Подвиг

— Говоритъ псалмопвецъ Давидъ: — «вечеромъ водворяется плачъ, а на утро радость». [4]

— А да что тамъ!.. Псалмопвецъ Давидъ!.. Глупости все это!..

Ho радость яркаго, солнечнаго весенняго утра была кругомъ, и не могъ уже полковникъ не ощущать ее. Птицы пли въ втвяхъ деревьевъ аллеи. Люди еще не появились. Мирны и тихи были въ утреннемъ свт маленькiя дачки съ закрытыми ставнями окнами. Пыль и газы машинъ прилегли къ земл вмст съ росою. Воздухъ былъ свжъ и душистъ. Съ нимъ въ самую душу полковника вливалась такая радость бытiя, которой онъ никакъ не могъ противостоять. Онъ невольно слушалъ, что спокойно и разсудительно говорилъ ему Ферфаксовъ и, хотя все продолжалъ думать, что все это просто сонный бредъ, задавалъ вопросы и давалъ отвты.

Note4

Псаломъ Давида 29, ст. 6.

Удивительна была рчь Ферфаксова и такъ неожиданна.

— Вотъ вы, Георгiй Димитрiевичъ, на какое страшное дло покусились, a o томъ не подумали, что такая ваша ршимость, такая готовность разстаться съ лучшимъ Божьимъ даромъ — жизнью — могла бы послужить на пользу Родин.

— Но… Какъ?… Похать туда?… Для этого нужны визы, фальшивые паспорта?… Деньги?… Что же, я готовъ… Хоть сейчасъ… На какой угодно террористическiй актъ я готовъ. Вы сами видали — мн жизнь копйка… Научите, какъ это сдлать?… Къ кому пойти?… Вы можете мн врить, я не предамъ… He разболтаю… Человкъ, пережившiй все то, что я сейчасъ пережилъ, мн кажется достоинъ доврiя… Вы тмъ боле меня не первый день знаете, и знаете, почему я пошелъ на это…

— Вы все хотите идти старыми путями… Маленькiе террористическiе акты… Безусловно необходимые… Митинги протестовъ… Посылка агитацiонной литературы. Все это хорошо, когда мало денегъ и нтъ организацiи…

Полковникъ съ удивленiемъ посмотрлъ на Ферфаксова. Немудрящiй онъ офицеръ съ собачьими, не ломающими своего прямого взгляда глазами. Откуда онъ такъ говоритъ?… Что знаетъ онъ такое, чего онъ, полковникъ Нордековъ, не слыхалъ.

— А что же?… Есть деньги?… Есть организацiя?… Что то не врится… У насъ объ этомъ ничего не слышно?… По Парижу объ этомъ не болтаютъ…

— Вотъ это то, что не болтаютъ и хорошо… Это доказываетъ серьезность того, что я вамъ предложу…

Они входили на rue de la Gare. Полковникъ заволновался и снова сталъ раздражителенъ.

— Что вы меня арабскими сказками успокаиваете. Вотъ я у своего дома. Мн предстоитъ объясненiе съ женою. Если она встала — она уже могла найти мою записку и, согласитесь, что достаточно глупо посл нея взять, да вотъ такъ вотъ и явиться собственною персоною, цлымъ и невредимымъ… Глупо-съ… Нестерпимо

глупо!..

— Вы что же тамъ написали?…

— To, что всегда въ такихъ случаяхъ пишутъ: — «въ смерти моей никого не винить»… Ну и прочее, что тамъ полагается… Чтобы и тла моего не искали… Ну и о причинахъ тоже… Хорошъ буду я… такъ вотъ и явиться… Воскресшiй покойникъ.

— Гд вы оставили вашу записку?

— На нашемъ единственномъ спальномъ столик, подъ ея бюваромъ.

— Ну, бда не велика. Она еще, можетъ быть, жена то ваша, и не встала. Вдь и шести часовъ нтъ. А и встала, такъ не сейчасъ она станетъ по бюварамъ рыться. Вы не первый разъ не ночуете дома… Ну, а если она и встала, и переполохъ тамъ поднялся, такъ и то бда совсмъ не непоправимая…

— Ну те?…

— Скажите, что у меня съ вами была американская дуэль. На всякiй случай вы заготовили записку, а жребiй вытянулъ я, да и раздумалъ стрляться, и мы — помирились.

— Вы такоеберете на себя?…

— Что такое?…

— Да вдь это… какъ то… Некрасиво что ли для васъ то выходитъ.

— Въ жизни бываютъ такiя положенiя, когда можно и маленькое, условное некрасивое, сдлать во имя громаднаго и несказанно прекраснаго.

