Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Как?
– я постарался не показывать своё волнение.
– Теперь ты перебиваешь. Как, как, - занервничал папа.
– Трясли мы прохожих, окружали и отбирали мелочь. Ну там рубль, два. Редко трёшник.
Опа! То чувство, когда папа тоже мелкий воришка.
– Марина мне сказала, что она не знала об этом. Но классная как-то встретила её на лестнице, преградила путь и спросила: «Ты видела, как Щегольков выуживал деньги у прохожих?». Марина ответила, что нет. Марина говорила мне, что она была поражена и решила, что это какие-то сплетни. «Но, ты знаешь, - сказала она мне тогда, когда мы сидели в этих мягких креслах в холле первого этажа.
– Но ты знаешь, - сказала она.
– Если бы я такое видела, я, наверное, рассказала бы классной». Тогда я ответил, что это неважно, что без неё уже рассказали и не только классной, но и милиционерше... Вот, - папа задумался. Дальше сказал: - Всё лето у нас был роман. А потом ссоры пошли. И я съехал с катушек. После нашей размолвки, мама позвонила Марине и спросила уроки. Мы тогда с мамой жутко ругались. В общем, меня поставили на учёт в наркологический диспансер. Доктор, нарколог, сказал родителям следить за мной. И мама
– А Марина была в тебя влюблена?
– наконец-то мама решила перебить папу.
Папа не ответил, сделал вид, что не расслышал. Он продолжал.
– Я стал просить у Марины списать уроки, а она так обиделась, так возмутилась. Она сказала: «Я не знала, что не надо маме было говорить. Звонит взрослый человек, спрашивает уроки, я и ответила. Ну что я сделала такого?» Я хлопнул входной дверью. Ушёл. Пошёл к другой девчонке, к Лёльке.
– Эта та, которая на рынке сухофруктами торгует?
– это я спросил.
– Кто это на рынке сухофруктами торгует? Почему я не знаю?
– вы бы видели мамино лицо. Она, ведь, должна всё знать.
– Да никто!
– отбрил маму папа.
– Ты слушать будешь или нет? Если ты думаешь, что мне это всё легко вспоминать, то ты ошибаешься. Переписал я у другой девчонки дэ-зэ. А утром первая была физра. Мы, ребята, приходили пораньше, чтобы поскакать на таких тренажёрах под названием «Кузнечик». Тогда тренажёры только появляться стали. Беговая ещё дорожка была. И я в зале занимаюсь, а она только пришла и зовёт меня из зала, суёт тетрадки. Видно, переживала, что так всё вышло. Она вообще, как я сейчас понимаю, была простосердечная... Но я ответил, что не надо. Без угроз, без недовольства, просто сказал, мне действительно было уже не надо. Не нужна была её любовь. Я, так же как и Скворцов, разлюбил её. Там ещё у нас на Новый год было тоже происшествие. Тоже в восьмом классе. Одна училка, она у нас заведовала чем-то вроде культурных мероприятий, ещё сидела в профкоме школы и в комсомольском бюро, она проводила... Ой! Да вы её знаете, - папа хлопнул себя по лбу. Обросшие волосы у него на лбу повисли сосульками, как у девчонки, папа вспотел, а мне знобило.
– Эта училка и теперь в Тёминой школе.
– Тиф?
– уточнила мама.
– Точно. Татьяна Ивановна Феоктистова. Ты её знаешь?
– Знаю, забыл мою должность? И даже прозвище знаю.
– Кликуха, что надо. Тиф! А сына её мы Фикусом дразнили. Сын от неё уехал, когда она тяжело заболела, а теперь она не поддерживает с ним отношения, Эрне, кстати, всё имущество завещала.
– Эрна - это кто?
– Ну Марина. Она её можно сказать спасла. Вылечила. Лекарства, хорошие врачи и тэ дэ и тэ пэ.
– Не отвлекайся.
– Угу. Ну так вот, а тогда на Новый год Тиф дискотеку устроила. Тогда уже разрешили дискотеки, а не танцы. Это была одна из первых дискотек в школе.
– Отличие?
– спросил я.
– Ну темно, мигают лампы, светомузыка. Металл тогда вовсю рулил. Нижний брейк танцевали.
О! Майн гот! И тут нижний брейк. Но я уж молчал, сейчас не до брейков.
– И был такой аттракцион, ну или типа того. Тиф ставила стул. На него садился парень. Ему давали в руки цветок. Розу искусственную. Этот аттракцион и назвался... какая-то там роза, забыл. И вот начиналась песня, медляк, что-нибудь типа «Отеля Калифорнии». И подходили две девчонки. Парень выбирал одну, а другой давал в руки цветок. Такая переходящая роза. К этой девчонке подходили двое парней. И она выбирала. А другой парень садился с цветком. И вот ближе к концу песни я оказался на стуле.
