Пётр и Павел. 1957 год

Остальные последовали его примеру.

– Я вам не судья, – тихо проговорил отец Пётр, глядя вслед убегавшему винозаводчику. – Не меня, Господа молите…

"Как бы рук на себя не наложил", – с тревогой подумал он и обернулся к дому.

За стёклами окон видны были насмерть перепуганные лица спасённых им людей.

Вот с этого-то дня и началась дружба Паши Троицкого с сыном боголюбовского цирюльника.

У Аарона Бенциановича Генкина было шестеро детей: пять дочерей и единственный наследник – пятнадцатилетний Венечка. Низенький, золотушный, с вечными цыпками на красных обветренных руках и перманентно сопливым носом, он производил впечатление никчемного, заброшенного, не нужного никому ребёнка. Всем своим видом он вызывал у окружающих только одно чувство – брезгливую жалость, что ли?.. "Несчастное дитя!" – говорили про него соседки, но ни одна из них ни разу не пожалел его как следует, ни разу не погладила по голове. Чёрные, как воронье перо, торчащие вперёд жёсткие волосы, казались колючими иголками. Словно ёжик в клубок свернулся. Может, потому и остерегались сердобольные бабульки проявить своё сочувствие открыто, не таясь. На самом деле Веня был совсем не таким жалким, каким представлялся на первый взгляд. В этом маленьком человечке таилась недюжинная внутренняя сила. Чёрные маленькие глазки, спрятанные под такими же чёрными, близко сдвинутыми бровями, порой вспыхивали ярким блеском, когда что-нибудь задевало мальчика за живое. По-настоящему, всерьёз. Он, наученный горьким опытом предков, никогда не позволял своим эмоциям выплеснуться наружу, но именно за этой сдержанностью угадывался спрятанный глубоко внутрь, яростный темперамент.

И в этом боголюбовские обыватели должны будут убедиться в самое ближайшее время.

Как магнитом, притянуло Пашу Троицкого к Веньке Генкину, и если бы кто-нибудь спросил его, отчего так случилось, не смог бы ответить. Они были такие разные!.. Статный, красивый сын православного священника и маленький, жалкий еврейский заморыш!.. Веня совершенно подавил волю Павла, и тот стал его бледной тенью, слугой, готовым выполнить любое желание своего хозяина. Конечно, Вениамин был на два года старше, но не разница в возрасте имела тут решающее значение, а свойства их характеров. Генкин должен был подчинять, а Троицкий хотел ему подчиняться.

То, что он совершил трагическую ошибку, об этом Троицкий узнает много позже. А пока он внутренне восхищался своим новым другом и, когда тот предложил ему пойти на собрание марксистского кружка, страшно обрадовался – новая жизнь манила его неудержимо.

Их было восемь человек: молодые люди из Ефимкиной слободы, как называли в Боголюбове самый бедный и неблагополучный район города. Павел был среди них самым младшим. Они собирались то в маленьком домике Равиля Фахрутдинова, то на голубятне Бориски Кикина и шёпотом читали запрещённую литературу. Читали всё подряд: и марксиста Троцкого, и террориста Шевырёва, и анархистов Кропоткина и Бакунина. Из этой причудливой смеси лозунгов и призывов прямо противоположного толка в их юных мозгах, казалось, должен был бы царить самый настоящий хаос, но, что самое любопытное, этот желе-компот в сознании будущего революционера Троицкого складывался в цельную, гармоничную картину. Из всех лозунгов юному отпрыску православного священника более других нравился один: "В борьбе обретёшь ты право своё!". Эти слова будили в его душе смутное ожидание счастливых перемен, и свежий, бодрящий ветер грядущих странствий звал его за собой. Очень хотелось бороться. За что?.. Какое это имело значение?.. Главное, обрести "право"!.. И то, что все называли друг друга таким непривычным, но таким тёплым словом "товарищ", приводило его в восторг. "Ну, что за прелесть!" – думал он, стараясь, как можно чаще обратиться к кому-нибудь из кружковцев, чтобы произнести его вслух.

С первого же вечера Павел стал главным чтецом кружка. Он был самым образованным среди своих новых "товарищей" и, конечно же, читал лучше других: гладко, не запинаясь на каждом труднопроизносимом слове, вроде "интернационализм" или "анархо-синдикализм". Ему льстило, что старшие "товарищи" относятся к нему с уважением, и он искренне гордился своей причастностью к революционной борьбе за народное счастье.

Того, что в феврале семнадцатого года в Петрограде, произошёл переворот, и царь отрёкся от престола, в Боголюбове никто не заметил. Поменяли некоторые вывески да сбили с присутственных мест царских орлов. И что с того?.. Стало модным носить красные банты и открыто ругать "Николашку", что говорило о лояльности граждан Временному правительству.

