Подвиг
Шрифт:
Полковникъ медленно взялъ и спряталъ деньги.
«Все это», — снова подумалъ онъ. — «происходитъ не то въ томъ сн, что мн гд то снится, не то въ небытiи, послдовавшемъ посл моего выстрла… И это какая то совсмъ необыкновенная вилла «Les Coccinelles»… Посмотримъ, что будетъ дальше, когда я проснусь или совсмъ умру»…
Онъ крпко пожалъ руку Ферфаксову и быстрыми шагами пошелъ по дорожк своего палисадника.
Въ ту же минуту, на верху, въ каморк Мишеля Строгова, нудно, назойливо, громко и безконечно залился колокольчикъ будильника.
Въ подвальномъ этаж загорлся огонь. Проспалъ, значитъ, старый Агафошкинъ.
ЧАСТЬ
«КАПИТАНЪ НЕМО»
…"Пособiемъ художника всегда будетъ фантазiя, а цлью его, хотя и несознательною, пассивною, или замаскированною, стремленiе къ тмъ или другимъ идеаламъ, хоть бы, напримръ, къ усовершенствованiю наблюдаемыхъ имъ явленiй, и замн худшаго лучшимъ.
И это лучшее и будетъ идеаломъ, отъ котораго не отдлаться художнику, особенно, когда у него, кром ума, есть и сердце»…
I
Уже пять лтъ, какъ инженеръ Долле велъ двойную жизнь. У него было нсколько заводовъ и мастерскихъ, обслуживавшихъ его изобртенiя и находившихся въ рукахъ акцiонерныхъ компанiй и обществъ, его состоянiе быстро росло и исчислялось уже во многихъ сотняхъ миллiоновъ франковъ, а онъ продолжалъ вести тотъ же скромный образъ жизни. Онъ не игралъ въ игорныхъ домахъ, или на бирж, не имлъ дорогой любовницы, не расточалъ своего богатства на вншнюю, всмъ видную благотворительность. Онъ терпливо копилъ и прiумножалъ свои капиталы. Люди спрашивали: «для чего»? Люди завидовали ему и осуждали его. Онъ не обращалъ на это вниманiя. Впрочемъ, мало кто зналъ точно цифру его состоянiя. Долле не любилъ, чтобы ему заглядывали въ карманъ, или знали состоянiе его текущихъ счетовъ.
Но кончался его рабочiй день, день инженера и предсдателя многихъ компанiй и обществъ, и Долле исчезалъ изъ богатаго особняка, и куда онъ здилъ, чмъ занимался — это было тайной. При этихъ поздкахъ, если ему приходилось называть себя — онъ называлъ себя: — «Капитанъ Немо»… Люди смялись этому, изъ Жюль Верна взятому псевдониму, но принимали его, ибо то, что говорилъ и длалъ съ ними этотъ таинственный Капитанъ Немо было интересно и завлекательно.
Началось это пять лтъ тому назадъ и совершенно случайно.
Инженеръ Долле былъ по дламъ въ Берлин. Вечеръ у него былъ свободный, дваться было некуда, и Долле пошелъ по сосдству съ гостинницей, гд онъ остановился, въ Винтергартенъ. Онъ никогда раньше не бывалъ въ подобнаго рода заведенiяхъ.
Программа, какъ всегда была разнообразная и интересная. Были дрессированные медвди, катавшiеся на конькахъ, былъ человкъ, въ котораго пускали токъ страшнаго напряженiя и потомъ извлекали из него чудовищныя искры, былъ фокусникъ, были гимнасты, летавшiе подъ самымъ потолкомъ, были жонглеры, былъ какой то феноменальный математикъ.
Долле смотрлъ это все съ необычайнымъ вниманiемъ. Онъ понималъ, что передъ нимъ были люди-феномены, какъ и онъ самъ со своими изобртенiями былъ тоже человкомъ-феноменомъ. Внезапно онъ всталъ на самомъ интересномъ мст программы и, не обращая вниманiя на воркотню сосдей и наступая имъ на ноги, поспшно вышелъ изъ зала.
