Поглощенное время

– А здесь?

– Нет, - ответила Федра, - Вы мило извинились и сразу легли спать.

– Я блевал?

– Нет, нет, что Вы, господин!
– рассмеялась Хлоя, - Вам принести завтрак или воды с лимоном?

– Нет, не надо. Но спасибо.

Девушки гуськом удалились и рассмеялись уже в коридоре. Гебхардт Шванк блаженно потянулся и решил, что отдыхал он вполне безобидно и никакого вреда никому не причинил.

А сейчас он надел новую голубую рубаху, новые штаны, одну из двух оставшихся пар носков (остальные безнадежно протерлись) и отправился в кузницу точить свой новый нож.

Там его по традиции заставили вертеть ручку точильного колеса.

Нож получился хорош - не перерубал, конечно же, волосок на лету, но превосходно резал пергамент и глубоко вонзался в дерево.

***

После вчерашнего Шванку было стыдно даже входить в библиотеку. Поэтому сначала он решил обойти двор по периметру. Возвращаясь через полчаса к надгробию еще вполне живого и деятельно, но крайне нелюдимого мастера Махона, он вдруг понял: а ведь рабы перестали его травить! Какой-то глистообразный мужичок поравнялся с ним, взглянул уважительно, да так и шмыгнул вперед... Удивительно - ведь и их привычной игрушки, мастера Пикси, нет на месте...

Когда наш трувер возвратился все-таки в библиотеку, он понял, что произошло. Сейчас на месте был и Эомер, и его школяры. И вчера ночью старик в здании Картотеки был, но не там, где обычно.

Здание Картотеки изначально построено в виде креста: Зал Реликвий слева, Библиотека справа; из нее в Скрипторий, что расположен спереди, ведет косая галерея. А сзади - длинный зал, где занимаются школяры. В центре - четырехугольный зал без окон, где и расположена святая святых - сама Картотека. У нее есть еще один этаж, подвальный, где на случай пожара хранятся оригиналы всех документов и некоторые самые ценные копии. Туда-то и спускался каждый вечер Эомер, опираясь на свою табуретку. Казарма рабов больше не принимала его - то ли норов у старика вконец испортился, то ли рабы не могли простить ему поездки в лечебницу в паланкине, на себе подобных. Или просто рабам нужен козел отпущения, желательно каждый раз новый. Рабы забывчивы и обидчивы при этом.

Косичка шута показалась какой-то слишком тяжелой, мешающей. Он взял ее в горсть и сорвал новый жесткий бантик. Посмотрел - ленточка была красной. Шванк привязал ее к дверной ручке и вошел в библиотеку.

Поздоровавшись по-германски со старым знакомым Шванком, беленький милый Хельмут сказал:

– Я подобрал вчера Ваш листок. Он на Вашем столике.

– Спасибо, дружок, - тревожно ответил шут и метнул беспокойный взгляд на Эомера.

Тот не читал, а мечтательно поглядывал в окно и слегка улыбался. Услышав шаги, он обернулся и внимательно оглядел новое лицо трувера - наверное, его впечатлили кровоподтеки. Старик таинственно улыбнулся - он, казалось, впервые по-настоящему увидел того, кто так ему не нравился. Так вот он какой, Эомер: раздраженные синие глаза, а низ лица совершенно деформирован старостью, создан из сплошных складок, покрытых короткою серебристой щетинкой - старик бреется раз-два в неделю, чтобы не ходить с вечно изрезанным лицом... Старый раб потянул фаллообразным носищем и гнусно захихикал:

– Так-так! Красное вино и стоялый мед. Еще и пиво с брагой. И духи, дешевые, разные! Ничего себе! Ай да овечка...

Гебхардт Шванк молчал, удивленный.

– Хорошо, что Вы вернулись, Шванк.

– А что?

– Было бы жаль терять такого певчего. Вот погодите - скоро праздник Первинок, а потом Вам опять можно будет петь в хоре. Поговорите сегодня-завтра с Агафоном, мастером хора.

