей Павлом Петровичем жестокое оскорбление, конечно же, сообщила бы Алексею Ивановичу, что случилось с «товарищем генералом» и даже с пугающими подробностями, но… Увы!.. На сей раз трубку сняла «училка» и ледяным голосом, который не допускал никакой откровенности, довела до сведения Богомолова сам факт отсутствия клиента по указанному в записке адресу. Куда он исчез, каким образом, – об этом строгая дама разговаривать не пожелала. И ответом на все попытки Алексея выяснить хоть какие-то обстоятельства его исчезновения были короткие гудки в телефонной трубке. Что делать?.. Оставалось одно: терпеливо ждать и надеяться – рано или поздно Павел всё-таки даст знать о себе.

И вот, спустя более месяца, так оно и случилось. На сей раз в конверте находилась не короткая одностраничная записка, а довольно подробное и обстоятельное письмо с описанием злоключений Павла.

Обширный инфаркт миокарда чуть было не стал для Троицкого роковым. Его спасло одно: когда Влад выбежал из номера, чтобы вызвать «Скорую», ему навстречу по коридору шёл Автандил. Поэтому «Скорая» не понадобилась. Рискуя лишиться водительских прав, нахально презирая правила дорожного движения и сигналы светофоров, отчаянный грузин вихрем домчал его до военного госпиталя, что находился на Арбате в Серебряном переулке. Две недели Павел Петрович находился между жизнью и смертью, и ни один врач не мог поручиться, что всё закончится для него благополучно. Но, вопреки всем сомнениям и опасениям Троицкий выдюжил и после госпиталя ещё на двадцать четыре дня был отправлен в подмосковный санаторий в Болошево. Поэтому он так долго не давал знать о себе, а в Дальние Ключи написал на всякий случай: вдруг Алексей Иванович вернулся домой. Искать же его в столице было равносильно поискам иголки в стоге сена. В заключение Павел просил поскорее ответить на своё письмо, если, конечно, оно найдёт адресата.

"В "Звёздочке" я случайно увидел фотографию брата Петра на каком-то важном совещании в Кремле и путём несложного розыска выяснил: оказывается, стал он партийной шишкой и по-прежнему живёт в Краснознаменске. Хочу поехать туда сразу после Нового года, но сначала надо хоть как-то обустроить моё новое московское жильё. Мне дали роскошную по нынешним меркам двухкомнатную квартиру на юго-западе, в Черёмушках, и, сам понимаешь, требуется какое-то время, чтобы привести её в жилое состояние. Слава Богу, я здесь не один, у меня есть очень хорошие помощники. Если бы не они, я бы не знал, что делать, с чего начинать и чем заканчивать. Напиши, что ты знаешь о судьбе Зинаиды. Для меня это крайне важно. Обнимаю, твой Павел".

Странное, трудно объяснимое, тревожное безпокойство овладело Богомоловым, как только он прочитал письмо Павла, словно предчувствовал: ещё не один сюрприз ожидает его впереди. "Какая глупость!.. Несусветная глупость!.." – несколько раз повторил он про себя, сидя на лавке и уставившись в одну точку. Наконец, стряхнул душевное оцепенение, сел за стол и тут же, не откладывая дела в долгий ящик, написал сразу два письма. Одно – Павлу на его новый московский адрес, другое – в Краснознаменск сестре Валентине.

3

Прочитав письмо от брата, Валентина Ивановна долго сидела неподвижно в своём инвалидном кресле и смотрела, как на берёзовых поленьях в камине весело играют оранжевые языки пламени. Сообщение о том, что Павел жив, привело её в полное замешательство: вся система семейного благополучия, так долго и тщательно создаваемая ею, рухнула в одночасье. И что-либо изменить, помешать тому, что непременно должно случиться в самое ближайшее время, она не могла. Резкий телефонный звонок вывел её из оцепенения. Звонил Пётр. Настроение у него было превосходное.

– Товарищ главнокомандующий, разрешите доложить? – гудел в трубке его ликующий баритон. – Мы с Борисом Ильичём только что провели блестящую операцию по обезвреживанию собкора "Смены" Семёна Ступака!.. А главное, Кахетинскому огромадный нос натянули!.. Так что можешь поздравить меня, а заодно и всю городскую партийную организацию!.. Ты что молчишь?.. Ни за что не поверю, что Леокадия не успела тебе всё доложить в мельчайших подробностях.

– Да нет, Лёка, как всегда, была на высоте… Поздравляю…

– Не слышу особой радости в голосе, – возмутился Пётр. – Постой!.. Ты что, плохо себя чувствуешь?!..

– Давление подскочило чуть-чуть, а так… Ничего страшного, не волнуйся.

– Смотри у меня!.. Не смей болеть. На юбилее любимого сына ты должна быть как огурчик… Слышишь?..

– Слышу, слышу… Обедать приедешь?

– Некогда. Дома буду часам к десяти, не раньше. Савва в область поехал, так я ему разрешил взять с собой Зинаиду с Матюшей. Пусть прокатятся, всё-таки развлечение. Не скучай. Целую, пока, – и повесил трубку.

Значит, Валентина Ивановна осталась дома одна. Это хорошо. Она позвонила в колокольчик, и, когда Капитолина прибежала на зов хозяйки, велела ей принести из спальни отцовский сундучок.

– Он в шифоньере, справа, у самой стенки стоит.

И, пока домработница выполняла её поручение, ещё раз перечитала письмо брата.

"… Павел собирается к вам приехать после Нового года. Ты прости его, Валя. Поверь, он за свой грех полностью расплатился. И перед Богом, и перед людьми он чист…"