Поэзия социалистических стран Европы

ШАХТЕРЫ

Словно охотники в каменном лесу, они прислушиваются там, внизу, к шороху каменных глыб над собой и к тому, как поскрипывает забой, отгороженные сплошною стеной этих глыб, придавленных тишиной. Они слышат отчетливо самые разные звуки, и пульсацию угольных жил ощущают их руки, эти камни отстреливая отбойными молотками. А потом эти камни превращаются в пламя и сияют, как радуга над лугами. Это ночные костры зимой, чтобы землю мороз не сковал, завалив ее тьмой… Мы тоже начали добывать наконец в глубоких шахтах и в скрытых карьерах наших душ и наших сердец. Как засветится и засверкает наша земля, когда приоткроются залежи наших сердец и вырвутся лавой! Тогда засияет самая темная ночь, как небо над Кладно и над Остравой.

ОСТРАВСКОЕ НЕБО

Эй, шахтеры, шахтари! Почему никто из вас этот черный уголь с глаз не отер хотя бы раз? Расцыганский взор у вас! Эй, шахтерские вы дочки, рано вы идете замуж, замуж выйдете – а там уж угольная тьма над бровью, подведенная любовью. Впрочем, здесь и небеса той же мечены чертою и подводят чернотою свои синие глаза.

ДОБРЫЙ ДЕНЬ

– О день – прозрачный, голубой! ты почему такой счастливый, с лицом, обрызганным росой, лукавый, солнечный, смешливый? Мне не дает грустить сирень и птиц крылатая капелла, а люди скажут: «Добрый день!»- и принимаются за дело. Что может огорчить меня? Ведь вспышка мертвая ракеты и блеск бенгальского огня куда бледней дневного света. Но трудно все-таки с людьми? Здесь крики, там столпотворенье! Я с ними, как отец с детьми, И нахожу в любви терпенье.

ПОЕЗД

Жизнь достигает грани и границ быстрее звука и быстрее света, и с постоянством перелетных птиц мы возвращаемся на склоне лета, Из скорого выходим на перрон - на чемоданах пестрые наклейки - и скромно забираемся в вагон забытой и родной узкоколейки. Дороги с нас давно посбили спесь, нам близкое теперь дороже дали, и многим большее мы ощущаем здесь, чем все, что там увидеть ожидали. Бегут столбы, как тени прошлых лет. Вы возвращаетесь, а с вами рядом, припав к стеклу, ваш молодой сосед от горизонта не отводит взгляда.

ДУБЫ

Я ветерком среди людей Летал. Я легковесным был. Теперь, Набравши желудей, Сажаю не спеша дубы. Мороз не пощадил травы, Грозит весенних молний блеск. А на дубке огонь листвы Зелено-красный вверх полез. Пускай же целятся грома: Не виснут крылья у дубка, Он – словно родина сама, Что нерушима и крепка.

СТРАДА

Истомой трав уходит лето, Ржаным дыханьем опаля. Ликует жаворонок где-то, Лишая разума поля. В дрожащем мареве от зноя Река уже не в силах течь. Зерно поспело золотое. И камни пышут, словно печь. Пришла пора, когда все просто, Когда колосья бьют челом: – Коси, косарь, под корень,- просят, Шурша чешуйчатым зерном. Проселки золотятся пылью, Земля сверкает, словно клад. Телеги солнцем нагрузили, И те под тяжестью кряхтят. Но вот померкла позолота, Клен растерял кураж и пыл, И люди до седьмого пота, Как гром, ворочают снопы.

FINISTERRE

Сигнальные звонки везде слышны, и залы ожидания полны. Звучит извечно городов «тик-так». И разбегаются пути во мрак, и очень много их до той поры, когда сожмется мир и все миры в тропинку, что уходит в никуда… Но, зная все, с волнением в груди мы жизнь, как в детстве, видим впереди, как будто на засохшей щепке лет еще расцвесть сумеет яркий цвет твоей судьбы… Как будто смерти нет! Кто встанет на другом конце земли, почувствует, как ветры замели, пожухла голубая краска дня, и солнце вянет, крону наклоня, и на груди свинцовый груз тяжел, и кажется – твой поезд отошел. Теперь в седло осталось пересесть в надежде, что еще осанка есть, но всадником ты станешь и конем, себя сжигая внутренним огнем. Беспомощно опустишь удила, едва не вылетая из седла. И конь оставшуюся часть пути тебя за груз сумеет пронести. И снова через горы путь лежит. Бежит твой конь. Бежит, бежит, бежит, бежит твой конь, и, значит, жизнь не вся Бежит он, глазом яростным кося на скалы, на живой пейзаж земной, посеребренный мертвою луной.

ФРАНТИШЕК ГРУБИН

МОЙ СТИХ

Мой стих, ты грусти и сомнений полн, Но не стыдись ни плакать, ни смеяться И стань одной из торопливых воли, Что в новый день стремятся. Пульсируй в человеческих сердцах, Иного плена ты не знай отныне. Впитай их боль, отчаянье и страх. Но не звучи в пустыне.

ПО ДОРОГЕ К РЕКЕ С ДЕВУШКОЙ У ПОДЛЕШАНСКОГО РУЧЬЯ

Идем куда глаза глядят, без тропок и дорог, туда, где на веселый лад застрекотал сверчок. И позади за нами вслед - два ослика худых - бредут твои шестнадцать лет и двадцать лет моих. Ручей. Отбрасывая тень, ты припадешь к ручью, потом в один прекрасный день я выпью тень твою. А солнце парит, и в листве цветет павлиний хвост, и рассыпаются в траве слепые искры звезд. И не поймем: чего-то жаль, и вот в последний раз мы долго-долго смотрим вдаль, а даль глядит на нас. И два пруда у ивняка, как две слезинки с век: куда-то светит – Овчичка струится – Беранек. А мы – куда глаза глядят шагаем без дорог, туда, где на печальный лад застрекотал сверчок. И позади за нами вслед - два ослика худых - бредут твои шестнадцать лет и двадцать лет моих.

КОЛОКОЛА

Когда ночная боль услышит те имена – Волга, Дон, как будто глубь земли колышет набатный звон. Волга, Дон, Волга, Дон, Волга, Дон… Еврейских женщин доля жалкая, и лидицких тяжелый крест, и ржавчина, сплошная ржавчина, всю эту зиму душу ест. Волга, Дои, Волга, Дон, Волга, Дон… Скрипя зубами, отворачиваемся мы по ночам от жен своих, стыдясь, что нынче околачиваемся и завтра будем возле них. Волга, Дон, Волга, Дон, Волга, Доп… Обыденней рубахи будничной страх не идет из головы, а вы – замерзшие, обугленные, мертвее мертвого мертвы. Волга, Дон, Волга, Дон, Волга, Дон… Идет бедняк, шаги я слышу, вставайте, это – он, недаром глубь земли колышет набатный звон. Волга, Дон, Волга, Дон, Волга. Дон…

СТАЛИНГРАД

(Отрывок)

…Шуршанием газет в трамваи вползает утро серое, и серый пепел покрывает края, где смерть умелая пасет остатки человечьих стад. Храни, Всевышний, город Сталинград И хоть песок в глаза кидали, но все ж найдет читающий

Франтишек Гривна (Чехословакия). Парк у Збраславского замка. 1943 г.