– Да, мастер Эомер. А теперь мне пора за работу.

– Погодите. Вчера с переговоров вернулся Его преосвященство. Скоро он Вас призовет.

– Спасибо.

***

Гебхардт Шванк стал чрезвычайно раздражителен, и даже Хельмут не смел лишний раз беспокоить его - только старался вовремя чинить перья и приносить все новые и новые пергаменты.

"Как скудно вы, боги, нас одариваете!
– твердил про себя трувер, - Дар видений, только и всего. А что берете взамен?"

"Все, что сможем" ответил бог в голове Шванка.

Писания съедают время - потому что пишущий выводит свою историю за пределы времени, и тогда это справедливо. Писания съедают время: стихотворный роман трувера Гебхардта Шванка был предназначен для слушателей, и он старался применять особые средства - чтобы слушатель сам догадался, в чем потаенный смысл этой истории.

Хейлгар Зрячий - это темные сумерки, жемчужный туман, редкие пятна чистых тонов. Единственный голос, но чаще - молчание. Епископ Герма - медь, песок, темно-красное дерево и колючая рыба. Хаос голосов, действий, деяний - попытки собрать и соединить все, часто сделанные в полном неведении, очень грубо.

"Боже, - говорит трувер Гебхардт Шванк, - я не могу показать Зеленого Короля! Он как-то исчезает, обращаясь в туман"

"Этот мастер путей, - отвечает труверу бог, - и не должен быть видимым. Он станет мифом. Как человек он исчерпал себя, казнив Красного Бастарда. После этого король Аластер стал свободен"

"Кто он - бог? полубог?"

"Он мог бы. Но не желал становиться богом. Ни в какую. Мы сами не знаем, почему"

"Я должен дать ответ на этот вопрос?"

"Не обязательно. Если сможешь"

***

Из-за этих писаний свидание у епископа Панкратия осталось как-то совершенно вне сознания и памяти.

Было начало очень солнечного вечера. Епископ в белом заглянул в библиотеку и выманил за собою Эомера. Тот вышел, а Шванк подождал немного и отправился следом. Во дворе он укрылся в тенях, у самой стены.

В начале тропы к епископскому дому стояли похудевший Панкратий и Эомер. Раб, привычно сгорбившись над табуреткой, убеждал:

– Сын мой, занимайся не войной - богиней! Зачем тебе Лот, зачем тебе Уриенс?

– Не знаю, - проворчал его преосвященство, - Уриенс безумен, Лот опасен...

– Твое дело - богиня и ее заклинатели!

Епископ махнул рукой и удалился в свой сад. Эомер досадливо посмотрел вслед, погрозил пальцем тени и ушел обратно в библиотеку. Шванк отправился в гостиницу, а спустя несколько минут явился Хельмут и увел его по белой тропе в епископский домик.

Поклонившись у порога, Шванк увидел, что Филипп уже на месте - обросший серой бородкою, бледный, синегубый, и с по-прежнему отечными ногами.

Усадив посетителей, Панкратий отхлебнул воды и начал так:

– Я прочел ваши отчеты и отчет мастера Пиктора. Я знаю, что мы имеем дело скорее с демоном. И советую вам обоим отступиться. Иначе он затянет каждого из вас в ловушку, и вы будете думать только его мысли, чувствовать его чувствами.

Трувер подумал и сказал с отвращением:

– Я так уже отступился. Мне важнее живописец и епископ.

Филипп зло возразил:

– А как же Пиктор? Он не отступится. Значит, и я...

Епископ стукнул по столу кулаком:

– Сынок, не дерзи ей! Мерзавка отпустит Пиктора, когда ему станет лучше, тогда он от нее отвлечется. И - да! Завтра или послезавтра Скопас вскроет его гнойники!

– Образовался гной, - прошелестел Филипп, - значит, он теперь не гниет, а живет. Дядя, он все еще ее держит?

– Пока да. Но он устал и как-то успокаивается.

– Что ж, тогда...

– Филипп, ты же каешься! Отвлекись от нее наконец, побереги себя!