Подвиг

«Мститель» шелъ неровно. По ночамъ онъ часто стоялъ. Машина не работала. Онъ мнялъ курсъ. Точно онъ искалъ что то, или ожидалъ кого то.

Въ каютъ компанiи состоялось собранiе старшихъ чиновъ. Подъ давленiемъ младшихъ, въ виду ихъ нервности, было вынесено постановленiе выразить недоврiе капитану Немо, отправить для этого къ нему депутацiю и потребовать объяснеиiй.

Ранцевъ доложилъ о происшедшемъ капитану Немо.

— Скажи имъ, — твердо, раздльно произнося каждое слово, сказалъ Немо, — пусть явятся ко мн. Я надну на нихъ кандалы и прикажу гирляндой повсить на нокахъ рей. Или мы офицеры и идемъ уничтожать коммунистовъ, или мы глупыя, нервныя бабы… У насъ нтъ больше кинематографическаго общества, это вс теперь знаютъ, но есть отрядъ людей, готовыхъ все, до самой жизни, отдать за Родину. Я требую отъ нихъ дисциплины, повиновенiя и бодрости… Бодрости, этого высшаго качества офицера… Понялъ?…

Ранцевъ передалъ слова капитана Немо старшимъ. Т промолчали и смирились.

Въ эту ночь усиленно работало радiо. Оно подавало сигналы бдствiя: S.O.S. Радiо взывало о помощи. Оно говорило, что пароходъ «Немезида», вышедшiй 9-го iюня изъ порта Сенъ Назэръ съ артистами кинематографическаго общества «Атлантида» получилъ въ открытомъ мор по неизвстнымъ причинамъ пробоину и тонетъ. Радiо указывало координаты къ востоку отъ острова Санъ Доминго, тамъ, гд «Мститель» былъ пять дней тому назадъ.

И это стало извстно въ каютъ компанiи. Но теперь вс мрачно молчали. «Значитъ такъ надо. Значитъ, спасать Россiю надо было людьми, которыхъ вс считаютъ погибшими… Людьми — «отптыми»… Можетъ быть это и правильно»…

Но мучительною болью сжимались сердца за родныхъ, за женъ и дтей. Особенно — за женъ. При тяжелой и полной всякихъ соблазновъ Парижской жизни, что, если жены то за это время повыйдутъ замужъ, на самомъ законномъ основанiи считая себя вдовами?

По просьб Ферфаксова Ранцевъ доложилъ все это капитану Немо. Тотъ глубоко задумался. Что то размягчеиное и нжное появилось въ его обыкновенно суровыхъ и строгихъ глазахъ. Какъ удивился бы Ранцевъ, если бы онъ могъ понять и постигнуть, чей образъ вдругъ всталъ въ памяти его начальника и друга.

— Такъ скоро замужъ не выйдутъ, — задумчиво сказалъ Немо. — Передай, чтобы не безпокоились и не волновались… При первомъ же случа, а онъ будетъ очень скоро, — я дамъ знать всмъ семьямъ, что ихъ главы живы и здоровы. Это, конечно, рискъ… Но что же длать.

Онъ помолчалъ. Потомъ, горько усмхнувшись, добавилъ:

— Мы идемъ спасать Россiю… Теперь вс это знаютъ… Сомннiй быть не можетъ… Мы клялись все ей отдать… Такъ неужели же ей не отдадимъ женъ нашихъ и дтей?… Какъ ты отдалъ… свою дочь… Россiя требуетъ жертвъ… Посмотри, что длается тамъ… Какой тамъ ужасъ… Родителей отрываютъ отъ дтей, мужей отъ женъ и отправляютъ въ голодную, кошмарную ссылку… Мы идемъ прекратить это. Такъ пожертвуемъ же спокойствiемъ нашихъ близкихъ. Ужели недостойна Россiя этой жертвы?… И пусть догадаются и поймутъ… Это же нужно… Особенно въ виду «разговорчиковъ» нужно…

И еше прошла мучительная, полная скрытыхъ волненiй недля. Mope успокоилось. И съ его успокоенiемъ, казалось, успокаивались и нервы у пассажировъ «Мстителя». Втеръ стихъ. Полный штиль сталъ надъ моремъ.

Океанъ былъ, какъ голубое масло.

III

Утро было несказаныо прекрасное. И, какъ это бываетъ подъ тропиками, оно народилось вдругъ, безъ призрачныхъ сумерекъ, безъ блднаго и больного разсвта. Сразу въ темноту ворвались свтлые, еще далекiе, заокеанскiе лучи, розовой пеленой подернулась водная равнина, и — вотъ оно — въ золотой порфир, слпя горячими лучами, неслось въ небесную твердь румяное, точно заспавшаяся на горячей пуховой подушк полная красавица, солнце! Ослпительно заблисталъ недвижный, ни однимъ дуновенiемъ втерка непоколебленный океанъ.