– Как? Тебя не выбрали?
– изумилась мама.
– Да. Не выбрали. Была там одна фря, - папа пыхнул сигаретой.
– И вот я сижу. И размышляю: кто ко мне подойдёт. И ко мне подошли Марина и ещё одна девчонка, серая крыска. Худая как палка. Видно было, как любит меня Марина, как она хочет помириться со мной. И что-то меня торкнуло: я вручил цветок Марине, а пошёл танцевать с этой крыской. А смотрел через плечо крыски на Марину, на то, как она расстроилась, как кусает губы, чтобы не разреветься. Она конечно была интересная в своём роде. Но высоченная, выше меня. Хотя тогда по ти-ви шёл сериал «Спрут», и там у комиссара Катаньи тоже была девушка выше его на голову. Ну в общем, я думал, Марину рассердить. По лицу видел: для неё этот момент - огромное горе. Буквально секунд двадцать оставалась до конца медляка. И я смотрел на Марину и видел, и торжествовал. И вдруг! Вдруг она изменилась. Стала спокойной, и сидела с этой розой, и смотрела сквозь танцующие пары. Сквозь, пойми ты! Она как будто отлетела, выпорхнула из проблем и увидела что-то, что не видел никто из нас. Я резко обернулся, на сцене, на занавесе я увидел нечто, что сейчас назвали голограммой. Силуэт человека, только больше, и плащ у него развивается в клетку. Я видел его полсекунды - не больше - пока не прозвучал последний аккорд. Я тогда сразу забыл об этом, отмахнулся как от сверхъестественного.
– Ты был пьян?
– мама просто спец всё перевернуть с ног на голову. Мама у меня очень приземлённый человек, ей не до мечты. Ничего не поделаешь - должность.
– Да. Был.
– кивнул папа раздражённо.
– Мда, что-то я размечтался...
– Ну это всё хорошо. Но ты же начинал с другого. Потом перескочил.
– мама всегда просила папу рассказывать всё покороче. Я ещё удивился, почему она его не останавливает. Ну наконец-то! Все эти папины любовные фантазии были интересны, но мне тоже хотелось узнать, что же было дальше.
– Зачем ты нам это всё говоришь?
– продолжала мама.
– Ночь на дворе. Покороче.
– Покороче тут не получится. Тут всё серьёзно, - рявкнул папа.
– Ну хорошо. Рассказывай, что хочешь, - и мама всхлипнула.
– Ну вот. Это
я про восьмой класс. Хотел просто обрисовать Марину, чтобы вы поняли про её характер хоть чуть-чуть. И теперь переходим к самому важному.– Артём! Не маячь! Ляг уже! Ложись!
Я послушно лёг. Мама принесла второй плед и накрыла меня. Но меня всё равно бил озноб. Я слушал. Я весь превратился в слух.
– В общем, она вернулась в девятый класс совсем другим человеком. Весь город знал, что она каникулы провела за границей у родни. И в школе к ней стали относиться по-другому. Тиф стала нашей классной, возненавидела Марину и презрительно стала называть «немкой», и ещё один дед из ветеранов, самый противный, стал поджидать Маринку после уроков у школы и шипеть ей оскорбления, угрозы, чего только не говорил.
Месяца два, сентябрь, октябрь, она вообще молчала. Ну с девчонками болтала, что-то рассказывала. А так пришибленная стала какая-то. С математичкой ругалась жутко. Та перестала её пускать на урок. В итоге директор вызвала Марину к себе и сказала уходить из школы. Но Марина отказалась. Тогда директор и математичка пошли к Марине домой, разговаривали с её родителями. Те тоже отказались переводить, так ещё написали в газету, чтобы разобрались. И весь девятый класс вот эта заваруха продолжалась. Все говорили о Марине. Вышло уже две статьи, это кроме письма её родителей в газету. В общем и целом, Марину в школе многие не любили. Она же типа предательница, нажаловалась в газету. И мы там в декабре...
– Где «там», - уточнила мама.
