По рукам и ногам

Кэри остановился и с кем-то по телефону разговаривал, дожидаясь меня, но потом быстро все это дело свернул и внимание переключил.

– Как ты, девочка моя?

– Ты вот, как погляжу, в норму пришел, – безрадостно буркнула я, приближаясь.

– Мда, воздух в Grosse Welt и впрямь не располагает к адекватному поведению, – шутливо заметил Кэри.

– Это все из-за свечек, да?

– Угу. Вроде того.

Все дело в том было, что «Grosse Welt» – особая корпорация была, поставляющая услуги сильным мира сего. Она организовывала светские рауты, вроде этого, предоставляла в аренду личный транспорт от автомобилей до самолетов и владела сетью борделей за пределами Витто. Так как рынок ей был полностью монополизирован, то развлекались организаторы как хотели. Но чаще всего ставили свечи, напичканные всякой дрянью. Свечи горели – дрянь курилась. Люди становились сами не свои. Для СМИ просто находка и хлеб насущный. Дедушка тот, к примеру, рожу имел знакомую, он был земляк наш с Ланкмиллером и большой друг хозяина «Шоколада», а по совместительству, крупнейший работорговец. Да и Роза для железной леди чересчур расчувствовалась. Что уж и говорить. Похоже, это дрянь ни меня, ни даже Кэри влиянием не обделила.

– Потому и ненавижу все эти светские заморочки. Голова после них болит жутко. Но положение обязывает… – Кэри вздохнул, запрокидывая голову к вязко-черному небу.

– И сейчас?

– Что сейчас?

– Ну, голова болит?

Потому что или мне так показалось, или вид у него действительно был какой-то чересчур уставший.

– Нет, девочка моя, просто эти мероприятия очень утомляют. Сейчас безумно хочется горячей ванны и хорошего массажа. А ты как?

Не знаю, заметил ли мучитель, что чуть-чуть дернулись плечи. Я совсем не привыкла жаловаться, поэтому просто головой тряхнула, умолчав о том, что я задыхаюсь уже давно, спину ломит немилосердно, а ноги из-за неудобных туфель я, наверное, стерла в кровь.

Кэри вскинул брови и легонько встрепал мои волосы.

– Потерпи немного, скоро Генрих за нами приедет.

Вот как он так догадался? И почему фраза эта прозвучала до издевательства заботливо? Я безумно устала за сегодняшний день выпускать колючки, поэтому спокойно стояла, когда он меня по голове гладил, словно котенка, только немного жмурилась.

Уже совсем стемнело. Фонари, откуда-то сверху, сквозь листву, лили на асфальт медовый свет, а воздух ночной, холодный и свежий, словно паутиной опутывал. На душе легко и спокойно было, даже несмотря на усталость. Гулять по ночам здорово. Так же здорово, как из общежития сбегать купаться в залив по предварительному сговору с охранником.

Послышался мерный, деликатный шум мотора. К тротуару подъехал Генрих.

– Так получается, твоя мама до сих пор в гареме живет? – я забилась в угол на заднем сиденье и изо всех сил пыталась игнорировать руку Ланкмиллера у себя на талии. Сопела сосредоточенно.

– У нас с Алисией матери разные. Моя - покончила с собой в грязнющих водах залива, когда я был подростком, – щедро поливая слова сарказмом, сообщил Кэри.

Я сразу же заглянула в лицо ему. Шутит? Кто вообще так шутит? Но, кажется, хозяин был абсолютно серьезен.

– Прости, – я внутренне поежилась, – хоть ты ужасно так это сказал, но все равно прости.

– Не нахожу в этом ничего ужасного, – Кэри пожал плечами. – Отец ее любил, но, видимо, слишком сильно. Не каждый такое способен выдержать. Вот она и свела счеты с жизнью. Вообще, все проблемы моего отца были из-за любви. Широкой души человек…

От него цинизмом пасло едким, словно перегаром, так и подмывало отодвинуться подальше, но было некуда.

– Знаешь, иногда мне бывает от тебя страшно, – тихо проговорила я, отворачиваясь к окну.

