Под девятой сосной в чистом поле

– Я тебя все равно разоблачу, Оболенский.
– И забрал у него шлем, который Алешке уже здорово приглянулся.
– Ты слишком много знаешь.

– Обижаете, гражданин начальник, - проворчал Алешка, не сводя глаз со шлема, в который можно столько пирожков сложить. И не помнутся в дороге.

Взрослые уже отпили чай. Мама бродила по огороду, изучала опыт матушки Ольги и мечтала о том, как она, освоив арбузы, будет выращивать и огурцы, а мужчины сосредоточились в уголке, в креслах.

В доме было, как всегда, по-особому уютно и спокойно. Чуть шевелились от ветерка легкие шторки на окнах, за которыми вовсю трещали в саду воробьи. В розовой чашечке под образом Спасителя светилась крохотным огоньком лампада. Постукивали часы на стене…

Нас усадили за стол. Тетя Оля сидела с нами и давала полезные советы по пирогам. А остальные в своем углу тихонько беседовали и время от времени поглядывали в нашу сторону. А мы беззаботно угощались, но не пропускали ни одного их слова.

Папа: В целом, друзья, идти в прокуратуру нам не с чем. Прямых улик нет, да дело и не в этом. Главная задача - не ворье это посадить, а икону вернуть.

Участковый: Ну, положим, можно добиться санкции на обыск. Только вряд ли это что-то даст. Икона наверняка запрятана так, что ее не сыскать.

Отец Леонид: Прискорбно…

Папа: Что показала экспертиза?

Участковый: По взлому: на изъятых замках обнаружены микрочастицы пасты для снятия слепков. По иконам сложнее. Комплексная экспертиза требует времени. Однако кое-что установлено: иконы написаны талантливой кистью, в старинной манере. Но… две-три недели назад. То есть обе иконы - подделка. Написаны на осиновых дощечках. На таких иконы никогда не писались.

Алешка мне подмигнул, напоминая об этих дощечках.

Отец Леонид: Я как чувствовал! Но зачем же они сделали две копии? Ну, хорошо, я понимаю, одну они оставили на месте, в храме, чтобы выиграть время. А другая им зачем?

Ответа он не получил, а Лешка показал мне глазами, что уж он-то давно разгадал эту хитрость.

Папа: И еще есть неясность. При чем здесь вообще Халитов? Он такими делами не занимается.

Отец Леонид: Организатором кражи он быть не может. Он к нашему храму внимателен и щедр. Да и записка эта от «Ш.Х.» - не в его стиле.

Не зря он следователем когда-то хотел стать. По особо важным делам.

Участковый: И пульнуть этой запиской в окно здания милиции из рогатки - смешно! Не в его стиле. Мальчишество!

И тут они все разом повернулись к нам. И уставились. Как три крокодила на двух кроликов.

Папа(вполголоса): Дима ничего не знает, а Лешка ничего не скажет.

Участковый: Младшего надо изолировать. Пока он в беду не попал.

Папа: Я заберу его с собой.

Отец Леонид: Не делайте этого, Сергей Александрович. Мальчишка славный, мы его очень полюбили. И старший такой серьезный. Пельмени варить умеет. Мы за ними приглядим.

Папа (с усмешкой): Какая наивность, отец Леонид.

Батюшка смущенно кашлянул.

– Иди сюда, - строго сказал папа Алешке.

Но тут за окнами послышался женский щебет, и кто-то позвал матушку Ольгу. Она выглянула и обрадованно помахала рукой. В горницу впорхнули две веселые блондинки. Брюнетки в прошлом.

– Какая компания!
– радостно возвестила Люсьена.

– Только нас здесь не хватало, - добавила по существу Люська. Она вообще была попроще. Мягко говоря.

Блондинки тут же уселись за стол. Оперативное совещание оказалось под угрозой. Но тетя Оля спасла положение. Блондинки пришли за консультацией - у них созрели огурцы, и они хотели посоветоваться с матушкой, как их солить по старинному монастырскому рецепту. Тетя Оля быстренько споила им по чашке чая (без пирогов, мы с Алешкой уже постарались) и пообещала в ближайшее время прийти к ним и помочь с засолкой.

Блондинки очень обрадовались и защебетали так, что даже веселых воробьев за окошком заглушили.

– Приходите прямо ко мне, - сказала Люсьена, - моя фазенда как раз напротив терема. Вы знаете, где писатель живет? Он очень любезный, даже один раз нам бутылку вина подарил. И еще обещал. Ждем вас.

И они выпорхнули. Как две воробьихи. Но не в окно, а в дверь.

– Алексей, - тут же сказал папа.
– Ты проделал большую работу. И не знаю, чего от нее больше - вреда или пользы. Но с этого момента…

– Понял, понял!
– Алешка поспешно поднял руки вверх. И добавил совершенно другим, совершенно спокойным голосом: - Я больше ничего делать не буду.

– Точно? Обещаешь?
– И сколько в Лешкином голосе было спокойствия, столько же в папином голосе было сомнения. И поэтому он спросил: - А почему?

Алешка посмотрел на него, на участкового, на отца Леонида и небрежно сознался:

– Потому что больше ничего делать не надо. Я все уже сделал.
– Он перевел свой хитрющий взгляд на батюшку: - И очень скоро вы получите чудотворный образ в собственные руки. А вы, дядюшка мент, получите в собственные руки тех, кто его украл.

Мне показалось, что за окном от этого заявления даже воробьи замерли. Обалдели, грубо говоря.

Лешка любит эффекты. Он подошел к окну, постоял, глядя задумчиво в сад, потом повернулся к нам: худенький силуэт на фоне летней зелени и солнечных лучей - и вполголоса добил присутствующих:

– Икону принесут сами похитители. И еще прощения будут просить.
– Пауза.
– Мы свободны?

Он кивнул мне, как полководец адъютанту, и печатным шагом вышел за дверь. Я - за ним. И только услышал за спиной насмешливый папин голос:

– Вот и поговори с ним…

Но в этом голосе была не только насмешка, а еще и скрытая, но явная гордость.

Теми, кто тылы обеспечивает, так не гордятся…

На улице Алешка, как говорится, снял с себя грим. И стал обычным пацаном. Немного озабоченным.

– Дим, я, конечно, им чуточку соврал. Я не все еще сделал. И ты мне поможешь, ладно?

Мне захотелось вытянуться перед ним в струнку и, отдав честь, рявкнуть на всю улицу:

– Рад стараться, ваше благородие!

Ну… я это внутренне сделал. А на лице изобразил предельное внимание.