Поэзия социалистических стран Европы
Шрифт:
НОЯБРЬ
Осень подходит к городу с той стороны, где вода, Где трава и деревья. Там опустела скамья, С которой ушли влюбленные - Нет крыши уже для любви! Это простые вещи, и они повторяются вновь, Они уже стали привычными, как снять на улице шляпу, «Доброе утро» сказать, или «дайте газету», Или что-то подобное, только печальнее… Когда осень подходит к городу, она стучится и в двери ко мне Пустым коридором проходит и поселяется в сердце. Сначала молча расставит по комнатам свои вещи, А после, руки скрестив на груди, посмотрит в мои глаза. И вот уже кажется мне, что все Не так-то и просто, как «дайте газету» Или что-нибудь в этом роде, только печальнее. Стоит сапожник в дверях мастерской и думает о бесцельно прожитой жизни За домами последними, на пустыре, солдаты копают окоп на ученьях И чернеет вывороченная земля. В стороне незаметно (Но заметно ушедший в себя) офицер, Небольшого чина, но поседевший, вспоминает легенды о полководце. Женщина в доме через дорогу смотрит, как плавно кружится лист, И питается вспомнить, как по ступеням когда-то к ней поднимался ОН (впрочем, вся обстановка тонет в тумане климакса). Нежный поэт, уставший быть нежным, Снова засел за осенний цикл. А вообще-то все как обычно: Люди снимают при встрече шляпы и говорят: «Доброе утро», Рынок
СЛУЧАЙ В ОКТЯБРЕ
За городом, в пригороде, в октябре, глубокое тихое вёдро. Окошки с подушками жмурятся сонно, и утро свежо и лилово. Пустая дорога в опавшей листве петляет, как спящая кобра. А небо сине и спасительно, как артерия у больного. Толпятся картины одна за одной в тяжелых старинных багетах: Ограды литые, узоры чугунные и цветники у асфальта. Из домика запахом кофе несет, и чаем – из виллы, и где-то - Из окон школы и по садам – разносятся звуки альта. Фабричные трубы качаются в небе, колышется мох черепичный. И слышно, как по водосточной трубе со скрежетом падает кошка. Погреться на солнце выходит старик – из кокона червь шелковичный, И видит: – Жизнь… но осень прекрасна! – слова на ступеньках порожка. Ах, что-то сегодня произошло, случилось, наверное, что-то: Откуда такая целебность во всем и свет этот ясный и странный? Со сдобною булкой мальчишка идет и в чьи-то стучится ворота, Как нужное слово и как совет, а сам он, как сдоба, румяный. Над улицей лист одинокий плывет, и в дымке теряется улица, И чистое небо голубизной сияет, и, в небо уставясь, Какая-то пара стоит, заплутав в трех соснах, и смотрит, и щурится: – А мы-то боялись, что наша любовь прошла… А мы-то боялись… ТИСА I
Это ты возвращаешься к Тисе. Случайно. Неужели случайно, как если бы мог Не вернуться сюда? Вообще не вернуться? Неужели ты мог Не увидеть привязанной лодки? Не узнать старых ив, в основанье стволов Посеревших от ила и мохом заросших До широких ветвей? Ты срывал этот мох И украдкой курил его. Разве случайно? Словно мог ты, раздвинув бурьян, не открыть Той тропинки, где ты за влюбленными крался В летних сумерках. Разве случайно? А сердце, Как оно колотилось у самого горла?! И на скалы крутые, Над водой взгромоздившие камень на камень, Разве только случайно пришел ты взглянуть, А иначе б не выбрался, Не огляделся - Здесь, где удочку ты укреплял меж камней, Чтобы рыба, сверкнув, На крючке трепыхалась (А приманку, чудак, забывал нацепить. Все сидел да глядел. Все сидел. И напрасно). Неужели случайно пройдешь, не взглянув, Так небрежно пройдешь, даже взгляда не бросив На забор, где хотел ты глазок просверлить, Чтобы тайну чужую увидеть воочью - С той, с другой стороны? Неужели случайным прохожим пройдешь, Словно мог вообще не прийти, Не вернуться? Что с тобою стряслось? Из каких ты краев? Признавайся, Откуда ты вдруг объявился? Да и был ли ты вправду когда-нибудь здесь? В самом деле, откуда? И где пропадал ты? Ведь и вправду ты где-то бродил чужаком, А иначе б не мог и вернуться. Иначе Не стоял бы как вкопанный Ни у стволов Серых ив, Ни у лодки, Ни перед забором, Вспоминая о чем-то! Кто б мог это знать! Если в этих местах ты бы не жил Когда-то И тебя бы потом не носило бы Где-то, Для чего бы тебе и стремиться Сюда? Так признайся по совести, Начистоту: Ты откуда сюда? Что с тобою случилось? И совсем по душам: С кем ты все говоришь? Или с чем? Неужели опять начинаешь Сам с собой толковать И словами играть? Глубоко-глубоко под тобой течет Тиса, Далеко бежит, далеко. Можно было бы в ней искупаться, Если не был бы лету конец. Так на камень присядь, Как всегда ты садился в стихах. Нет вокруг ни души. Можешь даже всплакнуть, если хочешь. ТИСА II
Я задумал желанье: Хоть несколько слов написать О Тисе моей, Хоть несколько строчек придумать (Какие придумывают для стихов), А потом за щекой Переставлять их, как камешки, И притирать, И толкать, Осторожно проталкивая слова Сквозь ворота поэзии. Если б все у меня получилось, Как я загадал, У меня получилось бы новое стихотворенье, Я его повторял бы Пустынною улицей темной, Повторял в такт шагам, Не спеша возвращаясь домой, Где живем мы и старимся, Век коротая недолгий. Если б мог я желанье исполнить, Опять у меня Написалось бы стихотворенье о Тисе, О Тисе, Ведь у каждого есть это место, Куда он всегда - Хоть в стихах – возвращается В жизни короткой иль долгой. – Это дерево выросло в Бруклине, Это – вдали от него, А другое какое-то – где-нибудь в тысячном месте, Если дерево там не растет И река не течет, Как его ни зовут,- Для тебя это место пустое. Но ведь Тиса моя – настоящая: Я не могу Ей слова сочинить, Как в стихах иногда сочиняют. Тиса детства! Ей больше не течь Сквозь мои и слова, и стихи, Ведь она протекает сквозь жизнь Глубоко и подспудно. Тиса детства! (Пускай не подземная это река, Но, по счастью, никто ее в это мгновенье не видит). * * *
За униженье наших рук пустых, Что к свету тянутся и ждать не в силах, Дай нам слова прозрачней смол густых, Слова, что кровью заструятся в жилах. И это слово страшное найди, В глубинах плоти спящее безвестно, О нем напоминает гул в груди, Как звон непролитой слезы небесной. Найди слова, имеющие плоть И
сердце беззаветное, живое Для всех, кому тоски не побороть, Для всех, кто смолк с поникшей головою, Найди слова прямее тополей. Пустые руки наши пожалей. О, ВЕРНИСЬ
О, в комнату вернись свою Под побеленный потолок. Охотясь в поле без дорог, Ты истомился по жилью. И точно так, как на дубу В листве безгласный червь живет, Пусть кровь в молчание уйдет. Пусть громко в юности трублю. Теперь другой трубит другим, Веселым, грубым, молодым. О, не завидуй, о, вернись… Твоя тростиночка почти Сломилась. Льют и льют дожди. Как ты устал! Ложись, ложись. УСТАЛАЯ ПЕСНЬ
Где с миром связь оборвалась – там песня кончится. Смотри, как дерево стою, плоды отдавшее. Желанье двигаться, увы, в суставах корчится. Что делать мне с рукой, и в ней – свободой давешней? Слова, вы узники – бежать, уйти из тела! Стихи не лечат – лишь певцам отравой служат. К поэту стая воронья, смотри, слетела - украдкой мозг его клюют, и кружат, кружат. И песня, вырвавшись на миг, как крик, из горла, чтоб в уши миру прогреметь светло и гордо, вспять возвращается без слов – одно мычанье. И пустота на всем пути, на всей орбите. Но потерпите, о слова, но потерпите, пока к вам рифму подберут смерть и молчанье. * * *
