Плачь обо мне, небо

А потом прервалась единственной фразой, стоившей княжне всех оставшихся сил.

– Что я должна сделать?

Механизм был запущен, и часы в Малой столовой Зимнего Дворца начали обратный отсчет.

***

Катерину знобило. Столь сильно, что не помогала и теплая шаль, и согревающий чай, разлитый щебечущей о чем-то Сашенькой, и забота Марии Александровны, распорядившейся получше протопить печь, когда болезненный вид ее фрейлины стал уж слишком явным. Сострадательная Императрица, видя, что девушке не становится лучше, отослала ее отдыхать, наказав не возвращаться к обязанностям до полного выздоровления, но княжна прекрасно понимала, что лихорадка не вызвана простудой — всему виной переживания. Они же, увы, утихать не намеревались. Слова дядюшки, брошенные ей перед уходом, о том, чтобы она не смела никому проговориться об их беседе, иначе для царской семьи все закончится раньше, чем могло бы, набатом звучали в голове. Однако, поблагодарив за милость государыню, она все же последовала указанию, но лишь до вечера.

Когда Петербург в свои объятия приняла январская ночь, и дворец замер, готовясь ко сну, едва различимый неровный стук в дверь, как и было условлено, отвлек княжну от ее тяжелых мыслей.

Пробираться по коридорам Зимнего, вслед за Его Высочеством, было волнительно. Но отчего-то внутри зарождался какой-то теплый огонек, заглушающий страх: не склонная к рискованным авантюрам Катерина сейчас ощущала себя героиней приключенческого романа, хотя самая опасная его часть должна была прийтись отнюдь не на сегодняшний день. В Большой церкви, которой они достигли довольно быстро, на стенах горело несколько оплывающих свечей, но этого хватало, чтобы угадать очертания основных предметов: древних икон, золотого ковчега с господней ризой, подкупольных пилонов. В свете дня бело-золотые стены и потолки, расписанные и изукрашенные лепниной, придавали собору особое великолепие, но даже сейчас, ступив под эти своды, княжна не могла не ощутить того трепета, что охватил ее и не желал отпускать. Делая свои шаги как можно тише, стараясь не стучать каблуками, передвигаться на носочках, Катерина следовала за Николаем к трехъярусному золоченому иконостасу. Обитатели дворца обычно возносили молитвы здесь, в основном зале, но члены царской семьи всегда заходили за алтарь, и сейчас княжне выпала возможность рассмотреть то, что таилось за этими невысокими изящными створками, в которые были вписаны небольшие круглые иконы.

Молельная представляла собой маленькую — по меркам дворца — комнату, вдоль стен уставленную скамеечками, а в самом помещении, для удобства сюда приходящих, на полу были разложены подушечки для коленопреклонения. Ближе к лицевой стене расположилось несколько канделябров на высоких ножках, где горело несколько свечей: похоже, за ними следили постоянно, не давая погаснуть. Николай, на несколько мгновений оставивший свою спутницу, вернулся с парой неизвестно где взятых тонких восковых свечей. Одна из них была передана Катерине, другая осталась в его руках. Без лишних слов благодарно кивнув цесаревичу, княжна подпалила фитиль и опустилась на колени, воспользовавшись кем-то предложенной подушечкой. Николай опустился рядом с ней, так же с зажженной свечой, взгляд его, на миг скользнувший по сжавшейся Катерине, обратился к иконе Нерукотворного Спаса, одетой в золотую ризу.

Молитва даже не отпечаталась в памяти, да и была ли она вообще? Слова едва ли связывались в единые и целостные фразы, и просьбы-обещания сливались в неровный поток, то угасающий, то вновь хлещущий сбивчивым темпом прямиком из отчаянно стучащего сердца. Никто не знал, о чем молить, и чего желать, но если цесаревич просил скорейшего разрешения конфликта без последствий для втянутой во все барышни, то княжна, сжимая в руках свечу и не замечая, как горячий воск стекает на ее побелевшие пальцы, искала защиты для Его Высочества. Перед начавшими слезиться от напряжения глазами огонек превращался в размытый блик, а лицо Спасителя, кажется, оживало. Все вокруг растворялось в небытие, сжималось до маленькой яркой точки впереди, что постепенно расширялась, принимая ее в свои горячие и светлые лучи, окутывая теплом. А призрачный женский хор, похожий на плач, вопреки всему, успокаивал и дарил умиротворение измученной душе.

