Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна?
Шрифт:
– Человек я одинокий, - рассказывал по дороге Босхан. Мы уже вышли из подсобки. Было совсем темно. Начинался снег.
– Сейчас до минус десяти опуститься. Пойдём мимо Плывунов?
– Зачем?
– Посмотрим на твоего стражника. Там ли он?
Пока шли, Босхан всё рассказывал о своём одиночестве и безответной любви какой-то калмычки. Он был из калмыков, из наших степных калмыцких деревень, впрочем я об этом уже говорил... Дошли до пруда. Дорожка уже не так скользила, снег падал, что надо.
– Ну? Сидит?
Я заставил себя посмотреть в сторону пруда. И зачем только мы его благоустраивали?
Пруд был девственно чист и гладок.
– Нет. Никого нет!
– Ага. И полыньи нет?
– - Босхан выскочил на лёд.
– Босхан Канурович!
– я испугался не по-детски.
– Вы что?
Он выбежал легко, весело, закричал «э-ге-гей!» - он был лёгкий поджарый как дворовый пёс, мужик без возраста, они все калмыки такие.
– Смотри, Артём! Полыньи нет.
– крикнул Босхан с пруда.
– Какой?
– Ну где ты провалился.
– Да уж пойдёмте от греха подальше, Босхан Канурович!
– я умолял.
– Вы же на нас как кричали. Техника безопасности. Сами в школе учите.
– Лёд крепкий. Нет полыньи! Нет.
– Смотрите не провалитесь в неё. Её снегом припорошило!
– Так быстро не могло-о-о!!
– Провалитесь! Холодно, знаете как!
– Нет! Крепкий лёд!
– он как сошёл с ума. Но у нас в городе так многие ведут, когда снег.
– Это Плывуны тебя к себе затащили-и-и! Аномальная зима. Аномальная.
– Босхан Канурович бегал по льду.
Да и я понимал его, перестал волноваться. Раз в жизни можно по льду побегать, насладиться морозом в южных широтах...
Физрук довёл меня до дома, мы договорились о следующей тренировке. Он разрешил мне пропустить завтра тренировку, но я отказался. Я только этим чёртовым бегом и спасался, воздух, особенно морозный, хорошо прочищал мозги.
Глава одиннадцатая. След
Глава одиннадцатая
Следы и последствия
Я быстро запихал в стиралку спортивный костюм, запустил её на экспресс-стирку; кроссовки поставил на батарею подошвами вверх, надеясь, что мама не обратит внимания. Но мама обратила. Только не на кроссы. А на моё лицо.
– Тёма! Что произошло?
Я расплакался. Рассказал о двойке по химии в триместре. Двойки очень иногда выручают. Плакал я из-за плывунов, я был напуган. Из всего этого бреда, что нёс Босхан Канурович, я чётко уяснил для себя одно: физрук не может туда попасть, а я попал. По умершим не тоскую, а попал. Но я маме не мог рассказать. Она бы меня тут же в психушку отправила на лечение, в санаторий к морю, или ещё куда. В Болгарию какую-нибудь - путёвки в собесе сейчас есть, ибо не сезон. Пришлось всё списать на химичку, про Тифу я промолчал. Хотя жаловаться стоило только на Тифу.
– Да ну. Химия -- ерунда. Может эта... как её туберкулёз или что-то...
Мама, однако, прозорлива.
– Тифа.
– О! Тиф. Может, она опять буянит?
– Буянит, мама. Но «два» не поставила.
– Ещё бы.
– ухмыльнулась мама. Зло ухмыльнулась, с угрозой даже. Ненормальная она какая-то.
– Ага. Опаздываю на урок -- не пускает. Вариант не тот сделал (
а за партой сидел один! ) - «два». И постоянно отцом попрекает. Рассказывает в сотый раз историю, как папа украл на сумму меньше пятидесяти рублей и как чуть не сел. Однажды, один раз была сильно не в духе, рассказала как папа, чтобы условно получить, на встрече с этой Мариной вопросы задавал.– Да она сама задавала. Гасила её, проходу не давала, папа говорил, помнишь?
И мама закурила. Я такого ещё не видел! Просто плюхнулась на стул, достала блюдечко, достала сигареты, тоненькие такие, и давай курить.
– Мама?!
– Ты, Тёма, случайно, только случайно, - начала мама, - ничего необычного не слышал?
– О Тифе?
– Тиф - это ерунда, пшик. Тем более, что теперь тесты, на результат экзаменов повлиять не сможет.
– Так это когда будет.
– Ну, - мама затянулась.
– - Фиг с ней с этой тифозной. А ты, вот, ничего не слышал странного?
– В смысле?
– Ну там: необъяснимые явления. Вот: над луной эти шарики светятся. Никто до сих пор не знает, что это за шары. Луна уходит правее и они потухают. Вот типа такого?
– Нет, мама, ничего такого не слышал.
– Ну и хорошо, - мама выпустила дым из ноздрей и стала рассекать его ладонью, ну вот и замечательно, милый. Ложись или уроки будешь делать?
Да уж. Только уроки мне и делать после всего, что я пережил.
– Лягу, ма. Устал после тренировки.
– Молодец этот Босхан. Надёжный мужик. Как Айсена Ивановича на пенсию спровадим, так Босхана на его должность возьмём. Добросовестный он, правда?
– Правда, - согласился я. А что ещё я мог сказать: Босхан -- добросовестный. Не буду же я говорить, что он с Никой общается и с другими плывунами.
Спал я на удивление глубоко, замечательно просто выспался. И даже горло не болело с утра. Если вдруг у нас ноль и слякоть, и я промокаю, горло побаливает, будто там клоп в горле сидит и покусывает. Вот и тогда после кладбища, когда я с архитектором болтал, тоже промок, и горло болело. А Катюша вообще заболела, слегла недели на две. Я поэтому за партой на контрошке по геометрии один и сидел.
Утром я вспомнил плывуны, и Нику, и эти конструкции без внешних стен, тёмные выходы типа нор; и ощущение спокойствия, даже не так, какое-то удивительное состояние защиты... Я чувствовал, что мне там было хорошо. И решил, не откладывая, поговорить с Гришей.
Я нашёл его на первой же перемене. Это было нетрудно, «бэшки» сидели в кабинете у Тифы. У них был сдвоенный урок. Тифа посмотрела на меня со злостью, но она не поняла, к кому я. Все выходили на перемену, не сидеть же с Тифой ещё и перемену. Пусть она одна на перемене дышит своим геометрическим воздухом.
– Гришаня!
Гриша вздрогнул:
– Тёма! Ты не простыл после вчерашнего?
– Откуда ты знаешь?
– Так я с утра в ленте прочитал.
– Как?
– Написали статью. Будьте осторожны! Прошедшим вечером трое подростков пошли по тонкому льду на новых прудах. Один из подростков провалился. Я сразу понял, что это ты.
– Значит, моя фамилия не написана?
– Нет. Но я понял, что это ты.
– Почему?
– Да потому что я сам по этому льду ходил. Там же плывуны.