Плачь обо мне, небо

К ней вернулась надежда.

Со старшим сыном русского Императора она была знакома еще с детства: ее мать, по происхождению Гессенская принцесса, находилась в дальнем родстве с русской Императрицей, тоже принадлежащей Гессенскому Дому, и потому летом Мария Александровна с детьми порой навещала семью Кристиана, на тот момент только-только получившего титул кронпринца. По происхождению герцог Шлезвиг-Гольштейнский, к тому же, отнюдь не проживающий в роскоши — о каком богатстве могла идти речь, если вся семья из восьми человек (у супругов было шестеро детей) жила на офицерское жалование — он и не думал, что окажется так близко к датскому трону. Впрочем, он о многом не подозревал, как не подозревала и Дагмар о своей судьбе. Родившаяся в Желтом дворце, отнюдь не похожем на дворец в прямом его понимании, никогда не ощущавшая себя настоящим членом королевской семьи, вынужденная не только самостоятельно открывать перед собой двери, но и шить себе платья, заниматься домашней работой, она даже и не грезила о высоком положении. Наслаждаясь редкими беззаботными неделями в замке Фреденсборг, куда семья Кристиана переезжала на лето, она старалась не вспоминать о том, что никакого общего будущего у нее и у русского принца нет. В конце концов, это просто было глупым детским чувством, которое вскоре рассеется, ведь так?

Однако первая любовь если и утихла, то ненадолго: ровно до момента, когда отец (наверняка не без участия деятельной матери) объявил о предстоящей помолвке ее старшей сестры с тем самым русским принцем. Александре было шестнадцать и она действительно могла составить прекрасную партию для российского Императорского Дома. Дагмар было тринадцать и она не завидовала сестре: у них были слишком близкие отношения, чтобы здесь проскользнула зависть. Но что-то острое укололо сердце. И какая-то мимолетная радость от того, что Мария Александровна с сыновьями давно не навещала их; она не знала, как бы смогла смотреть на Николая, зная, что он скоро будет мужем ее сестры.

Но, видимо, судьба оказалась к ней благосклонна.

Внезапное предложение королевы Виктории круто изменило будущее обеих принцесс: официально не помолвленная, Александра оказалась просватана за принца Уэльского Альберта Эдуарда, формально долженствовавшего взойти на трон, но фактически не ожидавшего этого, поскольку власть была в руках матери, не допускавшей сына к решению государственных вопросов. По Европе ходили слухи о том, что его винили в смерти отца, однако правдивы ли они были — никто не мог сказать точно. Александра обвенчалась в Виндзорском замке с принцем Эдуардом, а предприимчивая королева Луиза тут же решила судьбу следующей по старшинству дочери, не желая упускать возможный союз с Россией. Дагмар была готова к династическому браку, но никогда бы не подумала, что ей не придется искать причины полюбить своего жениха. Она уже его любила.

И теперь, в это солнечное августовское утро, юная датская принцесса не могла найти себе места в небольшой спальне на втором этаже, что окнами выходила в сад. Она то садилась за трюмо, прикладывая к себе ленты различных цветов, то внезапно вскакивала на ноги и начинала что-то искать, то в который раз проверяла, не измялись ли юбки простого светлого платья, укрытого черным передником, не выбились ли собранные в прихваченную сеткой косу темные завитки, не слишком ли лихорадочно горят ее карие глаза и оживленное ярким румянцем лицо. Казалось, что время тянется безжалостно долго, и стрелки часов замерли. Только сердце колотится с невероятной силой, разгоняя кровь и набатом отдаваясь в голове.

Заглянувшая к сестре десятилетняя принцесса Тира удивленно проследила за ее быстрыми перемещениями по комнате: это не шло ни в какое сравнение с суматохой, еще со вчерашнего дня царившей во дворце, да и следовало ожидать от энергичной и чувствительной Дагмар, но все же младшая дочь королевской четы не предполагала, что все настолько серьезно. Хотя, пожалуй, всю силу волнения сестры Тира смогла узреть лишь в момент, когда в спальню постучалась одна из служанок, чтобы доложить о приезде русского принца: стремительно поднявшаяся с постели, куда присела секундой назад, Дагмар побелела так, что платье ее казалось сейчас недостаточно накрахмаленным.

— Уже?

