Поэзия социалистических стран Европы

ДИФИРАМБ

Прага окропленная золотым дождем я блуждаю по тебе как шмель отяжелевший от пыльцы и неспособный взлететь не могу оторваться от твоих щедрых поцелуев от парикмахерской стрижки твоих садов Ты вся плотина в которой весна убыстряет теченье и разбрасывает радужные искры над остолбеневшими автомобилями из-под капотов которых вырвались лошади трясут гривами и знакомятся очаровательно смущаясь О Прага с зеленым румянцем как мне писать стихи когда на моем карандаше распускаются почки.

СЛОВАКИЯ

ЯНКО ЕСЕНСКИЙ

ГЕНЕРАЛАМ

Стоять за родину всегда с восторгом и запалом солдатом – очень хорошо, но лучше – генералом. Солдат от крови красен стал, брести в грязи не сладко. И красен также генерал - красна его подкладка. Из тыщи гроз, из тыщи битв, когда дробятся скалы, бойцы приимут град и гром, блеск славы – генералы. Солдат лежит на животе в окопе снежно-белом, а вождь к прохладной простыне прильнул «усталым» телом. Над кем-то деревянный крест поставят без ограды, а генералу – крест на грудь и прочие награды. Вот рапорт принял генерал и в тыл коня направил, но после боя говорят, что он войска возглавил. Отряд бойцов в смертельный бой бросается по знаку, чтоб после генерал сказал: «Я выиграл атаку». Лишь он нас может от цепей избавить без отсрочки, а коль не выйдет – будет нас манежить на цепочке. Кто во главе – тот может быть во время боя сзади, ведь надо голову хранить ума большого ради. И с той поры, как королей в стране у нас не стало, борьба идет не за народ, а ради генерала. Стоять за родину всегда с восторгом и запалом солдатом – очень хорошо, но лучше – генералом.

СТАРЫЙ ТОПОЛЬ

Ночь. Прячет под крыло свой клюв дневная птаха. И месяц, словно перст, манит меня, суля, что песнь придет ко мне по каменному шляху, где шумной чередой чернеют тополя. Там тополь есть один, он словно нищий старец, на высохшем стволе – один росток живой, а голые сучки, как руки, разметались и вновь хотят владеть шумящею листвой. Последний лист слезой дрожит под лунным светом… Я к тополю иду, исполнен дум своих. И голый тополь схож со стариком поэтом, чьи песни утекли, а голос слаб и тих.

ТУМАН

Так пасмурно, как будто день в костеле. Кругом лежит туман, угрюмый, хмурый. На проводах осенней партитурой висят дождинок мелкие бемоли, и ветер иногда свистит уныло мелодию, что осень сочинила. Он свищет. С проводов слетают ноты… Мгла подбирает юбку… И дорогой стремится на холмистые высоты, где небо, улыбаясь босоногой, сулит украсить голубой заплатой рукав ее одежды дыроватой.

НА БРАТИСЛАВСКИХ КЛАДБИЩАХ

Павшим русским героям

Смерть – сеятель. При факельных огнях, под пушек гром и ружей грохотанье - могилы рассевает. Чтоб в веках вершины три украсились цветами. Смерть ради жизни, каждый павший – брат, который, смерть поправ, погиб за брата, сорвав замки с запечатленных врат, поставленных и запертых когда-то. Замки, затворы – их не перечесть - ногам ходить мешали, оку – видеть, лишали крыльев дух, губили честь и обучали только ненавидеть. А сколько славы – Волга, Эльба, Дрин! От Дона к Одеру н от Днепра до Шпрее, и Сталинград, и Вена, и Берлин… Вы спите здесь, в тиши, вблизи аллеи. Вы мать-отчизну возвратили нам, и мы, склонившись у могилы братской, «Покойтесь с миром»,- произносим вам, вам, павшим, вам, живым в земле словацкой.

ИBAH КРАСКО

* * *

Гей, куда б груди раздаться! Песни, песни в ней родятся, та протяжна, та печальна, та грустна необычайно. Захочу сыграть, бывало,- словно грусти не бывало, а судьба-злодейка – рядом, запоет печальным ладом. Мысли жгучие оставлю, песнь веселой быть заставлю, но придаст воображенье ей иное выраженье. Что ж мне делать остается, если счастье не дается, принимать осталось беды,- оттого и кудри седы.