– Это у господина нормальная реакция на болезненные вопросы, – неожиданно встрял Генрих. – Защитная. Он на самом деле сильно переживал из-за смерти обоих родителей.

– Я тебя сейчас хоть о чем-нибудь спрашивал? – оттого, как Ланкмиллер это сказал, у меня чуть не остановилось сердце.

Размеренно и таким металлически-дребезжащим голосом. Мог бы вгонять в сердце колья с таким же успехом.

– Прошу прощения, – сдержанно извинился не потерявший самообладания начальник охраны, хотя, видимо, струхнул он не малость.

И мне бы прекратить расспросы, но от попавшего в опалу Генриха внимание хотелось отвлечь. Я сама ужасно не люблю задушевные беседы, вроде той, что сейчас выходит. Чувство неловкое и, в общем, дурацкое.

– Тебя в детстве не любили? – прозвучало оно как-то едко, а должно было бы совсем по-другому. Генрих подавился чем-то.

– Нет, почему же, – Ланкмиллер пожал плечами, он принимал эту издевательскую игру и великодушно позволял над самим собой издеваться, – я рос в атмосфере вседозволенности и всеобъемлющего обожания. Плохо на характере сказалось?

– Не хуже, чем можно было бы предположить…

Беседа зашла в неисправимый тупик, потому что если продолжать буду, еще неизвестно, чем Ланкмиллер это все закончит.

Молчание длилось уже несколько минут, и Кэри, видимо, заскучал. Он с деликатной ловкостью, убрал мои волосы так, чтоб они ему не мешали, и принялся дышать в шею. Эта процедура здорово грела щеки, и через пару мгновений они просто пылали уже.

По коже медленно-медленно повторяли линии вен пальцы. Я скрипела зубами и притворилась, что ничего не происходит. А с каждым вздохом что-то безнадежно обрывалось внутри, и вид у меня, наверное, был, здоровски несчастный. Еще бы, я с огромным усилием несчастный скулеж подавляла.

Только руку протянула, что бы пальцы его убрать, как мучитель ее за запястье перехватил.

– Кику? – недобро так прозвучало.

– М-м? – судорожно пискнула я.

– Неужели настолько противно?

– Нет, я… Нет. Просто ты, наверное, не должен так. В смысле я тебе не настолько нравлюсь. Касаешься нежно, будто боишься разбить. А ты не боишься меня разбить, ты только этого и хочешь. Поэтому прикосновениями своими – лжешь сейчас, отчаянно так лжешь.

Я замолчала. Странная полу-сладкая боль пульсировала на кончиках пальцев. Кэри ничего не говорил и не делал секунд пять, недоуменно изучая меня взглядом, потом молча и слишком крепко обнял, выдохнув, зубами оттянул полоску кожи чуть пониже уха. Руки сами как-то обвились вокруг его шеи, и я уткнулась лбом в ключицу Ланкмиллеру.

Так лучше.

Так намного лучше.

Мне обязательно нужно помнить, что ты хозяин, и что это на самом деле запредельно больно.

– Приехали, – сдавленно и негромко объявил Генрих.

– Чертовски не вовремя, – почти что простонал мучитель мой, отворяя дверцу, – жду у себя в спальне, моя маленькая любительница постельной морали.

Я выпрыгнула вслед за ним и захлопнула дверцу. Надеюсь, мне хотя бы разрешат поесть.

Но ужин в поместье никто и не собирался готовить, потому что Кэри надлежащих распоряжений не давал.

Так что, превозмогая все тяготы перемещения в подобной одежде, я по лестнице пыталась со всей прилежностью тащить себя в хозяйскую спальню. Просто мне очень хотелось снять корсет, и я знала, что мучитель его непременно снимет, а остальное и неважно уже.

Лишь на входе я задержалась на пару секунд, лбом прислонившись к двери.

Это хозяйская спальня, и правила поведения в ней особенно ожесточенные. Мне надо собраться с силами. Иначе не миновать беды.

– Можно войти? – получилось хрипло и до ужаса несчастно.