Погода на завтра

Как много поучительного и интересного открывает перед вами коммунальная квартира! Живые переплетения людских отношений, свежие, еще трепещущие в трудности первого вздоха признания, мольбы отчаяния и трусливость скрытого от чужих глаз греха. Движения человеческой похоти и болезненность возвращения к одному и тому же воспоминанию юности – все краски мирского обывательства доступны тебе! И поначалу ты еще ищешь светлое и трогательное, но очень скоро понимаешь, что грех есть норма существования, что ни у кого не достанет сил изменить что-то, и красивые слова из книг перестают утешать страждущего.

Знаю, мне не доверяют и почитают за ведьму – еще одно странное движение судьбы! Не понимая, в чем дело, не улавливая механику моих действий, они чувствуют, что «что-то не так» и открещиваются от действительности ярлычком «ведьма». Что ж… еще один удивительный факт в мою коллекцию.

Июнь 2001

ВАЛЕНТИНА

На одной из стен совершенно белой комнаты лежит женщина. Эта стена – пол, эта женщина – я.

Комната квадратная. А у женщины руки – как две мертвые лилии. Лак на ногтях – кровь. Странно.

Голоса. Кто-то за дверью. Но разве здесь есть дверь? Это место без выхода. Сюда приходят умирать.

– Что с вами, девушка?

– Это обморок. Позовите врача!

Говорят, говорят. Зачем? Я пришла сюда умирать. Оставьте меня.

Уйдите. Перестаньте меня трогать. И не шарьте в моей сумочке. Это личное. Кто я? Вам это не интересно. И уйдите отсюда.

– Кто вы? Кто вы?

– Я нашла в ее сумочке визитку. Смотри.

– «Валентина Лори». Она что, иностранка?

– Нет, актриса, наверное.

– Слушай, а она не умрет?

– Нет, конечно. О, вот и вы.

Новое лицо. Женщина. В белом. Мелькает. К черту вас всех! Дайте умереть человеку!

– Ну вот, моя маленькая. Вот так. Чуток эту ватку понюхай, и все у нас хорошо будет. Вот так.

Никогда уже все не будет хорошо. Понимаю, что сказала это вслух.

– Вы медсестра? – говорю я той, что в белом.

– Фельдшер этой гостиницы. Нина Иванова. Ну а теперь вставайте с пола, кафель-то холодный.

Встаю. Мир качается. Опираюсь на фельдшерицу.

– Это ваше? – другая протягивает мне сумочку. Неприязненно. Ничего, я привыкла.

– Да, мое. – Беру, смотрю тоже неприязненно. Вижу, она смущается. Да ладно.

– Мы думали, с вами что-то серьезное, – лепечет третья. – Ваша визитка.

– Понятно. Спасибо.

Мнутся. И не уходят. Что еще?

– Мы вообще-то в туалет зашли.

Черт. Совсем забыла.

– Пойдемте, – тянет меня фельдшерица. – У меня здесь кабинет близко.

Уходим. Полкоридора. Дверь. Кабинет.

– Садитесь сюда.

– Спасибо. Почему я упала в обморок?

– А вы сами предполагаете?

– Нет.

– Не в положении?

– Нет.

– Завтракали плотно? Уже три часа дня.

– Завтракала нормально, а потом еще в кафе заходила.

– М-м. И не переживали из-за чего-нибудь очень неприятного?

– Да вроде нет.

– Ну тогда я не знаю. Причины обморока могут быть самыми разными. Кстати, мы ведь еще и не представились друг другу.

– Только я. Валентина.

– Нина. Вам сколько лет?

– Двадцать два.

– В гостинице остановились? Приезжая?

– Нет. Зашла просто в туалет.

– У вас обмороки раньше бывали?

– Нет. Но это неважно. Переутомилась, наверное. