Подснежник

И какое-то странное томящее чувство в груди — там, где сердце…

Комментарий к Глава 4

сторге (греч.) — любовь-дружба, без сексуального подтекста

========== Глава 5 ==========

Книга, в которую заглянул от нечего делать Ален, была скучна и даже разозлила больного. Роман о трагической, но верной и преданной любви девушки к человеку намного старше её, да к тому же инвалиду. Он был героем войны и потерял там не только глаз, но и обе руки. А эта фантастическая девушка ему сказала: «Я люблю тебя и буду с тобою всегда».

— Конечно, — угрюмо пробормотал Дьюар, захлопнув книгу. — Как это замечательно — любовь красавицы и чудовища! «Жили долго и счастливо»… тоже мне, сказочка!

Снова ему вспомнилась его женитьба, вернее, её логическое завершение разводом. Жену свою Ален не винил: слишком тяжело иметь мужа, прикованного к постели, ухаживать за ним. Кто смог бы взвалить такую ношу на свои плечи, а тем более — нести её всю жизнь? Но с её стороны было жестоко так прямо и грубо об этом говорить, да ещё и обвинить его в случившемся. Кто виноват, кроме лошади, что лошадь его сбросила? Кто виноват, кроме дерева, что дерево лежало именно там, а не где-нибудь ещё? Будь оно где-либо в другом месте, он отделался бы сотрясением да парой сломанных рёбер.

Но что случилось — то случилось. Уже не исправить.

Ален повернул голову и устремил взгляд в окно — единственное развлечение! Солнце искоса поглядывало в ответ, почти по-весеннему, но диск его по-прежнему был лимонный, с ярко очерченными краями, совсем как в зимние утра. Сейчас солнце больше походило на луну, чем на самого себя.

Эх, подскочить бы к окну, распахнуть ставни и окунуться в этот хрустящий воздух, если он ещё хрустит, в эту морозную свежесть, если она ещё морозная. А может быть, уже пахнет по-весеннему. И дышать не больно, а приятно. И ледяная корочка под ногами уже трескается, а из-под неё выглядывает тёмными пятнами ещё замёрзшая земля, с сухой щетиной ещё не проснувшейся травы. И подснежники… подснежники…

В горле больного появился комок, не дававший дышать нормально, а уголки век зачесались. Дьюар едва не заплакал, так ему хотелось снова стать здоровым. Но он не заплакал: плачь не плачь, а лучше не станет.

Ален вытащил из-под одеяла зеркальце и принялся разглядывать себя. Никакого прогресса он не заметил. Вот волосы и вправду выглядели прекрасно: расчёсанные сегодня утром Селестеном, они завились в обычные золотистые кольца и были распластаны по подушке, ниспадая на плечи и лоб. Мужчина откинул волосы назад, и они мягко зашуршали, падая обратно. Он повернул зеркало немного в сторону и приблизил его, чтобы лучше разглядеть своё лицо. Всё те же мешки под глазами, неестественно впавшие щёки, блёклая, почти желтоватая кожа… Но вот сами глаза! Прежде потухшие, он вновь горели, конечно, слабым, но всё-таки огоньком. Ален провёл рукою ото лба до подбородка по лицу и отложил зеркало.

«Это всё от его присутствия… Он и меня преобразил!» — подумал Дьюар с благоговением и необыкновенной нежностью.

И тут же в душу его закралась тревога, смешанная с беспокойным отчаянием; он подумал: «А придёт ли Селестен сегодня вечером? Или только утром? Он ведь ничего не сказал… А если не придёт?»

Мир вокруг перестал существовать. Часы замедлили колебание своего маятника. Звуки растворились в тишине, свет — во тьме.

А что, если нет? Этот вопрос прозвучал угрожающе и испугал Дьюара даже больше, чем когда-то неутешительный диагноз врача. Мужчина и представить себе не мог, что было бы, если бы юноша не появился. За эти дни он привязался к Селестену больше, чем к кому бы то ни было, и сейчас расставание с ним означало для больного смерть, как в переносном, так и в прямом смысле. Дьюар чувствовал, что умер бы с тоски, если бы Селестен сказал ему, что не придёт больше, и не пришёл бы. Жизнь потеряла бы всякий смысл тогда. Без преувеличений, так оно и было бы. Все дни стали бы серыми и долгими для человека, вынужденного существовать в замкнутом пространстве, в четырёх стенах комнаты.