Советская власть пришла в Боголюбово с большим опозданием – лишь в апреле восемнадцатого года над бывшим домом городского головы вместо трёхцветного флага повесили полинялую красную тряпку, а на дверях написали неведомое доселе слово "Исполком". Председателем этого неведомого "Исполкома" стал приехавший из уезда эстонец, товарищ Тыну Саар. У него были совершенно белые ресницы, он носил кожаную куртку и огромный маузер в деревянной коробке на боку и говорил с таким убийственным акцентом, что понять его иной раз было практически невозможно. Его правой рукой, и это была главная неожиданность, стал еврейский "заморыш" Венька Генкин. Обыватели втихомолку посмеивались над этой парочкой, говорили, что власть в Боголюбове с явным "жидовско-эстонским" акцентом, никакого страха перед кожанкой и маузером не испытывали и с любопытством ждали, чем вся эта кутерьма закончится.

Страх поселился в их домах немного позже, когда в полвалах "чрезвычайки" начались еженощные расстрелы.

Павел уже не стеснялся своей близости с сыном парикмахера и открыто начал выказывать сыновнее неповиновение. Поначалу он отказался читать утренние и вечерние молитвы, перестал ходить в церковь, а закончил тем, что с отчаянной решимостью заявил: "Бога нет!" Мать от ужаса чуть не лишилась чувств, а отец трижды перекрестился и кротко сказал: "Мы с тобой завтра поговорим". Но ни завтра, ни послезавтра, никогда больше отцу со старшим сыном поговорить не пришлось. Ночью, оставив на столе в столовой прощальную записку, Павел Троицкий бежал из родительского дома.

Ещё в июле восемнадцатого года, после того, как в Екатеринбурге расстреляли всю императорскую семью, а над молодой Советской республикой нависла смертельная опасность, юный Троицкий решил всем пылом свой души, а если понадобится, то и молодой своей жизнью спасти революцию. Но всё как-то откладывал "на потом". Лишь обещание отца поговорить, придало ему решимость, и, в какой-то степени, чтобы избежать неприятного разговора, Павел решился бежать из дома. С большим трудом он добрался до Царицына, на станции Кривомузгинская каким-то чудом попал на бронепоезд и под командованием члена Реввоенсовета, товарища Сытина, стал воевать с генералом Красновым.

К концу рассказа Павла Петровича уже вернулся из Болошева Автандил, а спустя полчаса раздражённый Влад – рейс из Магадана отменили из-за плохой погоды.

– Так что о рыбе и икре придётся всем нам забыть. По крайней мере, до завтра, – с плохо скрываемым раздражением сообщил он. – Только зря деньги на такси потратил.

– Не гневи Бога, – стала урезонивать его Людмилка. – Вон, у Павла Петровича дела посерьёзней, чем твои магаданские деликатесы. Без них обойдёмся!..

– А что такое? – встревожился Влад.

– Я тебе после расскажу…

– Всё!.. Не буду больше вас своими рассказами утомлять, – Павел Петрович встал из-за стола… – Одно скажу, с того июльского вечера ни отца, ни матушку я больше не видел. Отец в двадцать втором погиб, а мама… – Павел Петрович запнулся. – Мать прокляла меня… За то, что я родителей предал… Вере изменил… А знаете, каково это жить с родительским проклятьем?!.. Врагу не пожелаю… А я вот уже сорок лет без малого с этим живу… Пора свалить с души этот камень страшный. Завтра же поеду… Попробую помириться… Если успею…

– Авто, отправляйся на вокзал, билет Павлу Петровичу купи, – распорядилась Варвара.

– Слушаюсь, товарищ начальник! – козырнул Автандил. – Вам, товарищ генерал, на какой поезд?.. Куда?..

Троицкий объяснил.

– Всё понял?.. – строго спросила Автандила жена.

– Так точно, товарищ главнокомандующий!..

– Без билета можешь не появляться! – пригрозила ему Варавара и уже вслед уходящему мужу крикнула: – Одна нога здесь, другая там!..

И сразу стало ясно, кто у них в семье самый главный. Вообще в маленьких женщинах порой заключена такая сила, перед которой напрочь пасуют сильные и отважные мужчины.

На кухне было тихо. Все сидели молча, уставившись кто в тёмное окно, а кто в узорчатую клеёнку на столе. Переживали только что услышанное.

– Но, товарищи дорогие!.. Что это вы носы повесили?!.. – Павел Петрович вновь выглядел молодцом. Куда девалась прежняя слабость?.. Он по-прежнему был подтянут и бодр. – Нового года, по-моему, никто не отменял!.. Так что, за работу, накрывайте на стол!.

5

«Я серьёзно больна инфаркт приезжай проститься если можешь привези Павла Валентина».