Плачь обо мне, небо

Чуть позже подумалось, что можно заказать кофейный сервиз, и над этим было решено подумать особенно тщательно, если из Гостиного Двора она уйдет с пустыми руками.

Впрочем, стоило ей оказаться здесь, из головы выветрилось все, о чем стоило сейчас помнить – разум начал свою игру, которую не затевал уже несколько недель.

Неспешно прогуливаясь между рядами, изредка перебрасываясь парой коротких фраз с женихом, Катерина совершенно не замечала того, что предлагают торговцы, полностью погрузившись в картины прошлого. Только сейчас, очутившись в Петербурге, она осознала, сколь сильно ей не хватало столицы и всего, что осталось в ней. Пожалуй, она скучала даже за вечно утомлявшими её сплетнями фрейлин, без которых было невозможно представить императорский двор. Или же виной всему то, что это осталось где-то в прошлом, которому уже не стать настоящим?

Там, вдали от дворцового блеска и суеты, Катерина вдруг ясно поняла, что по возвращении монаршей четы в Царское Село будет просить у государыни отставку – чем дальше она находилась от всей этой атмосферы, пронизанной минувшим и несбыточным, тем легче ей дышалось. В первые недели – словно все муки усиливались, но после – удавка на шее слабела, и она уже могла не метаться в кошмарах ночами, а просыпаясь, даже порой улыбалась искренне, хоть и слабо.

Время действительно было лучшим лекарем.

Но стоило очутиться здесь, в такой живой и солнечной, вопреки привычному её настрою, столице, как все отринутое вновь захватило её в свой крепкий плен. И принятое ранее решение осыпалось прахом под ноги.

Она не мечтала вновь блистать на балах – этого никогда не было: она не являлась признанной красавицей Петербурга, её руки не просили все лучшие женихи Империи; она не грезила о внимании со стороны лиц царской крови и каких-либо привилегиях, что дарило подобное положение. Она просто понимала, что медленно выгорает вдали от столицы, вдали от Двора. И вряд ли даже смена статуса, ведение хозяйства и появление детей что-то смогут изменить. По крайней мере, сейчас. Разум посетила ясная мысль о необходимости приобретения особняка здесь, в Петербурге, тем более что и для Дмитрия, который явно не оставит службу, это будет наилучшим выходом.

Он ведь тоже слишком предан короне.

– Кати?.. – прикосновение к руке вывело её из непрошенных раздумий.

Обернувшись, она увидела тревогу во взгляде жениха и поспешила улыбнуться:

– Прости. Выбор подарков мне всегда давался особенно тяжело.

Дмитрий вздохнул, похоже, принимая на веру это объяснение. Впрочем, тут же напоминая:

– Я же говорил, что тебе не стоит об этом беспокоиться – я…

И она моментально прервала фразу, что успела набить ей оскомину:

– И я в который раз повторюсь, что слишком признательна Елизавете Христофоровне, чтобы не сделать хотя бы такую малость ради нее.

Обмен мнениями, как и ожидалось, окончился безмолвным дозволением делать все, что ей взбредет в голову, со стороны жениха. Вновь улыбнувшись, Катерина благодарно прильнула к руке Дмитрия, заверяя, что в её желании нет ничего предосудительного. Тем более что она же не сбежала ни свет ни заря втайне от всех, а абсолютно честно рассказала о своем намерении отправиться в Петербург сразу после завтрака и даже была готова изменить время, если для жениха (а ведь она знала, что он будет её сопровождать) оное неудобно.

Сейчас ей совсем не хотелось спорить – это и без того случалось между ними нечасто, но сегодня внутри было как-то по-особенному тепло, и оттого она всеми силами пыталась сохранить это странное ощущение равновесия. Словно бы знала, что его минуты сочтены.