Едва ощутимое прикосновение к запястью, осторожное, предварило тихое «Катрин», произнесенное совсем рядом. Словно бы в тумане княжна повернула голову, чтобы увидеть обеспокоенное лицо цесаревича, оказывается, уже не впервые окликающего ее, и встревоженного ее неровным дыханием. Как-то запоздало пришло осознание холодной дорожки слез на щеке, медленно стертой непослушной рукой. В ответ на вопрос о ее самочувствии, княжна только неопределенно качнула головой и поднялась на ноги, с трудом отводя взгляд от иконы. От свечи в ее руках осталось чуть больше половины - похоже, они задержались сильнее, чем того желали.

Прежде, чем окончательно покинуть домашнюю императорскую церковь, Катерина замерла у иконы Николая Чудотворца, как и прежде чувствуя единение и родство с его образом. Разум прояснился, будто бы и не было этого потока сумбурных мыслей и метаний, опутавших душу и тело нитей, ведущих к кому-то, намеревающемуся управлять ей. Только знание. О том, какова ее роль.

Господи, прости мне малодушие мое. Но если…

Скользнувший по фигуре стоящего рядом Наследника престола взгляд на мгновение замер, а после вернулся к не так давно обновленному лику святого.

…воле Твоей было угодно соединить судьбу и жизнь мою с царской семьей, до последнего вздоха останусь верна. Во грехе не раскаюсь, но прошу защиты им.

Обручальное кольцо перевернулось камнем внутрь, оплывающая свеча заняла положенное место в позолоченном канделябре, сухие губы перестали шевелиться. Осенив себя крестным знаменем, Катерина отошла от иконы, жестом показывая цесаревичу, что готова идти: надлежало как-то незамеченными вернуться обратно.

– Знаете, я до сих пор многого не понимаю, – произнесла Катерина, когда они миновали Фельдмаршальский зал на пути к Салтыковской лестнице. Несмотря на поздний час, таиться в коридорах уже не было смысла — часовые на постах все равно могли их заметить. – Эти письма… почему они хранились у маменьки, если были адресованы не бабушке?

Николай, для которого тоже было немало белых пятен в этой истории, задумчиво отвел взгляд в сторону: ему и самому не многое было известно, и все, что сейчас оставалось — строить предположения, понимая, что правда погребена вместе с теми, кто вершил ее.

– Михаил Павлович в своих дневниках говорил о том, что на его послания Аксинья ни разу не ответила: столь сильно желала оградить свою честь от чужих домыслов.

– И несмотря на это, он продолжал писать ей? — пораженно выдохнула княжна. Цесаревич улыбнулся.

– Он был влюблен, в той степени, когда одно лишь знание о том, что она есть на свете — счастье. Княгиня Перовская не желала огласки: возможно, потому все, что присылал ей Великий князь, передавала своей подруге — Вашей бабушке. Иного объяснения я найти не могу.

Ничего на это не ответив, Катерина продолжила путь. Мрачные и тихие коридоры дворца наилучшим образом способствовали глубоким раздумьям, и можно было отдаться предположениям и рисованию картин прошлого, оказавшегося столь таинственным и увлекательным.

Когда они вышли в Ротонду, от которой до лестницы было рукой подать, Николай уже намеревался было проследовать напрямик к нужному проему, как нечто в стороне привлекло его внимание: двери, ведущие в Большую столовую, принадлежащую покойной Александре Федоровне, были чуть приоткрыты, и в эту щель пробивался едва заметный свет, словно бы кто-то зажег в большом помещении тонкую свечу. Любопытство не являлось главной чертой Наследника Престола, однако видеть глубокой ночью чье-то присутствие там, где и днем-то кроме охраны не должно никого находиться, было странно. Катерина, удивленная действиями цесаревича, внезапно оставившему ее, нахмурилась, но последовала за своим спутником.

– Ваше Высочество? – осторожно окликнула она его, но была удостоена лишь какого-то взмаха рукой: то ли приглашающего, то ли просто говорящего о том, чтобы она не беспокоилась.

Сохраняя некоторую настороженность, княжна подхватила тяжелые юбки, стараясь ступать как можно тише и легче. Достигнув дверного проема и проскользнув в столовую, Николай резко застыл, и не ожидавшая этой остановки Катерина ненароком столкнулась с ним, едва не потеряв равновесие. Вопреки всему, цесаревич не отреагировал на эти действия за его спиной — его взгляд был прикован к тому, что происходило перед ним, и Катерина, с трудом протиснувшаяся в узкое пространство между Наследником Престола и уже полностью распахнутой дверью, поняла, почему.