— Какiя же это такiя времена?

— Когда идутъ спасать Россiю.

— Вы шутите, Факсъ. Есть вещи, которыми нельля шутить.

— Я это понимаю.

Полковникъ остановился у калитки палисадника. Вилла «Les Coccinelles» спала крпкимъ сномъ. Даже у Агафошкиныхъ не горло огня.

Это немного успокоило полковника.

— Но вы понимаете весь ужасъ моего положенiя, — сказалъ онъ. — Значитъ, опять все по старому и то, отъ чего я ршился уйти — продолжается. Сейчасъ кофе… Газета… А!.. да вы нашу жизнь знаете!.. Неонила Львовна съ ея «винтиками»… Леночка — совдепка… Опять еще что нибудь учинитъ, какъ давеча со щенятами!.. И контора!.. Вы знаете: — мн все это такъ обрыдло, осточертло, что, ей Богу, вотъ не могу я этого больше выносить. Это же пошлость, — крикнулъ полковникъ.

— Это не пошлость, — тихо сказалъ Ферфаксовъ, — но неизбжныя мелочи жизни.

— Все равно, — простоналъ полковникъ. — He могу!.. Ай… не могу!

— И не надо.

— To есть какъ это такъ не надо?…

— Да очень просто. Сегодня подете въ контору послднiй разъ и скажете, что берете разсчетъ. Сегодня вы, поступаете на новое мсто. И вся недолга.

— Полноте… Я не ребенокъ… Куда же это я поступилъ? Какое мсто?… При теперешнемъ то кризис, при общей безработиц?… Да вдь мн семью кормить надо. Посчитайте, сколько насъ… Я все-таки тысячу сто франковъ каждый мсяцъ въ общiй котелъ вносилъ.

— Вы будете получать полторы тысячи на всемъ готовомъ.

— Гд же это такiя золотыя розсыпи открылись?

— Оффицiально, вы поступаете въ фильмовое общество и дете на съемки на острова Галапагосъ.

— He оффицiально?…

— Потомъ сами увидите.

— Н-ну, знн-наете, — длая шагъ къ калитк и берясь за ручку, сказалъ полковникъ. — Шутки ваши переходятъ границы дозволеннаго даже и между друзьями. He знаю, какъ въ такихъ случаяхъ принято, благодарить за то, что вы сдлали, или нтъ… Я не благодарю… Я хотлъ уйти отъ каторги… Вы мн помшали… А милыя шутки ваши бросьте… Я въ нихъ не нуждаюсь.

— Да я вовсе и не шучу… И чтобы доказать это извольте получить дв тысячи франковъ авансомъ.

Ферфаксовъ къ крайнему удивленiю полковника, знавшаго денежныя дла его, вынулъ объемистый бумажникъ и досталъ изъ него дв большiя пестрыя новыя тысячефранковыя бумажки и протянулъ ихъ полковнику. Но полковникъ ихъ не бралъ.

— Послушайте… а росписка?

— Вы распишитесь посл у казначея въ требовательной вдомости.

Полковникъ все не бралъ денегъ.

— Знаете, — сказалъ онъ, — хотя и говорятъ: «деньги не пахнутъ», для меня деньги очень даже пахнутъ… И теперь особенно. Мы въ такое подлое время живемъ… Вы меня простите… Но и брату родному врить нельзя… Особенно, когда такъ вдругъ съ бухты барахты вамъ предлагаютъ такiя большiя деньги… Организацiи могутъ быть различныя… Имйте въ виду, — очень строго сказалъ полковникъ, — хотя вы и видли меня въ моментъ полнаго и недостойнаго офицера упадка духа — я офицеръ!.. И вы понимаете… Я ни въ какiя этакiя политическiя авантюры, гд раздломъ Россiи пахнетъ и распродажей ея по частямъ иностранцамъ никогда не пойду.

Ферфаксовъ прервалъ его. Онъ посмотрлъ немигающими глазами въ глаза полковнику, въ самую душу его, казалось, проникъ своимъ честнымъ собачьимъ взглядомъ и съ достоинствомъ сказалъ:

— Вы мн можете врить… Я вдь тоже офицеръ… Очень маленькiй и глубокой армiи офицеръ… Тмъ боле… — Ферфаксовъ выпрямился, гордо поднялъ голову и съ громаднымъ достоинствомъ добавилъ посл нкоторой выдержки: — Я офицеръ Россiйской Императорской армiи и вы должны мн врить. Эти деньги чистыя. Я даю ихъ вамъ, чтобы намъ вмст работать для спасенiя Россiи… всего мiра… отъ большевиковъ.