Это единственное, что она сумела выдавить из себя. Тира даже опасалась, что сестра сейчас потеряет сознание от эмоционального напряжения, но та все же пересилила волнение и, с глубоким вдохом, расправив покатые плечи, чинным шагом покинула спальню.

Стоя на ступенях дворца, перед которым раскинулась круглая зеленая лужайка, окаймленная брусчаткой, Дагмар завороженно наблюдала за тем, как по выложенной камнем подъездной дорожке приближается тот, чей образ не выходил из ее мыслей уже не один год. Тот, чьи портреты она хранила между страницами пухлого дневника. Тот, кто все же мог стать ее мужем.

– Как он красив, – невольно прошептала Дагмар.

Находившаяся по левую руку от нее и разглядывающая прибывших Тира, расслышавшая эту фразу, только бросила внимательный взгляд на идущего во главе маленькой процессии юношу и вновь продолжила изучение его спутников. Восторгов сестры она не разделяла, но была готова ту во всем поддержать, если потребуется.

***

Проводить по нескольку десятков часов к ряду в тесной карете, равно как и в не менее тесном купе царского поезда, Николай не любил. Но если обычно ему удавалось хотя бы ночь не заметить за некрепким сном, то сегодня и тот не пожелал облегчить его участь – стоило лишь сомкнуть глаза, как в голове начинал звучать монотонный голос Императора, повествующего о важности путешествия, что вошло в последнюю часть образовательной программы Наследника Престола. Словно бы он сам не понимал, что отнюдь не формальные визиты европейским дворам ставились во главе этого вояжа, а матримониальные соображения, которыми ему давно пора уже было озаботиться.

Он знал. И все равно желал оттянуть неизбежное.

Последние несколько часов на пути к замку Фреденсборг прошли в размышлениях о натуре его невесты – он помнил Дагмар совсем ребенком, ей было то ли четыре, то ли пять в их последнюю встречу. После, кажется, maman перестала навещать датскую фамилию – он не интересовался, получая куда больше удовольствия от лета, проведенного в Петергофе и Царском Селе, нежели где-то заграницей. Особенно когда еще был жив его an-papa, и каждый новый день, проведенный с ним, становился тем, что после будет аккуратно уложено в шкатулку памяти и спрятано глубоко в сердце как самое дорогое. И безвозвратно ушедшее.

Спустя пару лет на престоле оказался его отец, и Николаю стало совсем не до мыслей о маленькой девочке, которая осталась где-то в маленьком тихом Копенгагене. И, возможно, если бы не последняя беседа с отцом и не портрет, он бы вообще не вспомнил о ней. Однако с тем, как устроила все судьба, вполне можно было смириться: в конце концов, его невестой станет не какая-то совершенно незнакомая ему принцесса. Хотя, сложно сказать, насколько знакомой считать ему ту, чье лицо почти изгладилось из памяти. Дагмар выросла, и наверняка уже совсем не та, что в детстве. И еще совершенно неизвестно, как воспримет она новость о возможном их браке.

Прямая, поднимающаяся прямо к парадным вратам Фреденсборга, дорога становилась все короче. Бросив взгляд на белые стены Канцелярии – правого крыла, к которому подъезжала его карета – Николай подавил в себе тяжелый вздох и расправил плечи. Копыта лошадей звонко цокали по брусчатке, набатом отдаваясь в голове. Разум пребывал в тумане, и все, о чем сейчас желал бы просить цесаревич – недолгий, но спокойный сон. Однако такой милостью его никто не одарит: сейчас карета обогнет лужайку, в центре которой разместилась высокая скульптура правосудия, и остановится перед главным входом. Даже отсюда Николай мог видеть, что на втором пролете каменной лестницы расположилась вся многочисленная королевская семья.

Его ждали.

Барятинский, находившийся в той же карете, удовлетворенно возвестил: «Приехали!», граф Строганов, также сопровождающий своего воспитанника, только нахмурился, замечая отнюдь не радостный вид цесаревича. Даже при том, что на лице его появилась вежливо-приветственная улыбка, стоило дверце распахнуться, Сергей Григорьевич мог с уверенностью сказать, что искренности в ней ни на грамм.

Впрочем, была ли искренность на лицах датской королевской фамилии, если не брать во внимание явное их удовлетворение фактом возможного близкого родства с сильной державой?