Зову тебя, песня, из тьмы, из вечерней поры, Из тени птицы, из очертаний горы. Первое твое слово зазвучало уже во мне. Тщетно тяну к тебе руки, словно во сне. Из грязи тебя леплю, из глины тугой, Разбавляю моими снами, моей рекой. Ношу на себе известку, камни гружу - Как башню тебя возвожу, этаж к этажу. Воздвигаю ограду из снов моих наяву, Сажаю вокруг деревья, высеваю траву. Напою слезами деревья, чтоб в жаркий день Прохладу они дарили тебе и тень. Лицо твое прозреваю, камень долбя. То ты мертвая, то живую теряю тебя. * * *
Я не знаю, тень от ветки или ветку, Что мне выбрать, взять в стихи и на заметку. Я под лиственную сень вхожу (но взглядом продолжаю быть на солнце, с тенью рядом). И к чему теперь я ближе, стоя с краю, То ли к ветке, то ли к тени – я не знаю. Может быть, борьба за рифму нас подводит Ближе к дыму, чем к огню, а жизнь проходит? РУКИ
Руки нежны. И тверды. И упруги. Знаю на плуге лежащие руки. Руки с пилой. С топором. С нивелиром. Руки над фруктами. Руки над миром. Руки свергают и вновь поднимают. В пропасти рушат. Казнят. Обнимают. Не представляю, как эти руки вдруг исторгают волшебные звуки, и в каждом из пальцев сердечко стучит и незаметно кровоточит. Руки, коснувшись небес, посинели. Сделались желтыми. И потемнели. Ночью, во мраке, мне видится вдруг круг ореола вокруг этих рук. ЧЕРНОГОРИЯ
РАДОВАН ЗОГОВИЧ
УПРЯМЫЕ СТРОФЫ
Ответ иностранцу, который сердито сказал:
«Вы забываете, что вы малая страна!»
Малая страна? Спроси фашиста-зверя, Где же добирался он до края? Мерою для плоского пространства Не измерить гор и гордость края, Где герой, живя и умирая, Охраняет волю, право, счастье, У веков спроси, пронесших бури, Где они копытами споткнулись, Где они крылами обломались - На равнинах ли земли бескрайной? Или о гранитные вершины, черные, упрямые, крутые? Где они взнеслись - и где пропали? Малая? А по-славянски Разве это «малолетка»? Наш Триглав не хочет чуждой власти: Воздух над горой - орлам не клетка. Отчего же гордость гордой выси дразнит вас под небом необъятным? Разве мы по мерке в рост не вышли? Наша родина как раз под стать нам. Скроена по славе и отвага: Ни тесна, ни коротка - свободно. Правда, на тропе двоим нет места: Может, для людей иного шага, Для чужих она непроходима. Малая? Но сердце – вся ей мера, Родине моей в любви и в песне. Вы своим довольны королевством, Нам же родиной дышать не тесно: Широко в республике свободной. Станем же, как рекруты, мы рядом На вербовке - и измерим сердце: Разве наше сердце не шире и отрадней? Или в нашем радости не больше? Или наше сердце бьется мельче, Оттого что земли нашей меньше? По чьему ж должны – скажи - приказу Измерять мы честь свою и гордость? Как не терпит кривды здравый разум, Так учить себя мы не позволим. Не позволим право нашей чести Мерить человека недостойной Мерой метра, звонкою монетой. Для свободных этой меры нету. Малая? Лишь пролитая щедро Кровь за родину - ее мерило Для путей, границ ее. И Славу Мерой сердца доблесть утвердила. Измеряй страну ты славным следом Наших дел - вслед вражеским отрядам. Края крови нет, край славы – лишь пределом Он пролег с отвагой нашей рядом. Нет, не мерой, годной для пространства плоского, Не метром, не аршином Меряй ты страну, но славным сыном, Одолевшим бури и невзгоды, Вставшим, будто горы, исполином.Поделиться с друзьями: