Под мириадами угасающих звёзд

— Это был Исток?! — с трепетом предположил Гилл.

— Да. Очень маленькая его часть. Буквально капля в океане, — мягко ответила Клио. — Если бы я дала больше, это подвергло бы твою жизнь большому риску.

— Риску? — переспросил Гилл, чувствуя, как сердце ускоряет свой ритм.

— Исток дарует огромную силу, — объяснила Клио, её голос был тихим, но твёрдым, — но он не менее опасен, даже для Наследников Крови. Стоит взять больше, чем нужно, и последствий не избежать.

— Но почему? Что случается, если взять больше?

— Исток может разрушить тебя изнутри. Это как пытаться удержать молнию в ладонях. Слишком много силы, и ты не сможешь контролировать её. Она поглотит тебя, лишив разума и, возможно, жизни.

— А почему у меня потекли слёзы? — спросил Гилл, вытирая лицо и чувствуя себя уязвимым.

Клио задумалась на мгновение, затем ответила:

— На этот счёт есть много мнений, но мне ближе всего то, где говорится, что впервые прикасаясь к Истоку, мы чувствуем печаль Праматери в тот момент, когда она смотрела, как умирает Земля, и проливала слёзы по утраченному дому, — заметив непонимающий взгляд Гилла, она пояснила: — Земля — это родина Праматери и колыбель всего человечества. По крайней мере, так принято считать.

— Ясно, — кивнул юноша, пытаясь осмыслить услышанное. — Красивая, наверное, планета была.

— Легенда гласит, что это был настоящий рай, — ответила Клио, улыбнувшись. — Но легенды часто всё преувеличивают.

Она внезапно хлопнула в ладоши, будто вспоминая что-то важное, и повернулась к мемолибре:

— У меня есть мысль по поводу того, как тебе удалось активировать её. Ты говорил, что перед тем как обратить на неё внимание, осмотрел мои доспехи и меч, верно?

— Да! — подтвердил Гилл, кивая.

— Значит, есть малая вероятность того, что на тебе осталась частица Истока, — Клио говорила с нарастающим энтузиазмом. — Мемолибры очень чувствительны к нему, и одной такой частицы могло хватить для активации.

— Тогда почему ты не можешь её включить? — задумчиво спросил Гилл, нахмурившись.

— Думаю, это из-за того, что я Младшая, — ответила Клио, но её голос стал менее уверенным. — Возможно, у этой мемолибры есть своя воля, и она сочла меня опасной, а вот тебя нет.

— Хорошо, но как я помогу тебе её включить? — спросил Гилл, почесав затылок.

— Я направлю в тебя Исток, а ты попробуешь активировать её! — оживлённо сказала Клио, её глаза засияли надеждой.

— Ага, — закивал Гилл. — Как?

— Не знаю! — воскликнула Клио, немного рассмеявшись. — Просто возьми мемолибру в руки! Я уже всё перепробовала, так что, если ничего не получится, то так уж и быть.

— Ладно, давай попробуем! — с энтузиазмом заявил Гилл и осторожно взял сферу в руки. — Тяжелая!

— Готов? — спросила Клио, её лицо выражало решимость. Когда Гилл кивнул, она закрыла глаза и направила в него поток энергии Истока.

Ничего не происходило. Гилл некоторое время сидел смирно, чувствовал лишь лёгкое покалывание. Он посмотрел на Клио и произнёс:

— Ничего не… — но вдруг почувствовал сильный толчок, как будто невидимая волна прошла через его тело.

***

Геродот поднимался по ступеням, ведущим в таинственный храм, величественный фасад которого некогда сверкал золотыми орнаментами и мраморными колоннами. Он на мгновение остановился, обернувшись, чтобы взглянуть на полыхающие руины города. После нескольких часов непрекращающихся орбитальных ударов от города почти ничего не осталось, лишь обломки зданий, и дымящиеся кратеры. Тем не менее, вдалеке ещё виднелись отдельные вспышки огня — признаки того, что некоторые отважные защитники все ещё сражались, не сдаваясь до последнего.

