Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Это всё?
– спросил я.
– Нет. Дай передохнуть.
– Может, чаю?
– спросила мама.
– Нет!
– заорал папа.
– Где мои сигареты?
– Ты же бросил курить.
Папа снова задыми электронкой.
– Короче, склифосовский. Дальше случились такие дела. Мне рассказывали, что директор вдруг вызывала Марину в кабинет и просила привести что-то из-за границы. Да все её просили. Весь класс. Вся школа. Совали деньги и просили привезти шмотки и даже еду. Уж не знаю, привезла она или нет. Только Тиф по-прежнему её ненавидела. Потом Марина уезжала учиться. И у нас, в родном городе, стала бывать наездами и всегда кому-нибудь помогала деньгами, кому-то что-то привозила. В общем, прошло десять лет. Я о ней и думать забыл бы, но постоянно жили слухи: вроде бы она вышла за немца замуж, что дети, что очень и очень помогает некоторым деньгами, ещё любую запчасть может достать, даже иномарку поможет перегнать. В общем, очень нужный водителю человек. Я к ней пошёл, мне пумпа для ауди позарез нужна была, для старой аудюхи. Маринка меня прогнала. Сказала: «Ты, Пэпс, вали, вопросы иди учи, продажная харя». И я смотрел
– Ерунду-то не мели, - голос мамы был строг и спокоен.
Папа вздыхал и вздыхал:
– Скворца-то она сгноила, чувствую, но доказать не могу. Он рассказывал, что, если она появлялась в городе, то сразу он её встречал. Я же не встречал ни разу. Я думаю, Артём, она через тебя мне хочет отомстить. Вот и разгадка всей этой вашей передачи.
Я вздохнул облегчённо. Вот в чём дело! Дело в папе, не во мне. Я просто жертва их шуров-муров. А мама вдруг спросила у папы:
– И сколько, по вашим со Скворцовым подсчётам, она людей сгноила?
– Ну скажем так. Из её неприятелей человек около пятнадцати уже на кладбище и человек тридцать, включая нас, имеют неприятности. Но это недоказуемо. Это всё, что называется, болтология и конспирология... Вилами что называется по воде. Хотя... у всех неприятности. У тебя, вон, тоже неприятности были...
– Сейчас речь не обо мне, - резко прорвала мама.
– Речь об Артёме. Но теперь ясно хотя бы, что к чему. Ты её бросил, она тебе мстит, обычная женская месть.
– Если бы, - тихо и нервно рассмеялся папа.
– Давайте спать.
Небо стало светло-серым. Тучи расползались. Еле заметно мерцали звёзды. Светало.
Я лёг. Мне стало полегче на душе. Всё-таки разобрались с этой Мариной, которая Эрна. А болезни и смерть... Так старики все болеют и умирают. Гон всё это, лажа. Ничего, проживу без танцев. Я крепко заснул. Это был один из последних моих спокойных снов. Если бы я знал тогда, как я ошибался, думая, что папины знакомцы просто сыграли в ящик волею судеб, если бы я только знал...
Король качался в водах.
Он был мёртв. Но король не был мёртв.
Он летал над горами, над озером
Он мог наконец побыть в своём замке
Без пристального наблюдения
Он мог полюбоваться фресками на стенах,
Позолотой скульптур и ваз.
Он мог покататься на гладком изразцовом полу,
Посидеть в малахитовом гроте.
Он мог съездить на охоту,
Выйти на прогулку без сопровождения.
Тело короля плавало в озере.
А сам король летал.
Он плавал по воздуху
В этот час кто-то решил создать пространства,
Где непонятым при жизни
Станет спокойно после жизни
Где они смогут отдохнуть
К ним смогут приходить покаявшиеся враги
И друзья
И родня...
Смогут прийти, побыть, и вернуться
Обратно, в свой конечный мир,
Мир, где зло встречается чаще, чем добро
В мир, где сплетни, пересуды, лженапутствия и лжесвидетельства
В мир, где люди стараются не думать о проступках
Стараются себя оправдать,
В мир, где совесть не значит ничего,
А золото правит всем.
