Пётр и Павел. 1957 год

Авдотья Макаровна ехать не хотела да и не могла: уж больно от дома далеко. Но сын вдруг заупрямился – поеду, да и всё тут!.. Нюра его поддержала и даже взяла отпуск за свой счёт, чтобы проводить Павла в Одессу. Ахая, охая и стеная, Макаровна перекрестила несчастное дитятко и, как ей хотелось думать, будущую невестку, села в поезд с тяжёлым сердцем и отправилась домой к своей ненаглядной кормилице Доне, к хрюшке Фросе и её шестерым поросятам, к безымянным гусям и курам. Нельзя же хозяйство на долгое время без присмотра оставлять, а не то… Чем в лихую годину кормиться?.. Как выживать?..

А счастливая Нюра с беднягой Павлом помчались на юг, к Чёрному морю.

Поначалу дела в Одессе складывались у них не слишком удачно. Во-первых, зимой этот город теряет всю свою привлекательность и напоминает не курортный рай, а скорее место ссылки для всех неудачников и записных второгодников. Пронизывающий до костей ветер с моря, слякоть и промозглая сырость – вот главные "достоинства" зимней Одессы. К тому же в клинике свободных мест не оказалось, а чтобы попасть на приём, требовалось ждать в очереди больше двух недель. Денег у них – в обрез, а места в гостинице слишком дороги, чтобы две недели оплачивать номер за просто так. Это им было не по карману. "И что и в такой ситуации и вы собираетесь и делать?.." – роняя ошурки от семечек на засаленный цветастый халат, спросила их тётя Фира, пожилая одинокая еврейка, у которой они сняли холодную веранду за пять "рупчиков" в день. Другие бы отчаялись и опустили руки, но только не Нюра. Раз так, – решила она, – надо брать инициативу в свои руки. Оставив Павла с квартирной хозяйкой, она на дребезжащем допотопном трамвае, который каким-то чудом сохранился ещё со времён броненосца "Потёмкин", поехала на Французский бульвар в клинику, познакомилась там с такой же молоденькой, как она сама, медсестричкой, подробно, не жалея красок, рассказала ей историю Павла и попросила помощи и совета. Медсестричка Ася поохала вместе с Нюрой, попереживала и велела приехать на следующий день к девяти часам утра: "Я, конечно, ничего обещать не могу… Сама понимаешь, не велика шишка, но кое-что выяснить попробую".

Домой к тёте Фире Нюра летела как на крыльях.

Назавтра уже в половине девятого она сидела у дверей клиники. Ася опоздала совсем немного – минут на десять. "Извини, проспала, – запыхавшись проговорила она и уже на ходу крикнула Нюре: – За мной!.. Бегом!.."

Пулей влетели они в служебный гардероб, там Ася всучила своей новой подруге белый халат, после чего они так же стремительно взлетели на второй этаж и остановились перед дверью, на которой висела эмалированная табличка с надписью "Старшая медицинская сестра". "Подожди меня здесь". – приказала Ася и скрылась за дверью. Ждать пришлось недолго. Уже через пару минут заветная дверь приоткрылась, в щель просунулась Асина голова, которая прошептала: "Заходи!.." В кабинете за канцелярским столом, заваленном бумагами, восседала необъятных размеров дама лет сорока с убийственным перманентом на голове, который в народе называют "мелкий бес". Задорные завитушки явно не соответствовали внушительной монументальности её фигуры.

"Вот, познакомьтесь, Майя Семёновна, это моя подруга Нюра. Она сама вам всё расскажет. А я побежала, ладно?.. А не то мне от Аркадия Львовича влетит", – и выскочила в коридор, оставив "подругу" наедине со старшей медицинской сестрой.

"Ну, деточка, садись, – неожиданно мягким ласковым голосом проговорила Майя Семёновна. – Давай-ка мы с тобой чайку попьём. Ты, наверное, и позавтракать не успела", – и, не став слушать Нюриных возражений, сдвинула бумаги в сторону, освобождая угол стола для чаепития. Вот за чаем с глазированными сушками Нюра и рассказала ей всю историю Павла с самого начала и до самого страшного конца.