— Огрызаются, — сказал Мариней с некоторым оттенком уважения в голосе, наблюдая за последними попытками сопротивления.

Геродот удивлённо посмотрел на своего десятника. Мало к кому этот прославленный гоплит проявлял уважение, но воины в тёмно-синей броне явно заслужили его. Их стойкость и упорство, даже перед лицом неизбежного поражения, было впечатляющим.

Мариней был высоким, широкоплечим человеком с вечно хмурым лицом и молчаливой натурой. Его чёрные волосы и борода давно начали седеть, а шрамы сообщали о годах суровой службы. Он прослужил Геродоту больше четверти века, являясь не только его верным десятником, но и другом. Мариней давно заслужил право Вознестись в статус Младшего, но постоянно отказывался, считая, что не достоин такой чести.

— Господин, как думаете, кто они? Кому служат? — спросил десятник, озираясь вокруг разрушенного храма и следя за оставшимися огоньками сопротивления.

— Не знаю, но не горю желанием с ним встречаться, — хмуро ответил Геродот, его голос был пропитан усталостью и горечью. Он взглянул на своих воинов. Из сотни верных ему гоплитов осталось в лучшем случае тридцать. Их доспехи были поцарапаны и покрыты грязью, лица — измучены. Геродот, собравшись с мыслями, направил в них Исток, добавив им сил, и жестом велел следовать за ним дальше.

Поднявшись на храмовую площадь, Геродот окинул её взглядом и велел своим воинам быть настороже. Каменные плиты площади были усеяны телами павших, их кровь образовывала тёмные лужи, смешиваясь с пылью и обломками. Сражение было жестоким, и гармонические вибрации Истока сбились со своего ритма, из-за чего Геродот стал почти слеп и едва чувствовал присутствие своих воинов. Поэтому он не почувствовал десяток противников, когда они вышли из храма и преградили путь.

Геродот мгновенно отдал приказ своим воинам, и гоплиты приготовились к атаке, но их противники внезапно подняли головы вверх, успев вскинуть свои дори. Однако ни один выстрел не прозвучал. На них опустилась крылатая тень, предвещающая смерть.

Лишь Геродот и повидавший многое Мариней не отвели взглядов, когда она опустилась с неба и начала свою кровавую трапезу. Ламия, словно существо из ночных кошмаров, с перепончатыми крыльями и когтями, рвала плоть врагов, словно хищный зверь. Остальные воины не могли смотреть на эту кровавую расправу. Её острые, как лезвия, зубы вгрызались в тела, вырывая куски плоти. Когда последний из защитников храма умер, обескровленный и отброшенный в сторону как тряпичная кукла, Ламия сложила свои перепончатые крылья и повернулась к оставшимся, представая во всём своём ужасающем величии. Её мертвенно-бледное лицо осветилось зловещей улыбкой, обнажившей её острые зубы. Янтарные глаза остановились на Геродоте. Она сделала шаг к нему, заставив гоплитов вздрогнуть. Увидев их реакцию, она рассмеялась, её смех эхом разнёсся по опустевшей площади.

— Не бойтесь! Я уже насытилась! К тому же я бы не посмела питаться воинами моего дорогого братца! Если только он мне не разрешит! — она приветливо улыбнулась, напугав гоплитов ещё больше. Её улыбка была одновременно прекрасной и пугающей, как у хищника, который только что насытился.

— Здравствуй, Ламия, — хмуро произнёс Геродот, его голос звучал сдержанно, но внутри клокотала смесь чувств. — Мне казалось, ты решила не вмешиваться в битву после ссоры с отцом.

Ламия только усмехнулась, её взгляд наполнился озорством и загадочностью, как у кошки, играющей со своей добычей.