Часть вторая, рассказанная Лорой Масловой. Глава первая. Травмы на ровном месте
Часть вторая, рассказанная Лорой Масловой
«Переселение»
Глава первая
Травмы на ровном месте
Я ненавижу наш город. В мае он заполняется рыболовами. Когда приходишь в Дом творчества, на входе лежат стопки газет для рыболовов. Журнал «Рыболов» торчит у нас из всех киосков. Да что там. У меня дома пять книг про рыб. Самая толстая называется «Рыбы России». Мне папа её на трёхлетие подарил. И стал объяснять, тыкая на картинки, какая рыба есть какая. В детстве, в три года, я думала, что везде около городов реки и там столько же рыбы, как и в нашей реке, притоке Волги. Я рисовала рыб. Мне нравилось рисовать чешую, раскрашивать её разными цветами. То есть рыбы были такие разноцветные и с хвостами, почему-то похожими на метёлки. Папа говорил: «Доча! Только не рисуй метёлки! Рисуй хвост воздушный, как у золотой рыбки!» Но мне не давалось разнообразие. Папа очень гордился моими рисунками, каждый рисунок подписывал и писал разновидность рыбы. То окунь, то густера, лещ, то подлещик, то сом-сомище, то плотвишка, то карась, то судак, то щука. Самым моим любимым мультиком был мульт про бобров и хищную щуку. Считала я так: ведро, полведра, два ведра. Я думала, что всё на свете меряется в вёдрах. Длину я мерила так: с ладошка, до локтя, до плеча - других рыбьих размеров папа не знал. Папа готовил меня к совместным рыбалкам. Если он не удил рыбу, то работал. Ходил по электричкам, продавал газеты. Ещё у него был на станции стол, там он тоже продавал газеты, и - главное!- давал на станции приезжим консультации, где остановится, перекантоваться для ночлега, ездил с ними на рыбалку, показывал места. Тоже деньги. Незадолго до смерти, а папа умер, когда мне было почти четыре года, папа устроил на работу и маму. Она не могла найти работу после перерыва - она же растила меня. Папа познакомился на рыбалке с «мужиком», «мужик» оказался новым начальником в управлении социальной
защиты населения, и маму взяли туда. Мама работает в отделе детских пособий. Если бы не это, ничего бы не случилось, я так думаю. Но что уж теперь говорить. Шоу началось, а заканчиваться и не собирается.К сожалению, папа умер. Застудил на зимней рыбалке себе одно место. Вскочил преогромный прыщ. Папа даже не мог ходить. Его отвезли в больницу, вырезали прыщ под наркозом. Наркоз был не очень качественный, самый обыкновенный. От наркоза многое зависит в организме, ведь наркоз - это наркотик, он обезболивает, и вредит формуле крови. После этой ерундовой операции папа стал болеть. Плохо себя чувствовал, какое-то недомогание. Потом ему стало тяжело дышать. Он пошёл в поликлинику. Там ему сказали: «У вас межрёберная невралгия. Смазывайте такой-то мазью». Осенью его забрали в больницу, там кардиограмма показала предынфарктное состояние, но никакого инфаркта не было. Просто у папы сгущалась кровь, а он не знал. И сердце стало плохо работать, стало похоже на барахлящий мотор. И он в больнице умер - тромб оторвался. Вскрытие показало, что у него все лёгкие были в маленьких тромбиках, поэтому ему и было тяжело дышать. Не скажу, что я очень переживала. Папа мне надоел со своими «Рыбами России» хуже пареной редьки. И, главное, мне неудобно было ему сказать: «Папа! Отстань от меня со своей рыбой!» Я же маленькая была. Мне вообще до сих пор всё везде неудобно, неловко, я какая-то несмелая. И мама у меня такая же. Она, кстати, тоже не горевала после папиной смерти. То есть, плакала конечно, но потом быстро вышла замуж. И мамин муж меня удочерил. Зовут его Стас, маминого мужа. Он работает в гипермаркете электроники супервайзером. Фамилия у меня от приёмного отца - Маслова. А зовут меня Лора, то есть Глория - это меня мама в честь папиной мамы назвала, бабушки, которая ни разу меня не видела - только на фотографии. Папина мама мою маму не любила, она очень боялась, что меня пропишут меня на её жилплощадь. Если честно сказать, мой настоящий папа был вроде как и не папа совсем. Когда мама рожала, у него была