* * *

Лишь к одной-единой я душой тянулся, да и ту покинул и не оглянулся. Милую когда-то вспоминаю снова. Был я недостоин сердца золотого. А ко мне на свете многие тянулись, и ушли навеки, и не оглянулись. Милые когда-то, вы теперь далеко! Ивой придорожной никну одиноко. Милые когда-то, нынче вас люблю я, всем привет сердечный издалека шлю я! Лишь одной-единой не скажу ни слова: мой привет не стоит сердца золотого…

МОИ ПЕСНИ

Обыденность мне на душу легла, как на безмолвный дол седая мгла. Мне хочется, чтоб схлынула завеса, чтоб видеть гребень гор, и зелень леса и белизну далекого селенья, и синь небес, и ручейков кипенье, их брызги, блестки в беге торопливом, и мотылька в полете прихотливом, и пестрый луг, и тополь одинокий, что ввысь стремится к синеве далекой… Увидеть вновь шиповник над обрывом, распятье на кладбище молчаливом… Мне хочется, чтоб схлынула завеса.

РАБ

Я тот, кто в мир входил под стон, под песню матери-рабыни, Та песня горькая звучит во мне поныне… Полна запуганной печали, приглушенной боли, она витала надо мной, лилась на наше поле - и душу в детские года мне омрачила навсегда. И тот, кто рос под свист бича, под окрик господина. Мои рубцы, кровоточа, слились на теле воедино. Всегда смотрю я вниз, я согнут вечною боязнью, и обессилен непрерывной этой казнью… Но хоть и боязлив мой взор, в нем искра тлеет до сих пор. Я тот, кто втайне ждет тревожного набата: я раб,- мне трудно умереть, пока не свершена расплата. Лишь отомстив, я распрямлюсь, забуду я о страхе,- и, может, саженцы мои не превратятся в плахи… О, есть ли в мире песнь грустней, чем песни матери моей?!

ЯН СМРЕК

МЕЛОДИЯ 1943 ГОДА

Дрогнул воздух, как лист, смятенно,- это слышатся нам фанфары, всем нам, приговоренным. Эта песня поется о чубчике, О Байкале или о Доне. Подпевать мы все время готовы, в такт ударять ладонями. Не эстетика это, а наша кровь, в нас надежда звучит раскатами, это близится наша свобода,- сгинут тюрьмы и каторги. О, великий народ! – говорим мы, мы, холодные и голодные. Эти песни – как хлеб наш насущный, как дыханье наше – мелодии. Мы раскрыли и уши и души - ждем мы песен ночами и днями, лишь одна отзовется мелодией - и дыхание близкой свободы мы смакуем губами. И уже за спиной – царство смерти. Лишь иа Западе – горе и голод. Ну, а мы – мы избранники жизни, и зовет, как волхвов трех, к Востоку сердца нашего голос. Вот взлетает мелодия с Волги, пятикрылая вещая птица. И мы знаем уже: не погибнем,- ей пробиться к нам солнечным гимном, ей сквозь тучи пробиться! Эта песня – как луч над тобою. Ай-да-да! Слышим звуки рапсодии! И охотно склоняемся мы пред судьбою, а судьба наша – в русской мелодии.

ДЕКАБРЬ

Бог дал знак, и без лишних слов ангелы-умницы рванули перины облаков, в которых заспались святые. И когда мы вышли на улицу, перья падали снеговые. А нам – весело, потому что не разминуться с перьями. Посмотрите-ка на сады: там ни одного зеленого дерева. Все былым-бело, ах, оглянись,- и крыши костела, даже башни!… А девушки проходят по улицам такие важные, губы у них алые, как в мае. И все девушки пешие… Пустыми идут трамваи. А женщины красоту свою знают, идут – не торопятся, идут, красоту свою медленно излучают. Их головки, как розы нежные, на груди у мужчин заснеженных. И падает снег на город, как белых букетов ворох. На тихой площади под вечер и смех и гам. Под вечер людям тепло от многолюдья. И от внезапной встречи. И над рекою только, то тут, то там, среди ночи, потеряли тропинку пары,- или в очах потерялись очи. Не будем смущать и мешать, обойдем стороной, тишиной обойдем снеговой. Ведь в снеговой аллее утоптана дорожка, дома как на ладошке, и всюду открыты ворота, и окна цветут и сияют, и сквозь ледяные цветы - дымок теплоты. Струйка зовущего пара из самовара.