По рукам и ногам

– Я все никак не могу успокоиться, – вздохнула женщина, отводя взгляд, – Глупо, наверное. Моя дочь сбежала из семьи в раннем подростковом возрасте, мы искали, как могли, думали: перебушует, вернется. Как бы не так. В полиции сказали: пропала без вести… Сейчас я даже не знаю, жива ли она до сих пор, но все равно иногда хожу-хожу по улицам: вдруг попадется где. Кажется, я ее из тысячи узнаю, до сих пор лицо перед глазами стоит. Ой. Бестолковая. Стоит задеть, и я… душу первому встречному… Глупо, да? Ты знала бы, как больно, когда случается такое…

– Я сочувствую вашему горю, мне это знакомо, – я виновато взглянула на нее, толком не зная, что говорить следует в таких случаях.

А, оказывается, правда у каждого своя.

Я только не помню, как больно это было, когда мама вдруг исчезла. Взрослых так не ищут. Ушла, значит, захотелось. А может, мне и не было больно. Если бы было, если бы и рана была глубокая, я бы, наверное, помнила…

Тут я поняла, что ненавижу себя люто. За натянуто-живую интонацию, за эти чертовы слова, которые кое-как упихиваются в невыносимые дежурно-глупые реплики, и все эту мишуру ужасно гадкую. Странное дело, ненавидеть такое поведение и самой… Наверное, так сначала у всех было. А потом – дело привычки.

Все внутри против этого адски так бунтовало. Хочется отойти в уголок и стоять там, чтоб больше никто не подходил и не заставлял меня снова измываться над собой и над всеми. Я это не люблю, я ж не Ланкмиллер.

Роза улыбнулась и отошла. Видно, она тоже лишь для вежливости рядом постояла. Или ее моя внутренняя борьба напугала так. Мне ведь еще Зои в бордель-кафе говорила, что ничего-то я от окружающих не могу скрыть, все у меня на лице так и отражается.

О чем только это баба могла подумать – представить страшно. Ведь, держу пари, выражение непревзойденного отвращения-таки на лице моем промелькнуть успело. А ведь мне ее даже жаль чуть-чуть.

Дьявольски раздражаясь, я принялась искать Ланкмиллера глазами, но прежде чем преуспела, сзади кто-то вдруг за локоть меня схватил, а на ухо шепнул тихим женским голосом:

– Наложница господина Кэри, верно я понимаю?

– Не наложница, а спутница, – кажется, так он меня сегодня весь вечер представлял.

Сердце упало как-то нехорошо.

Я отдернула руку, но как бы, черт его побери, не так. Эти когти под три сантиметра длиной, снова в меня вцепились, да еще и с силищей такой не-дамской! Не высвободишься.

Пришлось развернуться к женщине лицом. Теперь уж, точнее, конечно, к девушке. Потому что она молодая еще была совсем. И так резко контрастировала с Розой, преисполненной степенности с достоинством пополам. А это не баба, а какой-то ураган. Да вдобавок еще и рыжая. Безумно живые глаза и все манеры – тоже.

– А я вот обладаю другой информацией. Ты не бойся, я доверенное лицо, никому не скажу. Но мне стало скучно, и Кэри позволил с тобой поиграть, – она лучезарно, вот-вот почти дружелюбно улыбнулась, в странной манере чуть голову назад откидывая.

– Так уж и позволил. Все неправда, – буркнула я, делая миллиметровый шажок в сторону.

Стискивают предплечье, а болит все тело, кажется.

– Ну почему же, я действительно позволил, – хозяин за спиной девки вырос моментально, будто кто-то для этого секунду назад специально в ладоши хлопнул. – Кику, сделай милость, прояви чуточку вежливости. Это моя сестра, Алисия Ланкмиллер, познакомься.

– Такое ощущение, что это не светский вечер, а хит-парад твоих родственников. И каждому из них ты готов отдать меня на растерзание, – процедила я, глядя исподлобья на него, как на предателя – предатель и есть – и все еще пытаясь руку свою освободить.

Я верно понимаю, этот засранец меня только что отдал попользоваться? Он невыносимая мразь, и я ему об этом скажу. Дома. Пусть даже обойдется мне это парой пощечин. Хорошо, хоть не мужику.

Алисия, пока тянула меня за руку из зала и вдоль по душному полутемному коридору, трещала без умолку, к счастью, не слишком громко.

– Куни делать умеешь? Нет? Ах, очаровательно, он ничему-то тебя еще не обучил! Что, и на оргиях ни разу не была? Не бойся, придет и твое время…

– Вот уж дудки. Я лучше вены вскрою.

– А вот это ты зря, он эти суицидальные формальности страсть как не любит. Он, в смысле, Кэри.

Кажется пристрастие к туалетной эротике – в некотором роде семейное. Алисия, в любом случае меня тоже в дамскую комнату притащилась, разве только она была чем-то сродни с большим залом, только меньше и с умывальниками. Все точно также сверкало, как в «Шоколаде» на новый год. Бедный «Шоколад», он все никак не может меня покинуть, новые и новые ассоциации вызывая без устали.

Пока я размышляла в таком отвлеченном ключе, оказалась затянута в кабинку. Она была намного просторней, чем там, в больнице, соответственно, больше раздолья давала для эротических фантазий, в буйности которых я и не сомневалась.

– Ну чего вста-ала, как вкопанная? – скучным голосом протянула Алисия.
– Покажи, что умеешь.

– Ничего не умею, – я вжалась в стенку кабинки, не слишком уж и прочную, почти полностью уверенная, что от Ланкмиллера мне в летит за это по первое число.

– Не знаешь, как доставить удовольствие девушке? Ты же сама девушка! А как же страсть?

– Страсть бывает в любви, а я вас с братцем не люблю, вы мне даже не нравитесь! Вот ни капельки. Ни вот такусенькой! – я выразительно показала двумя пальцами предполагаемые размеры капельки и отвернулась в сторону, хотя рассматривать здесь хоть немного увлеченно было-то и нечего.

– Такова доля наложницы, – всплеснула руками девка, чуть ли не топая то ли от удивления, то ли от раздражения излишнего. – И правду сказал, совсем дикая…

Алисия наклонилась низко-низко, а назад отступать было и некуда, я и так уж почти со стенкой срослась. Девушка меня очень увлеченно обнюхала, отстранилась на секунду, будто обдумывая результат, а потом вдруг прижалась к моим губам.

И намотала волосы на кулак, чтоб отстраниться нельзя было.

Мой первый, мать его, поцелуй. С бабой. Никогда б не подумала. От поэзии жизни я давно уже отказалась, поэтому это небольшой силы удар.

Что ж, это не так противно, как могло бы быть. По крайней мере, запах приятный, и ее не тянет покусать мне там язык или губы. Только растерянности и странное какое-то, полу-приятное оцепенение все никак не хотели сходить. Я так и стояла, как настоящий истукан со вздрагивающими плечами, и думала, отвечать ли мне или все-таки, это странно будет выглядеть.

Раскрасневшаяся Алисия отстранилась и хихикнула.

– Чего это у тебя взгляд такой безумный?

Я кашлянула, усилено пытаясь волосы пригладить, тем временем совсем хрупкие пальцы, те самые, с когтями под три сантиметра скользнули кончиками этих же когтей открытой легким шарфом шеи, вниз по ключицам. Она, видимо, постоянно что-то про себя под мечтала да отмечала.