Подари мне небо

– А почему нам поменяли борт? – удивленно спросил я, взяв в руки бумаги, – есть информация? – я окинул взглядом сидящих в комнате коллег.

– Что значит – поменяли борт? Мы летим не на А330?

– Нет, мы летим на А320.

– Он же меньше, а куда мы денем остальных пассажиров?

– Не знаю, видимо, пойдут пешком, – ответил я, набирая Тома.

– Том, что опять происходит?

– Всё в порядке, на вашем А330 техническая неисправность, его отогнали на стоянку, сегодня не полетит.

– А пассажиры? Кто не влезет сидя, полетит стоя?

– Их отправят другим рейсом, через час.

Я судорожно соображал, что делать с Кейт. В А320 не было первого класса. Если что-то пойдёт не так, сядет ли она в самолёт? Может быть, попробовать перевести её в бизнес? Просить об этом Тома мне очень не хотелось. Мысли перепрыгивали друг через друга, не давая мне возможности сосредоточиться ни на одной из них. Я махнул коллегам рукой, мне нужно было выйти и поговорить без посторонних ушей.

– Том, – осторожно начал я, закрывая дверь в брифинг-комнату, не зная, в курсе ли он того, какое решение приняла Кейт, – со мной летит Кейт.

– Какая Кейт? – быстро спросил он. – Кейт? В смысле летит? – он повысил голос. – Наша Кейт?

– Ну, вообще я надеюсь, что Кейт больше моя, чем «наша». Но да, мы про одну и ту же Кейт.

– Она летит? На самолёте? С тобой?

– Нет, на метле с тобой, Том, я совершенно серьёзно. У неё билет в первый класс.

– Но на А320 нет первого класса.

– Ты думаешь, я идиот? – чуть ли не крикнул я, – Я в курсе! Я обещал ей, что первый полёт она будет со мной, на моём самолёте, ты можешь поменять билет на бизнес-класс?

Ответом мне было недолгое молчание, которое очень сильно нервировало.

– Сделаю всё, чтобы она оказалась с тобой в самолёте.

Я отключил телефон и вернулся в брифинг-комнату. Голова должна быть светлой. Странное ощущение – я столько лет летаю, каждый раз неся ответственность за человеческие жизни – и всегда абсолютно спокоен. А сегодня, зная, что в салоне будет человек, чья жизнь сейчас мне казалась дороже моей, я жутко нервничал. Не мог сосредоточиться на метеосводке, просматривая её несколько раз. Чувствуя себя студентом на лётной практике, я всё же сумел сосредоточиться на работе, но лишь после звонка Кейт. Она нервничала не меньше меня, но с её слов уже сдала багаж и прошла регистрацию.

Оставалось несколько часов до встречи в другой стране. Вероятность встретиться с ней на борту была невысокой – риск покидать кабину пилота без крайней на то нужды слишком велик.

Спустя минут тридцать Кейт написала мне, что объявили посадку, и отключила телефон, как самая послушная пассажирка. Номер рейса мы с ней сверили, всё совпадало. Всё шло по плану, и я немного успокоился.

***

– Марк, – задумчиво позвал меня Леманн, – какое расчётное время прибытия в Москву?

– Пятнадцать сорок пять. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что уже пятнадцать семнадцать, а мы по-прежнему на автопилоте, и приборы молчат.

Я резко подался вперед, проверяя приборы – ничего не пищало и не мигало.

– Связь с вышкой? – мне стало не по себе. Полёт и так был непростым – нас мотало из стороны в сторону, турбулентность, воздушные ямы, снова турбулентность – я старался отключить сознание, не думая о том, как чувствует себя Кейт при такой тряске. Выйти к ней я не мог – я нёс ответственность за жизнь пассажиров, и оставлять Леманна одного в кабине пилотов при такой тряске было неразумным решением.

– Связь отсутствует, я трижды пытался достучаться до диспетчеров, но безуспешно.

– Топливо?

– На исходе.

Я выругался вслух.

– Будем ориентироваться по полётной карте. Снижаемся.

– Снижаемся? – испуганно спросил Леманн.

– Предлагаешь лететь и ждать, когда мы сами упадём?

– Но как мы определим эшелон? А если другой борт займёт наш эшелон?

– Ориентируйся по радарам и по карте. Успокойся. Карта полётов есть у каждого, кто находится в небе. Мы не видим диспетчеров и не слышим, но они прекрасно нас видят, и, не сумев выйти на связь, попробуют освободить нам путь.

– Уверен?

– Нет, но это единственный выход.

Я снова посмотрел на приборы – они молчали. Как и молчала связь с землей. Сложилось ощущение, что мы попали в некий вакуум, где нас не видят и не слышат. Бояться времени не было. Нужно было посадить самолёт. В Москве или нет – неважно. Чёрт возьми! Как они проверяют самолеты перед отправкой, если вся навигация накрывается в одну секунду?

– Управление взял на себя, – сказал я Леманну, – снижаемся, – снова повторил я.

Я впервые в жизни просил небо о помощи. Просил не вслух, мысленно. Но просил. Потому что за мою лётную практику я сталкивался с таким впервые. Я мог посадить самолёт вручную, мог управлять им на протяжении всего полёта. Мог выйти из кризисной ситуации. Но без связи с землёй и при отсутствии навигации – это было сделать крайне трудно. Практически невозможно. Осознавая неизбежность чего-то страшного, я хотел лишь одного – выйти в салон, найти ту, жизнь которой я зачем-то решил сломать и попрощаться. Но пока я держал штурвал самолёта, пока было топливо, и пока самолёт летел, я должен был выполнять свой долг. До последнего вздоха.

– Дамы и господа, – обратился я к пассажирам, – наш самолёт готов к посадке в прекрасном городе Москва. Просьба убрать откидные столики, перевести спинки кресел в вертикальное положение и сохранять спокойствие. В связи с небольшими техническими неполадками, посадка может быть довольно жесткой. Просьба слушать бортпроводников и оставаться на своих местах до полной остановки двигателей.

Я выдохнул и сосредоточился на остатках доступных мне показателей. Земля была уже близко, двигатели ревели. Москва встречала нас небольшой облачностью, но хорошей тряской. Впереди я увидел взлётно-посадочную полосу, и практически был готов к посадке. К посадке, которой не суждено было состояться.

– Марк! – этот крик Леманна будет преследовать меня всю жизнь. Это тот самый крик, который не только слышишь, но и чувствуешь. Мне показалось, что этот крик сломал мне все кости, оглушил. Я с силой потянул РУДы от себя, пытаясь поднять практически приземлившийся самолёт в воздух. Я пытался уйти от смерти, я видел её своими глазами. Я услышал грохот позади себя – мне показалось, или мы стукнулись хвостом о землю? Или не о землю? Потом я услышал взрыв. И наступила темнота.

***

Москва, командно-диспетчерский пункт, аэропорт Шереметьево

– Игорь, ты тоже это видишь?

– Что именно? Неопознанный борт?

Я кивнул.

– Борт то опознан, это пять-один-семь, немецкие авиалинии, вот только он летит не в своём эшелоне.

– Связаться не получается?

– Нет, не отвечают. Видимо, неполадки со связью.

– И с навигацией, судя по тому, как они летят.

– Я расчистил им полосу, уводи самолёты на запасной аэродром. Его надо посадить.