Подари мне небо

– Чёрт возьми! – внезапно раздался голос Алексея, – Что у вас творится? У меня на посадке турецкий борт, он вот-вот сядет.

– Отправляй его на второй круг! – одновременно проорали мы с Дмитрием, – Быстрее!

– Какой, к чёрту, второй круг, у них пара сотен метров до ВПП!

– Борт три-шесть-один, вы меня слышите? – я решил хотя бы попытаться. Счёт шёл на секунды, – уходите на второй круг! Непредвиденные обстоятельства! Повторяю, уходите на второй круг!

Ещё можно было успеть.

И он успел. Пилот турецких авиалиний максимально быстро отреагировал, поднимая огромный самолёт практически вертикально в воздух. Успел. Он успел, а вот потерянный борт пять-один-семь – нет. Пытаясь избежать столкновения, самолёт хвостом ударился о полосу, раздался взрыв. Турецкий борт продолжал набирать высоту, чудом избежав столкновения. Я нажал кнопку аварийного вызова, понимая, что спасать, скорее всего, будет некого.

– Все рейсы перенаправить в другой аэропорт. Закрыть аэропорт на прилёт и вылет до неопределенного момента, – скомандовал я по телефону, – МЧС и психологи должны быть здесь быстрее, чем приедут родственники погибших. Просьба прислать список пассажиров, кто летел данным рейсом.

Я переглянулся с коллегами, понимая, что произошедшее коснётся каждого из нас. Впереди долгие разборки, и я впервые на своей практике подумал о том, что, возможно, я ошибся. Или не я. Но кто-то, сидящий здесь, явно не просчитал возможные последствия. И вместо благоприятной посадки спустя несколько минут мы получим список погибших. В том, что не будет выживших, сомнений не было. И некому будет рассказать нам о том, что случилось на борту пять-один-семь.

Конец первой части.

Часть 2. Глава 29. Марк.

Вокруг стоял какой-то шум, было очень жарко, даже горячо, и я не мог шевелиться. Я не мог двигаться и не мог говорить. Честно говоря, я даже не понимал, что произошло. Огни взлётно-посадочной полосы, посадка и темнота. Я попытался позвать на помощь, но я не мог. Я вообще не понимал, живой я или это предсмертный бред?

– Тут кто-то есть! – раздался голос откуда-то сверху. Наверное, открылись ворота в другую жизнь.– Идите сюда!

Слова, прозвучавшие из ниоткуда, стали надеждой. Надеждой на то, что не произошло ничего страшного. Но эти слова оказались прямой дорогой в ад.

Больше я ничего не слышал. Снова наступила темнота.

***

– Вы меня слышите?

Рядом были слышны какие-то голоса, я по-прежнему не мог двигаться, но было уже не жарко. Холодно. Слишком холодно. И очень хотелось пить. Я хотел попросить воды, но говорить я по-прежнему не мог. Кивнул. Или подумал, что кивнул?

– Меня зовут Джеррит, я ваш лечащий врач. Кивните, если вы понимаете, что я говорю.

А почему я не должен понимать, что он говорит? И вообще, откуда у меня лечащий врач? Я здоров, я проходил медкомиссию перед полётом.

На всякий случай я опять кивнул.

– Вы находитесь в Берлине, в клинике Шарите, вы можете говорить?

В Берлине? В больнице? Я же летел в Москву, у меня стажировка. Кейт! Чёрт возьми! Она, наверное, очень переживает!

– Могу, – хриплым голосом отозвался я, с трудом произнося эти слова, – воды. – Каждое слово отдавалось невыносимой болью. Я хотел приподняться, чтобы сесть, и с ужасом понял, что не могу двигаться. Совсем не могу.

Мне принесли воду в каком-то агрегате, похожем на детскую бутылочку и заставили пить из него. Почему нет нормальной чашки? Почему я не могу двигаться? Становилось страшно. Очень страшно.

– Что со мной? – выдавил я, закрыв глаза. Потому что держать их открытыми было невыносимо – белые стены, белый потолок, белые халаты. Всё было очень ярким, ослепительным. Слишком белым.

– Вы не помните, что случилось?

Очевидно, нет, раз я задаю этот вопрос. Этот доктор начинал меня раздражать.

– Вы помните, кто вы?

Что за идиотские вопросы? Конечно, я помню, кто я.

– Марк Вольф… – я хотел закашляться, но от спазма в горле болью скрутило всё тело, – Вольфманн, я пилот.

Нет, говорить было слишком тяжело. Лучше молчать. А ещё лучше поспать. Но настырный доктор не уходил. Задавая вопросы, трогая мои руки, голову, он что-то записывал, помечал в блокноте. Потом он кивнул кому-то, и я услышал, как хлопнула дверь.

Ко мне подбежала Лея. Она была заплаканная, глаза были красные. Выглядела она настолько плохо, насколько это вообще возможно. Мне стало ещё хуже, я не хотел никого видеть. Наверное, это был дурной сон, иначе объяснить, что случилось, я не мог. Не хватало какого-то кусочка…

– Брат! Ты живой, – она аккуратно взяла меня за руку и снова заплакала.

Я кивнул. Я живой. Наверное. А почему я не должен быть живым? Кто-нибудь объяснит мне, что случилось?

– У вас есть несколько минут, потом ему нужно будет отдыхать, – сказал доктор и вышел из палаты.

– Брат, я думала, что больше не увижу тебя, я не понимаю, как это случилось, как ты…как вообще всё…это какое-то чудо, ты живой, – Лея, как обычно, тараторила, а в моей голове был какой-то сумбур. Мне хотелось задать мучавшие меня вопросы, но я физически не мог выдавить из себя всё то, что крутилось у меня на языке.

– Что случилось? – с трудом набравшись сил, я задал единственно важный сейчас вопрос.

Она неопределенно уставилась на меня. В её глазах были неподдельный ужас и удивление.

– Твой самолёт разбился. Самолёт, который летел в Москву, разбился. Марк, все погибли. Все, кроме тебя.

Смысл её слов доходил до меня крайне медленно. Я снова закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях. Отказ системы навигации…Какая-то вспышка, удар, грохот. Встречный самолёт. Кейт…все погибли…Кейт была со мной в самолёте. Нет. Это неправда. Это невозможно. В авиакатастрофах не выживают. Либо я умер, либо никто не умер. Другого не может быть.

– Как…?

– Никто не знает, как это произошло. Идёт расследование. Марк, ты живой, и это главное, – она снова плакала, – всё остальное неважно. Не сейчас.

Я живой. Произошла авиакатастрофа. Кейт погибла.

Я попытался встать, но снова безуспешно.

– Марк, не двигайся, пожалуйста, – хлюпая носом, попросила Лея, – тебе нельзя двигаться.

Я и не могу, чёрт возьми! Но почему?

– У тебя травма позвоночника. Повреждён спиной мозг.