По волчьему следу
Шрифт:
Я киваю, понимая, о чем речь. Об имперском паспорте, который выдавали военнопленным, что решили остаться на территории империи. И паспорт этот говорил, что вне места регистрации Генриху можно появляться лишь в сопровождении поручителя.
– Целитель сказал, что… форма такая. Тяжкая. Не поддается воздействию… сказал, что пару месяцев ему осталось. А он вон… третий год уже как. Михеич хорошие травы собирает. И жир. Барсучий жир, если растирать, то полезен… еще печень сырая, гусиная. Мы гусей завели… да…
Генрих молчит.
Но не сводит взгляда с меня. Я смотрю на него.
Враг?
Больше
Друг? Это уж точно вряд ли. Не в этой жизни. Ненависти во мне больше нет, и уже от самого факта её отсутствия дышать становится легче. Но и принять его я не готова. И помогать… я ведь могу. Написать той же Бекшеевой… попросить найти место… Одинцов и паспорт бы сменил.
Могу.
Но не стану.
Генрих решается нас обойти. И подходит к телеге, проверяет упряжь, сосредоточенно, демонстрируя, что только она ему и интересна.
– А вы сами… не боитесь тоже… заболеть?
Анна рассмеялась.
А потом ответила:
– Боги… не допустят.
[1] Рядом с Гродно есть цепь из старых, времен Первой мировой, фортов. Их начали возводить незадолго до войны. И по плану здесь должна была встать одна из самых мощных крепостей. Однако война и революция планы изменили, и теперь остались лишь шесть старых укреплений. Кстати, в довольно неплохом состоянии.
Глава 30 Малик
Глава 30 Малик
«Выбирая охотничью собаку, первым делом смотреть следует изучить бумаги ея. Многие говорят, что и без бумаг можно купить хорошую собаку, что породу ея можно установить по морде, глазам аль иным каким приметам. Однако скажу так, что, конечно, случается, что…»
О выборе и покупке борзых щенков, статья барона Вертинского
Туржин не уехал, о чем доложил Тихоня, этак, словно бы невзначай. А после и сам Туржин появился. Рано так, едва ли не одновременно с Бекшеевым. От него тянуло перегаром, запах которого Туржин честно пытался скрыть, полив себя туалетной водой с хвойным ароматом. И этот хвойный аромат, тяжелый, густой – право слово, перегар переносился бы легче – тотчас наполнил кабинет.
– Это… - Туржин глядел исподлобья. – Прошу прощения. Был не прав. Готов… служить.
Видно было, что признание это далось нелегко.
И отправить бы.
Подальше.
Потому что и вправду взгляд цеплялся за несоответствия. Те самые штиблеты с узкими носами, безумно неудобные – Бекшеев тоже имел за собой грех, поддался моде – и совершенно в нынешних условиях неуместные.
Часы, чуть прикрытые манжетой рубашки.
И сальный край на этой вот манжете. Тут же – запонки, то ли серебряные, то ли посеребренные.
– Рад, - Бекшеев надеялся, что прозвучало именно так, как должно, - с полным безразличием. – В таком случае, будьте добры пройтись по адресам. Мне нужно побеседовать с указанными людьми, а вчера они не изволили явиться.
Адреса и имена Тихоня выписал.
И бумажку вручил.
– Я… - Туржин бумажку взял, глянул и вздохнул тяжелее прочего. – Согласен. Я… тут подумал…
надо… проявить сознательность. Долг. И все такое…Надо будет уточнить, с кем он созванивался.
– И понимаю теперь, что был неправ, - Туржин чихнул и вытер нос кулаком. – Во, правду сказал. Так вот… что-то думал, думал… если ж мы его возьмем, то награда будет?
– Медаль дадут, - щедро пообещал Тихоня. – А может, даже орден. И премию выпишут…
– Ага, - Туржин произнес это как-то кисло, то ли не веря в возможность этакого счастья, то ли не нужны ему были ни премия, ни медаль с орденом. – Так что… готов я. Поспособствовать. Всячески.
– Отлично, - Бекшеев кивнул. – Рад… что ваша сознательность повысилась…
Вот братец старший умел говорить, чтобы красиво, с задором и долго, а главное, смысл, сколь ни улавливай, а ускользнет. Даром, что политик.
У Бекшеева так никогда не выходило.
– И верю, что с вашей помощью у нас… получится… остановить этого монстра.
Осталось руку пожать.
И Туржин её протянул. Тихоня скользнул между ним и Бекшеевым и в руку эту вцепился радостно.
– Я знал, Серега! – воскликнул он пылко. – Что ты не зассанец, а настоящий мужик!
И ладонь сдавил так, что Туржина перекосило. А Тихоня руку тряс, не ослабляя хватки.
– Теперь точно покажем… ты, главное, в лес идти не соглашайся. Если вдруг сядешь пить, а тут, скажем, бабень какая-то припорхнет и давай тебя соблазнять, то не поддавайся!
И в глаза глядит, неотрывно.
– И не иди с нею! И не с нею… ни с кем в лес ни ходи, ясно?!
Кивок.
И сдавленное.
– Пусти.
– А… извини. Эт я от радости! Вчера ты меня огорчил… - Тихоня хлопнул Туржина по плечу и, руку перекинув через это самое плечо, потянул к выходу. – А сегодня… оно-то понятно, со всеми случается… ты листик-то возьми. И вправду обойди, послушай, о чем люди говорят… пригласи вот на поговорить. Главное, поубедительней, а то ж еще не поверит. Ну, этот… следит наверняка.
– Следит? – донеслось из-за двери.
– А то… иначе откуда он знал бы… так что работаем… или делаем вид…
Голос Тихони слабел.
Да и дверь закрылась. А Бекшеев поймал-таки мысль. Откуда и вправду? Нет, городок-то маленький, тут ничего не скажешь. И новости в нем должны разноситься быстро, не говоря уже о сплетнях. Но все-таки… откуда?
Ладно, мужики.
Будучи местным, охотник знал бы их… и выбирал.
– Извините, - в дверь постучали, а затем она открылась, очень осторожно. – Это… я…
Точно.
Секретарь. Бекшеев ведь вчера договорился о помощи.
Сегодня на женщине белая блузка по довоенной еще моде, с пышным рукавом и воротником-жабо, который принято было подкалывать брошью. Но брошь то ли потерялась, то ли ушла в лавку старьевщика, в обмен на иные, куда более нужные вещи.
А блузка вот осталась.
Почти белая, с заломами.
И юбка к ней, длинная, в пол.
Волосы женщина зачесала гладко, но теперь седина в них казалась почти узором.
– Если, конечно, вы не передумали… - в глазах её страх, потому что вдруг да и вправду Бекшеев передумал.