Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?

Я так радовался, когда подгребли Лёха и Влад. Лёхе наконец приобрели шипованные кроссовки. И мы втроём побежали. Физрук сказал, что в парке очень скользко, и чтобы мы побегали вокруг прудов. Там дорожки не такие скользкие - всё-таки обледенелый гравий, не обледенелый асфальт. Я бегал, как зомби, по дорожкам, не смотрел никуда, думал, вспоминал, анализировал, а потом увидел, как Лёха и Влад на пруду по льду ходят. Они просто шли. Чтобы по льду, да по настоящему, да по гладкому - я никогда не ходил, и они тоже. Лёха обернулся:

– Щеголь! Беги к нам!

И Влад крикнул.

– Иди к нам!

Я сложил руки рупором.

– Боюсь!

А они:

– Иди!

Ветер дул в мою сторону. Слава долетали. А до них мои -- не очень.

– Я же сказал: боюсь. Не пойду-у-у!
– кричу.

А Лёха мне:

– Да ты лёгкий, - понял, что я боюсь.

А Влад кричит - он уже у другого берега, пруд-то небольшой:

– Да. Тут мелко, если чё, - тоже не слышит ничего из-за ветра.

В общем, пришлось спускаться на лёд и идти. Да мне и самому хотелось. Мороз стоит уже дня четыре. Лёд был твёрдый. Даже сидел один рыболов у проруби где-то в отдалении. Я, если честно, впервые увидел как рыболов сидит у лунки, раньше только в фильмах. Я шёл, всё смелее и смелее. Ничего необыкновенного я не чувствовал. Ну: лёд. Но у нас шипы. Иду по-тихому. К Лёхе, к Владу. А они уже пружинили на льду, им надоело просто ходить на пятках. Они пытались на шипах промять лёд у того берега. Но я не камикадзе, я ж до берега ещё не дошёл. Я подходил к ним всё ближе. Посмотрел на рыболова. Тот сверкнул на меня очками. И мне сразу стало нехорошо. Хотя солнце вполне могло отражаться в его очках. Он сидел справа, а не, как тот ходок летом, слева от пруда. Пока я топтался, Лёха и Влад уже шли мне на встречу. И тут лёд подо мной треснул. Я увидел прозрачную фигуру очень красивого человека, он в воздухе был, я почувствовал что погружаюсь, но не в воду; какая-то вспышка, и - удивительное чувство лёгкости, как на каруселях, когда быстро вертится барабан, а я на цепных качелях закручиваюсь, и снова раскручиваюсь... Закручиваюсь и снова раскручиваюсь... Какая-то невесомость.

Я открыл глаза. Я сидел в сером мягком окутыващем кресле, даже не кресле, а в чём-то окутывающем. Первая моя мысль была: спокойствие. То есть я не внушал себе: спокойствие, только спокойствие, а я чувствовал себя совершенно спокойно. Ну совершенно. Я оглянулся. Комната, и арка. Я встал и пошёл к арке. Я прошёл эту арку и очутился на балконе. Впереди простиралось невиданное помещение. И вниз оно простиралось. Да! Я забыл сказать: всё было серое, шёлковое и бархатное. Я посмотрел вниз, под балконом. Вниз, вниз шло пространство, были видны этажи. Такое многоуровневое здание. Я посмотрел вперёд - всё было как в тумане, рядом мост, после моста - опять этажи, и комнаты, комнаты, комнаты, и тоже нет передней стены, только ограждающие балконы как мостики для ныряльщиков с вышки - всё видно, такие комнаты-ячейки. Пространство напоминало многоэтажку, громадину, которая была отстроена, но пока не заселена. В громаде тоже был мост, или кишка-тоннель, соединяющий два здания.

Воздух... Когда я ходил на физиопроцедуры в больничку делать электрофорез на сломанный палец, то иногда попадал в перерыв - шло время кварцевания помещения. Больные ждали у двери, а в процедурной комнате включали синюю лампу. Вот такой же был воздух. Он был чистый, запах, как после дождя и после кварцевания. Жизнь! Пахло жизнью! Мне показалось, что в здании напротив, в одной из комнат кто-то подошёл к балкону вдалеке. Так и есть. Та прихрамывающая девчонка, круглолицая, невысокая. Она шла под руку с тем продавцом, тело которого занял плывун... Я обернулся. Справа, в стене были отверстия, тёмные норы выходов. Не арки, а именно норы, дыры в стенах, от пола, где-то на метр высотой. Из одного отверстия выползла Ника. Действительно не вышла, а выползла. Встала передо мной.