Особенно это подозрение усилилось, когда в поле зрения промелькнул голубой мундир, вызвавший мурашки по коже – нескольких коротких встреч с представителями Третьего отделения хватило, чтобы до конца жизни вздрагивать при одном их упоминании. А стоило только этому неизвестному офицеру направиться в их сторону, Катерина как-то сразу поняла, что он совсем не гуляет здесь, и отнюдь не просто решил пройтись вдоль торгового ряда, а идет именно к ним.

Правда, как приличная невинная барышня, она вообще не выказала никакого интереса и подозрения, подводя жениха к первому попавшемуся торговцу и начиная усиленно рассматривать янтарные украшения. Она старалась, чтобы её восхищение то одним, то другим комплектом, выглядело натурально, но рука все же дрогнула, когда «голубой мундир» оказался слишком близко и обратился к Дмитрию.

Ей даже на миг подумалось, что Император все же переменил свое решение и намерен отозвать своего личного адъютанта обратно, хоть и дал согласие на временную его отставку (ровно до браковенчания). Но, как оказалось после короткой и тихой беседы, в которую она тщетно старалась вслушаться, Дмитрию просто нужно было отлучиться на пару минут, о чем он и сообщил невесте, настоятельно упрашивая её не сходить с места – как бы не потеряться им тут.

Катерина, заверив жениха, что обратится в статую и заодно может поработать на благо торговца, демонстрируя посетителям Гостиного Двора янтарные украшения на себе, настороженно проследила за тем, как тот скрылся в толпе с «голубым мундиром» (правда, обернувшись раза четыре, чтобы удостовериться, что невеста слово держит), а после облегченно выдохнула. И быстро осмотрела ближайшие к себе ряды, выбирая, с какого начать: ей представилась чудная возможность наконец определиться с подарком Елизавете Христофоровне, пока Дмитрия нет рядом.

Стоило бы отправиться в Малый Гостиный Двор, где располагались мастера-мебельщики, однако для этого следовало покинуть основное здание, и наверняка вернуться вовремя она не успеет. Доставлять же беспокойство жениху ей совсем не хотелось.

Вздохнув, Катерина миновала пару лавочек и остановилась возле торговца, предлагающего фарфоровые и стеклянные изделия: скорее бездумно, нежели действительно чем-то заинтересовавшись. Все эти мелочи казались излишне простыми для того, чего ей бы хотелось.

– Не могли бы Вы мне оказать помощь, mademoiselle? – раздался мягкий голос где-то справа, и Катерина с удивлением обнаружила, что обращались именно к ней. Невысокий мужчина лет сорока с рыжеватыми волнистыми волосами и щегольски подвитыми усиками в темно-сером штатском платье, на чьем лице была написана усталость, граничащая с отчаянием.

– Чем могу быть полезна? – возвращая торговцу фарфоровую фигурку и отдавая все внимание незнакомцу, осведомилась Катерина, не испытывая и капли опасения при этой беседе – слишком много посторонних людей, чтобы это хоть как-то её скомпрометировало.

– Видите ли, – он неловко помялся, пожевав губу, – моя супруга… у нее день ангела. Я искал для нее кружева – она так мечтала о них, но мы не можем себе такого позволить. Мне посчастливилось найти их, но кое-что меня насторожило – я столько слышал о них, и помнил об их истинной цене, и потому то, сколько запросил торговец, мне показалось странным. Даже если бы он хотел по какой-то причине уступить товар, это слишком низкая цена.

Катерина слушала его молча, видя, как нелегко незнакомцу дается рассказ, словно он каждое слово пытался подобрать и узнать, подходит ли оное к остальным. То ли раньше ему не приходилось изъясняться так сложно, то ли просто он по натуре был крайне молчалив и стеснителен. На миг вообще подумалось, что ему стоило больших усилий обратиться к ней – абсолютно незнакомой барышне, да еще и выглядящей не в пример состоятельнее: это читалось не только в разнице их платьев, но и в том, как они оба держали себя, смотрели, говорили.