Онъ пошелъ по Фридрихштрассе. Онъ шелъ, опустивъ голову, ни на кого не глядя, наталкиваясь на прохожихъ и самъ съ собою
мысленно разсуждая. Его принимали за пьянаго, за умалишеннаго.«Вотъ въ чемъ была ошибка», — думалъ онъ, шагая по тсной улиц. «Мы брали обыкновенныхъ людей. Чтобы побдить зло, надо отыскать вотъ этакихъ феноменовъ. Феноменовъ химики, механики, радiотехники, самолетнаго дла, кинематографiи, да съ ними и работать. Тогда можно разсчитывать на побду… Борьба съ Сатаною… Сатана силенъ и всемогущъ, какъ и ангелы Господни. Надо противъ него призвать всю силу Божiю, проявленную въ людскихъ талантахъ и людской генiальности… Мы брали среднихъ, можетъ быть, очень честныхъ людей, но людей технически отсталыхъ… Да, когда появились первый разъ танки… Все побжало… Надо глушить мозги все новыми и новыми изобртенiями… Ихъ такъ много теперь, и такъ велико могущество человка… Этимъ и займусь… Это и будетъ то, для чего я копилъ деньги… На мн неоплатный долгъ той Россiи, что дала мн образованiе….».
Онъ поверкулъ назадъ, въ гостинницу, и съ этого дня въ его жизни появилась таинственность: — народился капитанъ Немо.
Съ громаднымъ усердiемъ и упорствомъ онъ отыскивалъ людей съ выдающимися способностями въ области химiи и механики. Его старыя связи, его извстность, какъ изобртателя и химика, знанiе иностранныхъ языковъ и, конечно, деньги, — ему въ этомъ помогали. Передъ нимъ открывались самыя замкнутыя химическiя лабораторiи, его пускали на самые запретные аэродромы и въ ангары съ самыми новыми аппаратами, его знакомили съ послдними открытiями въ области радiо и телевизiи.
Везд капитанъ Немо искалъ феноменовъ. Онъ терпливо составлялъ свое «варьете», какъ онъ мысленно называлъ эти поиски, и когда находилъ достойнаго человка, онъ сходился съ нимъ, испытывалъ его съ разныхъ сторонъ и когда видлъ пониманiе того, что надо длать — онъ нанималъ его на службу и давалъ ему опредленныя заданiя.
Такъ создавалась постепенно та сила, съ которой можно было выступить противъ врага.
Но, когда уже замыкался кругъ и работа приходила къ концу, капитанъ Немо увидалъ, что этого недостаточно, что въ этой работ не обойтись безъ простыхъ, немудрящихъ, но честныхъ людей. Въ дополненiе къ техник, въ свое время понадобится и масса, а массу эту могутъ создать офицеры, отъ чьихъ услугъ онъ сначала отказался.
Какъ разъ въ это время случай привелъ къ нему его стараго товарища по корпусу и друга дтства — ротмистра Петра Сергевича Ранцева. Ранцевъ пришелъ къ нему по личному длу, и въ немъ показалъ такое безкорыстiе, такую готовность отречься во имя дла отъ всего, даже отъ такъ естественной отцовской любви, что капитанъ Немо понялъ, что лучшаго исполнителя его плановъ ему не найти, и онъ пригласилъ работать Ранцева. Онъ поручилъ ему набирать роту честныхъ людей, самоотверженно любящихъ Родину…
Такъ началась работа капитана Немо съ Ранцевымъ.
II
Капитанъ Немо проснулся среди ночи отъ дкой боли въ боку. Боль эта сейчасъ же и прошла, какъ только онъ легъ на другую сторону. Но заснуть больше онъ не могъ. Онъ лежалъ въ своей богатой спальн въ Парижскомъ дом и думалъ.
Въ город была та тишина, что бываетъ въ Париж между двумя и четырьмя часами ночи, когда на короткое время жизнь въ Париж замираетъ. Въ этой непривычной тишин хорошо и глубоко думалось.
Эта мимолетная боль совсмъ особенно направила мысли Немо.