рыбалка. Он впервые меня увидел, когда мне два месяца было, я была «малюсенькая, вот такусенькая» - папа так всегда мне говорил. Мама одна меня рожала, одна растила первые месяцы. И в первом свидетельстве о рождении в графе «отец» у меня стоял прочерк. Просто потому, что папа пропал, а мобильника тогда не было. Тогда мобильники были дорогие и тормознутые, и связь у нас была дорогая. Это сейчас у нас вышка высится у кладбища. Свидетельство о рождении надо оформить в первый месяц жизни. Мама боялась штрафа, если она просрочит оформление, поэтому и оформила, как было на тот момент, то есть без папы, и дала свою фамилию. Хорошо, что бабушка и дедушка, мамины родители, ей помогали, когда я родилась. И деньгами, и вообще. С коляской погулять, в поликлинике помочь. Первая моя фамилия была Кривоножникова, прикиньте. Это ирония судьбы, потому что с ногами у меня до сих пор так себе. А в детстве вообще «икса» была. Я в два года бегать не могла: между коленками натирало, то есть они тормозили меня. Мама лечила мои ноги. Много там у неё было нервов. Потому что лечат хорошо в Москве и когда деньги есть, а в нашем рыбном городе беда с ортопедами. А у меня вообще неврология. То есть ортопедия - это когда что-то в скелете не того, а неврология - это когда в мозгу поражены какие-то центры, которые за скелет и мышцы отвечают. ДЦП, например, - это неврология. У меня как раз и была самая лёгкая форма ДЦП. Но маме об этом не говорили в поликлинике, потому что инвалидность - это сразу деньги на ребёнка государство платит. Инвалидность непросто оформить. Когда мама уже работала в своём отделе, она стала грамотная по части выплат, и хотела оформить мне инвалидность перед школой. Но нам сказали в больничке:
– Мало ли, что у вас там было. Мало ли правосторонний гемисиндром. Сейчас у вас мозг всё компенсировал. Никаких патологий.
В четыре года мама отдала меня на танцы. В школе рядом с домом были танцы. Их вела замечательная девушка, очень красивая, как кукла. Светлана Эдуардовна. И я занималась у неё на танцах пять лет. Я старалась, как могла, мне так хотелось Светлане Эдуардовне понравиться. Ничего особенного. Простые движения, простые танцы сначала под детские песенки, потом под эстраду, типа «диско». Ну и разминка была. И разминка, знаете там: третья позиция, пятая позиция, выправила мне ноги. Врач сказал, что танцы очень помогают.
Кружок танцев потом переехал из нашей школы в южную часть города, в крутой фитнес-центр. Оплата выросла сразу в два раза. Да и ездить далеко. На маршрутке семь остановок. А маршрутка денег стоит. Ещё и сопровождать меня было некому. Бабушка-то с дедушкой, мамины родители, а не та папина, в честь которой меня назвали, переехали из квартиры на дачу, мы к ним ездим летом.
Летом и началась эта история. Точнее началась она с того, что зимой, в январе отчим Стас грохнулся на кухне. Я болела, не ходила в школу. Я ненавижу школу. Я сижу, такая, в своей комнате, слушаю музыку. А тут - грохот. Это было что-то ужасное. Преужаснейшее зрелище. Пришлось перевязывать Стасу голову. Он ещё под мышкой кожу рассёк, когда падал. Упал на пластиковый ящик с крупами, он у нас под столом стоит, а краешек торчит. Стас, приземлился рукой на этот ящик, ящик треснул, и осколки пластмассы вонзились Стасу под мышку. Глубокая рана.
Я и сама падала. У нас вообще семья какая-то летающая. Как сейчас помню. В субботу я споткнулась в коридоре, у нас там галошница стоит; я шла по коридору, споткнулась, и поле-етала... в прихожую. Аккурат на велосипедную педаль, Стасов велик в прихожей стоял педалью кверху. Стас у нас спортсмен. На велике катается, бегает, на спортивной площадке с мужиками тусит. Это там где лужа и турники. Полетела я... И помню только - хрясь!-треск какой-то в черепе. Ну всё, думаю, прощай жизня, хана тебе Лорик, без глаза осталась. Встала. К зеркалу два шага сделала, смотрю на себя: из брови кровища закапала. Рассекла я бровь, в травмапункте зашивали. А шов я сама сняла, посмотрела по интернету и выдернула эти нитки противные.