"А он для тебя кто? – полюбопытствовала старшая медсестра. – Муж?" Нюра покраснела до корней волос, но отважно вскинула голову и ответила: "Нет… Жених…" "Понятно, – кивнула головой Майя Семёновна и улыбнулась: – У тебя бумаги с собой?" "Какие бумаги?" – всполошилась Нюра. "Хотя бы медицинское заключение из института Гельмгольца у тебя есть?.." "Есть, – обрадовалась Нюра. – Конечно, есть!.. Вот оно". Медсестра мельком взглянула на бумагу, которую ей протянула Нюра, и решительно сказала: "Пошли к Аркадию Львовичу. Придётся тебе, деточка, опять всё с самого начала ему рассказать. Только постарайся покороче, самую суть. Он не любит, когда мысли, как манную кашу, по тарелке размазывают." И они поднялись на третий этаж к загадочному Аркадию Львовичу, который оказался импозантным высоким брюнетом. Ну, точь-в-точь герой из кинофильма "Мост Ватерлоо". Когда женщины вошли к нему в кабинет, он, стоя у окна, набивал табаком трубку. "У меня есть пять минут", – коротко бросил он через плечо, даже не обернувшись в сторону вошедших. Опустив все лирические детали, Нюра рассказала о ранении Павла, о равнодушии врачей в военном госпитале и, наконец, о консультации в институте Гельмгольца. Пока она говорила, красавец-врач, попыхивая ароматным дымом, внимательно изучал медицинское заключение из Москвы. "У нас, конечно, свободных мест нет?" – спросил он Майю Семёновну, выслушав взволнованный рассказ Нюрьг. "Увы! – медсестра безпомощно развела руками. – Даже все коридоры под завязку набиты." Аркадий Львович надолго замолчал. Трубка его давно погасла, а он всё сидел, не вынимая её изо рта. Думал.

"Значит так, – медленно проговорил врач и начал выбивать пепел из трубки о край массивной бронзовой пепельницы. – Не подумайте, дорогуша, что меня до слёз растрогал ваш рассказ, я и похлеще истории знаю, но… Уж больно случай интересный! – и он постучал указательным пальцем по бумаге, что лежала перед ним на столе. – Прелюбопытнейший, доложу я вам… Ну, так когда вы сможете мне его показать?" "Кого?" – не поняла Нюра. "Жениха вашего", – пояснил Аркадий Львович. "Да я сию минуту могу за ним съездить! – обрадовалась девчушка. – Он меня дома дожидается". "Ну, такую горячку мы пороть с вами не станем, – остановил её доктор. – Лучше завтра… Хотя нет, завтра у меня операционный день, а вот в четверг, – он полистал настольный календарь, – эдак, часикам к десяти приезжайте и парнишку с собой захватите… Посмотрим… посмотрим… Ох, чует моё сердце, этот случай на докторскую тянет!.." – и, довольный, потёр ладони.

Два следующих дня стали для Нюры настоящей пыткой. Павел по-прежнему был молчалив, болезненно сосредоточен, и, чтобы вытянуть из него хотя бы слово, нужно было приложить колоссальные усилия. Нюра, привыкшая к лёгкому свободному общению, постоянно расположенная к окружающим, всерьёз страдала. Ей всё казалось, что замкнутость Павла вызвана её неловкостью, неумением найти подход к нему, верный тон или хотя бы тему для разговора, а подолгу молчать она не умела. И ещё одно обстоятельство смущало Нюру ужасно. Так получилось, что они с Павлом спали на одной кровати: даже узенькую лавку поставить на веранде было некуда. Поэтому ночи для неё превращались в самую настоящую пытку. И, хотя спали они практически одетыми, постоянный страх прикоснуться к лежащему рядом парню изматывал совершенно. Она почти не спала, измучилась донельзя, но делала вид, что всё хорошо, всё нормально. А Павел на все её неловкие попытки как-то сблизиться отвечал тем, что замыкался в себе, и стена отчуждения, возникшая между ними, день ото дня росла всё больше и больше.