«Мститель» бжалъ ровнымъ увреннымъ бгомъ. Въ об стороны отъ киля съ тихимъ шипнiемъ расходились серебряныя полосы, становились все шире и ниже, отливали перламутромъ и исчезали подъ самымъ небосводомъ. Съ высокаго борта были видны громадныя, толстыя, шарообразныя медузы. Изъ подъ ихъ полупрозрачныхъ шапокъ свисали не то щупальцы, не то листья и тихо колебались, то ли отъ движенiя водныхъ струй, то ли потому, что он были живыя. Ихъ тла горли опаловыми, загадочными огнями. Въ сонной вод, озаряемой косыми солнечными лучами играли стайки голубыхъ стройныхъ рыбокъ.

— Макрель, — сказалъ Нифонтъ Ивановичъ. Онъ только что заварилъ на всю команду чай и вылзъ изъ своего горячаго камбуза вздохнуть на вольномъ воздух и полюбоваться Божьимъ мiромъ. — Ежели бы, скажемъ, сть забросить, ба-альшой уловъ получить можно. Только рыба здсь, позволительно сказать — дрянь… Никакого съ ей проку нтъ.

На палубу поднимались пассажиры. Посл качки все не могли оправиться, да и тропическая жара размаривала.

Полковникъ Парчевскiй вышелъ въ легкой пестрой пижам и въ широкой соломенной шляп.

Чуть слышно, мрно и ровно, работали нефтяные Дизеля. Пароходъ точно дышалъ, подаваясь впередъ.

Въ ясномъ неб видно было далеко. Голубой сводъ безъ облака, синее море безъ морщинки и горитъ, горитъ, не желая погаснуть, золотая полоса на восток. Океанъ жадно отражалъ солнечный блескъ.

Къ старому Агафошкину подходили пассажиры. Пришелъ и Нордековъ, хмурый, съ помятымъ желтымъ лицомъ. На протянутыя ему для здорованiя руки недовольно покосился.

— Извиняюсь, господа, еще не умывался.

— Ваше высокоблагородiе, — доврительно, как къ своему, съ одной виллы «Les Coccinelles» пришедшему сюда, будто своему однохуторцу обратился къ нему Нифонтъ Ивановичъ. — И чего въ толкъ не возьму. У насъ, скажемъ, Донъ и Азовское море. Ну — ры-ыбы — несосвтимая сила. Осетры… Бывало Императо ру въ презентъ готовимъ, Гниловская станица займется, постарается, ей Богу — въ сажень! Мясо теб плотное, хоть ножомъ его ржь, опять же судакъ. Самъ цвтной, полосатый, а мясо теб блое и ну вкусное же… Или красноперые чекомасы. Вкусъ у нихъ… Особливо ежели въ масл или въ сметан прожарить… Тутъ разв рыба?… He поймешь ничего… Она и свжая воняетъ. Чуть заглядлся — и расползлась. Жевать станешь, ну чистая резина. А уже казалось бы такiя моря, что тутъ то бы осетрамъ раздолье. Или, можетъ, на дн сидятъ?.. Они на дн то больно любятъ… Въ илъ зароется и не поймешь, корчага, али осетеръ.

Нифонтъ Ивановичъ, прикрывъ глаза, оглядлъ небосводъ. Онъ остановилъ взоръ, вдаль устремленный и примолкъ.

— Корабль, — тихо, какъ бы про себя, сказалъ онъ. Вс посмотрли туда, куда показывалъ старикъ, но никто ничего не увидалъ.

— А можетъ такъ попричтилось.

— А что вы видите?

— Да быдто темная какая точка… Да оно такъ и есть.

Князь Ардаганскiй побжалъ внизъ за биноклемъ. На корабельномъ курс появилась и быстро вырастала какая то точка.

— Точно средневковый замокъ въ развалинахъ. На Рейн такiе я видалъ, — вздыхая сказалъ Деревинъ. — Но только это не можетъ быть островъ. На карт, - я на вахт сейчасъ стоялъ, — ничего нтъ на нашемъ курс.

— Однако сами видите — островъ, — сердито сказалъ Мишель Строговъ. — На карт мало ли чего не показано. Все наше путешествiе ни на какой карт показано не можетъ быть… Тайна… Ну и островъ таинственный.

— Вмсто острововъ Галапагосъ — таинственный островъ капитана Немо, — округляя веселые выпуклые глаза, сказалъ Ардаганскiй и опять впился въ бинокль. — Островъ, знаете, и есть… И преунылый какой то островъ… Хотя и очень красиво. Островъ принцессы Грезы… А, Мишель?… Можетъ, тамъ спящая красавица, и какимъ Флорестаномъ вы явитесь къ ней.