Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

– Ну я прошу тебя!..

Старуха отстала. Ее сын привел Алекса в комнату.

Затхлость, старая и неуклюжая мебель.

Алекс уселся на стул. Он уже понимал, что разговор предстоит нелегкий.

– Вам ведь пересадили почку, господин Гольдштейн ?

– А если да?

– Профессор Бреннер, не правда ли ?

– А почему вы отвечаете вопросом на вопрос ?
– настороженно спросил старухин сын.

– А что я, не еврей, что ли ?
– усмехнулся Алекс.

– Нет, - твердо заметил тот, - вы - израильтянин...

– Это правда, - пожал плечами Алекс, - но мои родители из Москвы...

– Нет, - покачал тот головой, - мы с Украины...

Алексу стало тоскливо. Ему нехватало воздуха, детского гама, шума телевизора.

– Можно у вас узнать, кто вам его порекомендовал?

– Чего вы добиваетесь, господин Крончер ?
– с явной опаской спросил Гольдштейн.
– Зачем все это вы выспрашиваете ? Я простой инженер. Работаю на заводе...

Алекс молчал. Пусть выговорится. Такие люди не могут глядеть опасности прямо в глаза. Они пытаются обойти ее.

Чаплиновская ситуация, из которой исчез весь юмор, и оста- лись лишь боль и унижение.

– Если вы имеете ввиду, на какие деньги я это сделал, то знайте: я их не крал и не присваивал. Это деньги моих близких - отца и матери...

Старуха просунула голову внутрь. В глазах ее раненым зверем метались огоньки страха.

– Оставьте нас в покое! Что вам надо ? Мы всю свою жизнь жили тихо и скромно. Мой муж был продавцом в магазине. Все, что скопили за жизнь, я отдала Толе...

– Меня не интересуют ваши деньги: я не из налогового управления, терпеливо объяснял Алекс.

Но ему не верили.

– Все, что было, все ушло...
– словно сдирая с раны окровавленный и засохший бинт, - трясла головой старуха.
– Миша умер десять лет назад. Кто - Толя мог на свою инженерскую зарплату что - нибудь откладывать ? Я ? Его жена ?
– показала она с укором на сына.

Алексу казалось, он попал в омут семейных горестей и разочарований.

Жалкие беды - жалкие люди ! Их не хватает не только на самоуважение и сдержанность - даже на отчаянье , не говоря уже о бунте, взрыве возмущения.

– Жена ему их дала ?
– волосы старухи были похожи на всклоколченную паклю.
– Я ногтями вцепилась! Крохи, что после Миши остались, не дала тронуть ! Конечно, я - жидовка поганая, клоп, кровосос ! А несчастье пришло, она его выручила ? Детей взяла, и - за дверь ? "Он мне их еще переза разит", - сказала...

Алекс прикрыл глаза. На него накатывало что-то клейкое, холодное, мокрое.

– Два года Толя страдал... К кому мы только не обращались ?... Как только не лечились ?... Врачи - бессовестные: один говорит одно, другой другое, третий - третье. И все попробуй, все найди, все купи...

Сын впился ногтями в несвежую скатерть на столе, хотя наверняка слышал эту историю десятки раз...

– Ничего не осталось, - кольцо обручальное продала - то, что Миша мне на свадьбу подарил... Он был мне мамочкой. Он был мне папочкой... На пятнадцать лет старше... Кто мне помог ? Государство? Вы ? Или ваш Израиль ?

Алекс почти точно знал, что сейчас будет: она начнет жаловаться и рассказывать о своих несчастьях. Но жалоб он не услышал, история ее была короткой и унылой. Жестокой. Как сама безнадежность...

Голод... Холод... Эвакуация... Отец, погибший где - то под Ростовом он и воевать не умел: винтовки никогда в руках не держал... Ей с сестрой и матерью еще повезло: другим, - не так. Те, что не успели - остались. Смерзлись с землей, с зале деневшими лужами...

А потом она встретила Мишу. В чиненной и перечиненной гимнастерке и стоптанных солдатских сапогах: две медальки на груди, знак ранения. Тоже всех потерял. Но он так хотел выжить ! Так хотел продолжить ! Так хотел завести семью! Вот он их и спас. Рубил мясо в магазине и всех потихонечку кормил. Не зарывался, не вылезал, не высовывался. Только уже много лет спустя поехал на Украину и там вырыл в лесу сундучок, а в нем - старинный свиток Торы, который из поколения в поколения передавался в семье.

– Толика Бог спас...
– слезились у старухи глаза.
– Тора... Когда мне сказали, что без операции ему не жить, я стала искать, кто бы ее сделал. Поехала в Москву. Там один добрый человек у синагоги сказал, что знает кого - то, кто может нам помочь...

– Вы ему дали деньги?

– Конечно! А как вы хотите? Бесплатно?! Я рассказала ему про Тору. Он привез сюда, в Кострому, специалиста по таким вещам. Они пришли сюда. И тот, второй, взял Тору. А Толю повезли на операцию. В Таллинн...

Алекс поперхнулся: тут были отзвуки истории, которую он слышал от московского эмиссара израильской полиции.

" Убитый в Костроме от ножа партнер, специалист по антиквариата... Вот зачем они приезжали сюда!.."

Ярость кипела в нем вместе с жалостью.

Сомнений у Алекса не было: это Панадис!

– Узенькие усики на круглом лице?
– вырвалось у него.

Старуха вонзилась в него ожесточившимся взглядом животного, у которого вот - вот отнимут единственного детеныша, и стала за спиной сына.

Она его спасет. Она его никому не отдаст...

" Импрессарио" заработал на этих несчастных дважды: и на операции и на продаже музейной редкости. Он же мог и заказать убийство партнера, чтобы не делить навар...

Но если эту старуху свести с Панадисом лицом к лицу, она никогда и ничего не подтвердит... А, кроме того, не это - цель его презда в Россию!

– У меня к вам просьба. Это очень важно... Вы что-нибудь знаете о вашем доноре? Кто он? Откуда?

Старуха, еще не дослушав, принялась качать головой:

– Что мы можем знать?! Оставьте нас в покое...

Может ей пришло на ум, что почку могут отобрать, вернуть тому, кому она прежде принадлежала?!

Сын снова вывел из комнаты мать и прикрыл дверь.

Похожий на религиозного оротодокса Толик-Натан, удалив - шийся к сеье, приоткрыл дверь:

– Я слышал, что-то про Китай. Трансплантанты везли самолетом через Ташкент... Человек, который все устроил, перед операцией звонил в "Домодедово". Рейс Ташкент - Москва опаздывал...