Утром в четверг Нюра вскочила с кровати в ужасе – проспала! На улице было ещё темно, и она никак не могла понять который час. Осторожно, на цыпочках пробралась в комнату к домохозяйке и с трудом среди многочисленных коробочек, вазочек и пузырьков, в безпорядке стоящих на комоде, отыскала будильник. Часы показывали всего лишь половину седьмого. Вот так всегда!.. Когда хочется, чтобы время бежало бегом, оно ползает, как старая больная черепаха. И наоборот. Нюра вернулась к себе, на веранду, хотела было опять залезть под одеяло, но испугалась: а вдруг нечаянно Павла разбудит – и передумала. Села на табуретку около двери, привалилась спиной к холодной стене и, глядя на спящего парня, задумалась. Для неё теперь было совершенно ясно, что любит она этого слепого мальчишку. Крепко любит, по-настоящему. Ведь сказать по правде, она никого ещё не любила. Иногда и нравился ей кто-то из парней, но так… Не понарошку, конечно, но и не всерьёз и не надолго. И даже целовалась она пару раз – его Валерием звали, – и хвасталась потом перед девчонками, но всё это какую-то детскую игру напоминало, вроде "тили-тили тесто, жених и невеста"… А вот с Павлом у неё всё иначе сложилось. И виделись они всего-то несколько дней… Впрочем, почему "виделись"? Это только она его видела, а он её нет. И не увидит никогда. Если чуда не произойдёт и глаза его зрячими не станут. При этой мысли ей стало так жутко, что Нюра не сдержалась и захлюпала носом.

– Ты что не спишь? – раздался с кровати голос Павла.

– Я-то?.. Да так как-то… – обрадовалась девчушка. Тому обрадовалась, что он первым заговорил с ней.

Павел откинул одеяло и сел, свесив ноги с постели.

– Из-за меня что ли?..

– Что ты?!.. Вовсе нет!.. Вроде безсонницы у меня что-то… Со мной это часто бывает.

– Ты только за дурака меня не держи, – попросил он.

– За какого такого "дурака"? – у Нюры внутри всё ликовало. – И не думала даже!..

– Я что, по-твоему, не понимаю?.. Мать из-за меня мучается, тоже, небось, ночей не спит. Каково ей на старости лет с инвалидом маяться?!.. Такую здоровенную обузу на себе тащить… Но ладно, она всё-таки мать!.. А ты?.. Тебе-то за что страдать?.. Я ведь слышу… У меня, знаешь, как слух обострился из-за слепоты моей? Всё чую… И знаю, ещё ни одной ночи у тебя не было спокойной, нормальной. Я в школе книжку одну читал про двух влюблённых… Они давно жили, в древней Греции… Её Изольдой звали, а того пацана… Забыл как, но это и неважно совсем… Так вот, они, когда спать ложились, посерёдке, промежду собой, обоюдоострый меч клали, чтобы во сне между ними не случилось чего… Ну, ты меня понимаешь… Вот и промежду нас этот самый меч лежит, покоя тебе не даёт…

– Можно подумать, тебе это нравится, – попробовала возразить девчушка.

– Не про меня разговор! – рассердился Павел. – Я своё получаю и потому терпеть обязан. А вот ты тут совсем ни при чём. Безвинно страдаешь…

– Ошибаешься… Вовсе не страдаю я… Я даже наоборот…

– Что наоборот?..

Она хотела ответить, но вдруг покраснела смешалась и пробормотала едва слышно.

– Нет, не понимаешь ты… Ничего не понимаешь…

Они замолчали и долго сидели на тесной веранде в мутном предрассветном мареве, думая каждый о своём.

И вдруг Павел заговорил. Сам, безо всякого принуждения.

– У меня, когда я в армию уходил, подружка была… Сашей звали… Александрой то есть. Мы, когда прощались, решили: отслужу – поженимся… Как же!.. Поженились!.. Я вернулся, так она даже не зашла ни разу проведать, хотя бы "здравствуй" сказать. Серёга, кореш мой, говорил, испугалась шибко: а вдруг я про уговор наш вспомню и жениться потребую. Не понимала, глупая, требовать я уже ничего не могу… Куда мне?.. Калека… Слепой… Я теперь могу только с протянутой рукой просить. Умолять, Христа ради!.. Господи!.. Ненавижу я себя!.. Ох, как ненавижу!..