Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Павел протянул руку Капитолине.
– Вас я тоже не знаю.
Та зарделась, как маков цвет.
– Меня Капитолиной зовут. Можно без отчества. Я при Валентине Ивановне состою, навроде помощницы, потому… Знаете что?.. Зовите меня тоже попросту – Капой. Многие говорят на кличку похоже, а мне наравится… Как-то по-домашнему…
– Папа! – раздался вдруг громкий мальчишеский голос.
Все вздрогнули, обернулись. На диване в полный рост стоял Матюша.
– Ты не спал?! – испуганно спросила его мать.
– Папа! – не реагируя на заданный вопрос, опять повторил мальчишка. – Этот дядя очень плохой! – И указательным пальцем ткнул в сторону старшего Троицкого. – Он злой и хочет нас с тобой разлучить!..
Пётр и Зинаида бросились к Матвею.
– Успокойся, сынок!..
– Ну, что ты, мой голубчик?..
– Не бойся, никому я тебя не отдам…
– Лапочка моя, солнышко…
Они обнимали, целовали его, а он вырывался из их объятий и, обливаясь слезами, молил не переставая: "Не отдавайте меня ему!.. Не отдавайте!.."
У Павла Петровича похолодело внутри. Сомнений не было: его сын болен… Болен психически, и вылечить его невозможно. Ему вдруг вспомнилась утренняя встреча с Сашенькой. "Неужели и Матюше уготована такая же участь?!.." Троицкий закрыл лицо руками и, сжав зубы, застонал, как раненый зверь. "Нет!.. Не может быть!.. Ни за что!.. Не хочу., не могу в это верить!.. Господи! За что так жестоко наказываешь меня?!" Казалось бы, нет ничего более страшного, чем то, что довелось ему пережить? Ан нет!.. И Матросская Тишина, и подвал на Лубянке, и лагерь – всё это были лишь невинные цветочки в сравнении с теми душевными муками, что обрушились на него сейчас. Как это вынести?!.. Достанет ли сил, а, главное, терпения?!.. Он вспомнил строгое лицо отца Серафима и услышал спокойный ласковый голос: "Терпи, друже! Терпи, и воздастся тебе". Хорошо говорить "терпи", а ежели невмоготу? И жизнь теряет смысл, и измученная душа тонет в безысходном отчаянье? Как тогда?!..
Матюша, наконец, успокоился.
– Иди к себе… Уже поздно, тебе отдохнуть надо… – Пётр поцеловал мальчика в щёку.
– Ты ляжешь в кроватку, а я тебе сказку почитаю… – Зиночка обняла сына за плечи.
– Не надо сказку!.. Лучше про то, как Владимир Ильич в Кремле детей искал!
– Как хочешь… Про Ильича, так про Ильича… – с готовностью согласился Пётр.
Павел, глядя вслед уходящему из гостинной вместе с… "родителями" сыну, подумал невесело: "Прости, сынок, я не знал, что папа у тебя… совсем другой". И вдруг ему стало очень больно. Сердце сдавил спазм… В голове помутилось… Перед глазами поплыли разноцветные круги… Стало невыносимо душно… Ещё секунда, и он потеряет сознание!.. Павел содрал с шеи галстук и, рискуя оборвать пуговицу, расстегнул ворот рубашки.
Когда он услышал: "Папа!..", он был абсолютно уверен, Матюша зовёт именно его, и чуть не задохнулся от приступа нежности и любви… Но вслед за этим, когда увидел, что парнишка тянет руки не к нему, к Петру, ясно осознал: радостным ожиданиям грядущего счастья пришёл конец. Мечты его лопнули как мыльный пузырь, и в одну секунду жизнь потеряла всякий смысл.
Теперь-то понятно, почему никто в этом доме не испытал никакой радости от встречи с ним, почему так затравленно смотрел на него Пётр, отчего Зиночке стало плохо… Павел своим появлением в отчем доме разрушил семейное счастье родных людей, мир и покой теперь навсегда покинут их души, и невыносимые угрызения совести, если и не убьют, то измучают всех до изнеможения.
"Бежать!.. Бежать отсюда!.. И как можно скорее, а не то…"
Звонок в дверь прозвучал громко и неожиданно, как выстрел. Капа побежала открывать.