– Там это там, - папа взбесился, потом сказал: - в путяге. Я же в то время в школе не учился, в ПТУ ушёл. И вот мы в декабре обворовали склад на сумму меньше пятидесяти рублей. И нас поставили на учёт в милицию, и должен был быть суд. И вот нам сказали, что если мы выполним одно их задание, то суд сделает нам отсрочку приговора, не упечёт в колонию. И мы согласились на всё и сразу. Мы понимали, что задание будет какое-то патриотическое. Оказалось: так и вышло. Но я конечно не знал, что это патриотическое задание будет Марины касаться. Значит, нам объяснили, что в Доме Творчества заседает клуб интернациональной дружбы. Они везде тогда была, Артём!
– папа повысил голос.
– Угу, - сказал я.
– КИДы, клубы дружбы с другими странами, там пионеры и комсомольцы переписывались с другими народами, из других стран, желательно из соцлагеря, но и из капстран тоже разрешалось. И вот этот наш КИД пригласил Марину, чтобы она провела лекцию и рассказала о стране, в которой побывала летом. И всё это мероприятие должно было произойти в огромном театральном зале.
– Где у нас отчётные концерты?
– я вскочил с дивана.
– Да, да. И зал был битком. Ветераны бесились, что капиталистическая мораль навязывается жителям нашего города - так они говорили о будущей лекции. Они раздали нам вопросы, которые мы должны были выучить наизусть, и задавать Марине после лекции. «И места вам выделят в первом, втором и третьем ряду» - сказала Дворникова. Готовили нас неделю, нас освободили от учёбы в путяге и мы целый день сидели в милиции и Дворникова нас инструктировала. Что творилось в зале. Яблоку негде было упасть. Конечно: весь город читал газету, знал о скандале в школе. Делом Марины заинтересовался горком, он как раз он и организовал эту лекцию с показом слайдов, и с тем, чтобы потом в дискуссии Марина поняла, что социалистический строй лучше капиталистического. В общем, Марину хотели уничтожить силами города, поэтому там первые ряды занимали всё такие же нанятые «вопросники» как мы. И вот лекция началась. Я сначала думал: скукота. Позевал. Нас Дворникова просила чаще зевать, потому что лекцию снимала телевидение. В общем, я сначала выполнял инструктаж, но потом забыл всё на свете. Это была сказочная лекция, я окунулся в совершенно другой мир, в сказку. Марина рассказывала много, интересно, она очень изменилась за то время, что я её не видел. Она была очень хороша собой. Она говорила о королях, о дворцах и замках, о резиденциях, перемежая всё это немецкими названиями. Она рассказала легенду о безумном короле, который строил замки. Я знал, что она будет рассказывать эту легенду. Меня проинструктировали. Как раз Дворникова назвала короля сумасшедшим. Марина так не называла. Она вообще обо всём рассказывала с восхищением. Зал аплодировал стоя. И тут объявили, что зрители могут задавать вопросы. И посыпались вопросы. Ветераны стали кричать на Марину, что она ничего не сказала о фашизме и первом концлагере на территории «сказочного королевства». А Марина ответила, что она рассказывала о девятнадцатом и восемнадцатом веках. Марине стали говорить, что она уходит от ответа. Тогда она крикнула: «Нет!» И Марина рассказала о каком-то священнике, которой во время войны в главной церкви читал антифашистские проповеди. Марина попросила оператора показать слайд под каким-то там номером. И рассказала, что священник после победы был освобождён из заточения, и умер спустя год. Много ещё Марина рассказывала. О своей двоюродной бабушке, о её знакомых. Я задал свой провокационный вопрос, сейчас противно вспоминать. Я спросил, почему, когда все работали в летнем лагере, собирали помидоры, боролись за урожай, Марина позволила себе уехать за границу и бросить класс. Предполагалось, что Марина возмутится и начнёт рассказывать, как всё было на самом деле - её же на самом деле не взяли в этот трудовой лагерь. Тут предполагалось, что все рассмеются, а Марина растеряется. Но Марина на мой вопрос ответила: «Не поехала, потому что ты, Щегольков, там был. Думаешь, я забыла, как твоя компашка меня избивала?» Все рассмеялись, а я стал оправдываться, что это было давно, пять лет назад, но все всё равно смеялись. И кто-то с задних рядов вдруг крикнул, что я и такие как я остальные - скоро в колонию отправятся, воришки и ожидают суда. И что, как говорится, говорится в чужом глазу соринку, а в своём бревно, и так далее. То есть, всё пошло не так. Люди расходились после лекции довольные, некоторые подходили к Марине спросить о короле. А Дворникова, она появилась в пустом зале, была злая ужасно. Но отсрочку приговора нам дали, в колонию не отправили, и я доучился в своём ПТУ, стал автомехаником, пошёл в автошколу при военкомате, стал водителем. А в ноябре Берлинская стена пала.
– папа замолчал.