По волчьему следу

Она ведь уже договорилась об отпуске.

И наверняка, договариваться было нелегко.

– Доброго дня, - Бекшеев неловко поднялся навстречу.

Зима вот ушла.

Вчера еще предупредила, чтоб утром не ждал, что у нее дело есть, важное. А какое – не уточнила. И теперь мучила… нет, не ревность. С чего бы ревновать человека, прав на которого ты не имеешь? Скорее уж беспокойство. И то, что с нею Девочка отправилась, ничуть не унимало тревогу.

И обиду.

Откуда эти тайны вот? И почему его не позвала? Могла бы… а она не позвала. Бросила. С бумагами этими, с Туржиным, который явно на что-то надеялся, но не понять на что.

– Рад, что вы пришли… пока, к сожалению, поставить вас в штат не получится… но вот, - Бекшеев вытащил бумажник. – Это задаток. Документы я оформлю… точнее… надо отдать на оформление. Нужен номер паспорта ваш. И свидетельство…

– Я сама, - она неловко улыбнулась. – И… это много.

– Да?

Бекшеев вынужден был признать, что понятия не имеет, сколько платят секретарю.

– Ставка секретаря в муниципальных учреждениях первого ранга составляет тридцать пять рублей в месяц, - произнесла она. – Если без надбавок. В дальнейшем…

Кажется, ему повезло.

Нет, действительно повезло. Правда, не понятно, как этим везением распорядиться, потому что в Бешицке они временно. А согласиться ли она переехать?

Если ставку…

И там же какие-то еще выплаты положены? Скажем, те же по потере кормильца… или нет, подъемные? Переездные? Премии?

– Возьмите, - Бекшеев деньги убирать не стал. – Тут все равно надо порядок наводить. Если найдете кого-то, кто согласиться убрать, то заплатите…

– Я сама.

– И надо будет там чаю, сахара… печенья какого. В общем, решите.

Кивок.

Настороженный.

И деньги она все-таки взяла.

– Вчера… - Бекшеев отошел к окну. – Стол сами выбирайте, какой удобнее… или скажете, где поставить, Тихоня подвинет. Так вот, вчера вы сказали, что работу вашему мужу нашел знакомый. И что не так давно вы его видели.

Снова кивок.

– Имя знаете?

Она покачала головой.

– Не уверена. Муж называл его Петровичем, но это вряд ли имя. Он обмолвился, что прежде служили вместе…

– А ваш муж…

– Был связистом. Поэтому и уехали из Екатеринбурга… а возвращаться… некуда. Я сирота.

Сказать, что Бекшеев сочувствует? Вряд ли это уместно.

– Мы много где были до войны. Переезжали… сюда уже потом, как все закончилось, его направили. А потом комиссовали… по состоянию здоровья. Он… простывал часто. Почки.

Она подошла к столу и принялась раскладывать бумаги.

Брала из стопки.

Пробегалась взглядом. И отправляла влево. Или вправо. Причем быстро так.

И главное, Тихонин корявый почерк её нисколько не смущал.

– Ему пенсия положена была, но маленькая. Я… работать не получалось. После войны всем тяжело. Дети растут… здесь тоже работы не так много. а мы еще и чужие. Берут своих. Знакомых. Знакомых знакомых…

Протоколы, заполненные Тихоней, отправлялись влево. А бумаги, отпечатанные на машинке, вправо.

– Мне удалось на склад… когда работали вдвоем, получалось как-то… он тоже при складах. Сторожем… потом попросили. Уволили… стало сложнее.

Она аккуратно выровняла стопку.

– Я была против. Валить лес. Какой лес валить, когда почки? Отвары, конечно, помогали… мы тут покупали. У одного местного…

Михеича?

Надо полагать.

– Но муж упрямый. И дети… растут.

Вздох.

А еще она говорит о пропавшем муже в настоящем времени. Не верит, что погиб? Не хочет и мысли допускать? Или просто убеждена, что он вернется.

– Этот знакомый…

– Он приходил к нам. Дважды. На кухне сидели. Говорили. Убеждал… что-то втолковывал мужу…

Вербовал?

К Васильку? Возможно. И не в ходоки. Чужак да еще и с больными почками? Такой много не находит, и смысла связываться с ним нет. Но Егорка-Василек нашел бы, куда приставить отставного связиста. Связь, в конце концов, не только Империи нужна.

– Он не сразу согласился. Дочь. Заболела. Лекарства. Целитель наш дорого берет, а в больнице ничего не могли. Он и согласился. Нашел.

Бумаги были разобраны, и женщина вытащила новую коробку.

Поморщилась от пыли.

– Есть какие-то указания? Как разбирать? По алфавиту? По хронологии?

– По хронологии… и где здесь можно карту найти? Города там, окрестностей?

Она задумалась.

– В библиотеке? – предположила нерешительно. А потом улыбнулась. – В школе! Конечно, Ляля, младшая, говорила, что они проект делают, с учительницей одной…

И Бекшеев, кажется, знал, с какой именно.

Но в школу заглянет.

Вот только отбирать карту у детей, пусть даже для нужд следствия, как-то… нехорошо. Но, может, у них копии можно будет заказать?

Или есть иные?

– Значит, ваш муж…

– Он больше не приводил этого человека к нам. Знал, что я не одобрю. Сам ушел. И исчез. А этот… я подошла к нему. Спросила, где мой муж. А он сделал вид, что со мной не знаком. Зачем?

– А вы…

– Не могла ли ошибиться? Нет. У меня отличная память на лица… хотите, я вам его нарисую?

– Очень, - вполне искренне сказал Бекшеев. – Вы этим весьма обяжете…

Рисовала она легко. И даже лицо изменилось, смягчились черты, а губы тронула улыбка, впрочем, почти сразу и исчезла. Но рука уверенно выводила линии.

Тонкие.

И чуть толще.

Прямые. Гибкие. Легкие. Линии складывались в лицо человека вполне обыкновенного. Одутловатый. С крупным носом и глубокими носогубными складками. Подобородок мягонький…

– В тот раз, когда я его увидела, у него борода была, - с некоторым сомнением произнесла Валентина Игоревна. – Но когда к нам приходил, то…

– Бритый?

– Да. Бороду рисовать?

– Нарисуйте.

Борода была коротенькой и какой-то кривой.

– Не смотрится. И на нем тоже… будто чужая. Тогда в глаза не бросилось, но…

– Накладная, скорее всего, - Бекшеев забрал рисунок. – И где вы его видели?

Повезло.

И что встретила. И что встречу эту сочли не настолько опасной, чтобы ликвидировать свидетеля. Хотя… этот человек и есть Охотник?

Набрякшие веки. И уши оттопыренные чуть… где-то такое лицо мелькало. Или дело в этой его обыкновенности, из-за которой лицо и кажется знакомым?