Приехал майор Петров. Опять начав с безконечных извинений, он
протянул Троицкому какую-то бумажку, которую тот подписал, не глядя.– Ну, Малыш, теперь ты у меня попляшешь! – сладострастно проговорил милиционер, потирая ладони и пряча бумажку в портфель. – Теперь даже мамка своему Малышу не поможет!.. Кандей тебе пришёл, миленький ты мой!..
– Малыш?.. – переспросила Капа. – Как вы сказали: Малыш?..
– Ну, да. Кликуха у бандюги такая – Малыш. Но если бы вы его видели!.. Под два метра ростом!.. Бугай бугаём!.. По-моему, таких размеров ни в одном ширпотребе не найдёте!.. До сих пор понять не могу, как вы его отключили, товарищ генерал?!.. Ну, спасибочки вам, а я поскакал!..
И исчез так же стремительно, как и появился.
– Малыш… – опять в задумчивости проговорила Капа. – Эту кличку я уже где-то слышала?.. Но только очень давно… В другой жизни…
В гостиную вернулся Пётр.
– Кажется, успокоился…
– И часто он так?.. – спросил Павел.
– В последнее время не очень… А раньше… Ты, наверное, не знаешь… Матвей у нас в Бутырке родился…
– Как в Бутырке?! – Павел был потрясён.
– После очной ставки с тобой Зину не домой… её в тюрьму отправили… Вот как…
– Да… Меня Семивёрстов предупреждал… – с горькой усмешкой проговорил Павел.
– Там Матюша и появился на свет… Семимесячным… Роды прямо в камере прошли… Может, поэтому он такой… странный. Сейчас-то он молодец!.. Практически нормальный парень… Но нелегко это Зине далось. Даже я не знаю всего… В смысле, сколько ей испытать пришлось… Сел Матвей в полтора года, ходить начал с трёх, первые слова произнёс, когда ему почти четыре стукнуло… Так потихоньку, шажок за шажком, Зиночка его до нынешнего состояния довела. Она у нас героическая мать!.. Без преувеличения говорю!.. Поверь, иногда смотрю, и не верится, что перед тобой больной человек… Честное слово!.. Но, конечно, иногда бывают срывы… Вот, как сегодня… К примеру… – он замолчал, как будто собирался с духом. Потом решился, набрал в лёгкие побольше воздуха и начал:
– Павел, я должен тебе всё объяснить…
– Ничего не говори! – почти закричал тот. Сильная боль опять резанула по сердцу так остро и неожиданно, что он даже испугался: не хватало ещё, чтобы сейчас здесь, в присутствии всего семейства, он свалился от сердечного приступа. – Молчи!.. Я не готов… Неужели не понимаешь, я должен сначала… Я должен просто привыкнуть… – стараясь унять сердцебиение, он говорил очень медленно, отделяя одно слово от другого, словно вбивал их в своё развороченное сознание. – Знаешь, с этим… трудно вот так, сразу… примириться?.. Нет!.. Ты не знаешь!.. Поэтому, пожалуйста, будь милосерд… Помолчи…
Каким инструментом можно было измерить всю глубину отчаянья Павла?!..
Только тот, кто пережил нечто подобное, способен оценить и понять!..
– Прости… – еле слышно проговорил Пётр.
В гостиную вернулся обезкураженный Алексей Иванович.
– Она меня выгнала!.. Представляете?.. Я вовсе не собирался её утешать… Я только сказал ей… Ребятки!.. Что это с вами? – только сейчас он заметил, что между братьями словно чёрная кошка пробежала.
– Ничего, дядя Лёша… Всё нормально… – ответил за двоих Павел.
Вдруг Капа, оставленная без внимания, тихо вскрикнула.
– Капитолина, а с тобой-то что?
– Не мешайтесь, Алексей Иванович!.. Я сейчас… Сейчас… я вспомню!.. Я обязательно… Ну, конечно же!.. Ведь их было двое!.. Двое!.. Малыш – это точно, а второй… Как же он звал-то его?.. "Побач, яка гарнесенька, Картон!"… Не, не картон… Похоже, но не так!.. Как же?.. Как?!.. Катрон!.. Точно – "Побач, яка гарнесенька, Катрон!.." Катрон и Малыш!.. Ну, вот и вспомнила!.. Вспомнила!.. – она залилась счастливым, радостным смехом. – А я знала!.. Знала!.. Я была уверена, что вспомню!..