А если не придёт? До следующего утра ещё так много времени! Ведь сейчас только четыре часа. Самое время, чтобы пообедать… Весь вечер и, что наиболее ужасно, вся ночь ещё впереди. Ужасное время! А неизвестность ужаснее всего на свете. Томительное ожидание. А что вослед? Может быть, разочарование. Или наоборот? Но это можно проверить только вечером. Если не придёт до… ну, хотя бы до одиннадцати, значит, уже не придёт. А до одиннадцати ещё целых семь часов! В одном часе шестьдесят минут. А в семи? Целых 420. А секунд? И того больше: 25200 секунд.

— Какой кошмар! — пробормотал Дьюар. — А до утра вообще неизмеримое количество. Я с ума сойду!

Но с ума он, конечно, не сошёл. В комнате появилась домоправительница с обедом.

— Добрый день, мадам Кристи, — поприветствовал её Ален, не сказать чтобы радостно.

— Добрый день, господин Дьюар, — широко улыбаясь, ответила женщина. — Как у вас душно! Давайте я немного проветрю комнату. Вы не против?

Мадам Кристи приоткрыла одну створку окна, видимо опасаясь, что больной может простудиться. Воздух ещё был морозным. Дьюар потянул носом и ощутил чувство голода внутри, где-то под рёбрами, поскольку свежий воздух всегда на пользу аппетиту.

— Сегодня вы выглядите гораздо лучше, — заметила женщина, ставя обед на кровать к Дьюару.

— Вы думаете?

— Конечно.

— Это всё Селестен, — вполне уверенно заявил мужчина, повязывая салфетку.

— Он? — Не казалось, чтобы домоправительница была удивлена.

— Да. Беседы с ним улучшают моё самочувствие. А вот всякий раз, как он закрывает за собой дверь… Это отнимает у меня кусочек души… Где он, кстати?

— Ушёл.

— Куда?! — Какая-то ледяная рука сдавила сердце Дьюара, а лоб покрылся холодным потом, и даже аппетит пропал.

— Сказал, что у него какие-то дела. — Она неопределённо пожала плечами.

— А не сказал, когда вернётся? — почти беззвучно спросил мужчина.

— Обещал к вечеру, но кто знает.

— Что значит: «кто знает»? — насторожился Ален.

— Раньше или позже.

— Но вы уверены, что он вообще вернётся? — с ещё большей тревогой спросил он.

— Вернётся.

Это было произнесено так уверенно, что Дьюар почти успокоился и продолжил обед. Домоправительница закрыла окно, и Дьюар мысленно попрощался со свежим воздухом до следующего утра. Женщина теперь протирала щёточкой фортепьяно. Алену вдруг показалось, что в комнате запахло подснежниками, и его сердце снова наполнилось тоской, а на лице написались внутренние страдания.

— Что-то не так, господин Дьюар? — спросила мадам Кристи, вероятно обеспокоенная его гримасой. — Вам не нравится обед?

— Нет, что вы! Всё просто замечательно, — поспешил уверить её мужчина. — Я просто думаю… Зайдёт он ко мне сегодня или нет?

— Говорил, что зайдёт, — заговорщицки сообщила домоправительница.

Сердце снова забилось по-прежнему, и Алену опять захотелось жить. Значит, зайдёт. И он его снова увидит! Что ещё для счастья надо? Дьюар сразу повеселел.

— А в какой из комнат он остановился? — спросил Дьюар, вытерев губы салфеткой.

— Э-э… — протянула женщина, точно не знала ответ, — в той, где прежде жил ваш покойный брат.

— Могли бы предоставить ему комнату и получше, — заметил больной. — Сегодня же вечером перенесите его вещи — с его, разумеется, позволения — в ту, что приготовлена для гостей. Там, я думаю, ему будет комфортнее.

— Хорошо, господин Дьюар.

Снизу вдруг вихрем пронеслась музыка. Дьюар вздрогнул от неожиданности:

— Что, он уже вернулся?

— Вероятно.

— Так позовите его ко мне, прошу вас.