– Привет, - улыбнулась, вздохнула.
– Ну вот ты и с нами, противный мальчишка.

– Привет, - говорю.
– Я где? На том свете? Я утонул? Передайте моим родителям, что это всё Лёха и Влад, а я и не хотел на лёд выходить.
– это я блефовал, играл на публику, хотя публики никакой и не было. Я надеялся, что плывуны меня выпустят обратно. Я же знал, что попаду к ним, архитектор сообщил.

Ника молчала. Я начал сначала.

– Я в плывунах?

– Можно сказать и так. Ты в Плывунах.

– Я так понимаю: я провалился под лёд.

– Можно сказать и так, - она рассмеялась.
– А можно сказать, что мы тебя решили пригласить в гости.

– То есть: вы меня провалили специально?

– Можно сказать и так, - уже без своей тонкой улыбки, и - вздохнула.

Я понял вдруг, что сижу в кресле, а не стою на балконе.

Мне почему-то стало неудобно, что я сижу, а Ника стоит, и я стал вставать. Но ноги подкосились, я снова плюхнулся в окутывающее кресло.

– Это мой постамент?
– я ещё пытался шутить.
– Раз ваш мир загробный, то постамент, ведь так?

– Может быть и так, - она рассмеялась, вздохнула и добавила: - тебе не разрешено вставать. Ты можешь пока только так, тут...

– Зачем я вам нужен?

– Эрна распорядилась. Чтобы ты перестал тосковать. Тебе же сейчас спокойно?

– Ага. Спок.

– Здесь можно отдохнуть, от всего скрыться. Будешь к нам приходить?

Я не хотел отвечать, потому что я совсем не хотел сюда приходить.

– И Гришаня тут с тобой общается?

– Не тут. Но в наших пространствах.

– Их много?

– Бесконечно. Мы сильные. Пространства разнообразны, их бесконечное множество.

– Я могу вернуться к ребятам?

– Конечно можешь.

Ника пропала. Несколько мгновений прошло, я сидел в кресле один и не мог встать. Успел конкретно так испугаться. Потом всё потухло. Опять эта лёгкость, как в волшебном сне, в полёте... Вода обжигала ноги. Я провалился по колено, в следующую секунду аккуратно лёг на непровалившийся лёд рядом. Он треснул, но не провалился. Я выполз по льду. Оглянулся: рыболов сидел и сверкал на меня очками. Солнце было низко. Влад и Лёха аккуратно шли ко мне, а могли бы не возвращаться, могли бы выйти на тот берег и всё. Мысль о друзьях Ники промелькнула, я вспомнил о том, как её бросили.

Вода уже не обжигала так, ноги немели.

– Аккуратно ребя. Тут проваливается.

– Ты как?
– выдохнул Влад издали.

Влад и Лёха шли по отдельности друг от друга, не отрывая ног ото льда.

– Да, блин, провалился. А эти, вон, сидят, надо предупредить.
– я лежал и боялся двинуться, чтобы лёд дальше не начал обламываться. Чтобы не показать, что испугался, старался говорить.

– Кто сидит?

– Да вот же сидят у своих лунок.

Влад и Лёха тянули ко мне каждый по руке, ноги они расставили как можно шире.

– Кто сидит?

– Да вот же!

Они осторожно вытащили меня из полыньи. Вспомнили «Серую шейку», поржали. И пошли с предосторожностями к берегу. Вышли на обледенелый гравий. Фуу. Теперь я знал, что чувствуют моряки, сходящие после шторма, на сушу. Теперь можно было разговаривать спокойно.

И как раз тут мы втроём стали болтать нервно и испуганно.

– Каждый шаг мне казалось: треснет, - сказал Лёха.

– Смотри: Щеголь. Самый из нас лёгкий, а провалился.
– это Влад.

– У меня кость тяжёлая, - пытался я отшутиться. Я ещё не пришёл в себя. Ноги мёрзли. Штаны до колен дубели на глазах.

– Так кто сидит?
– переспросил Влад. Он вообще был такой, всё помнил, запоминал, допытывался до мелочей. Старался всех выводить на чистую воду. Играл в следователя.

– Так рыбаки, рыболовы.

– Где? Какие рыболовы? Ты чего? Переохладился? Пошли скорее к физруку у него печка.

Я реально подмерзал, мёрзли и руки, хотя я был в перчатках, пальцы на ногах я не чувствовал. Босхан Канурович бежал к нам. Он как пошёл орать. И как он увидел, что мы на льду? От пруда до площадки десять минут быстрым пёхом или медленной трусцой. Он тут же объяснил: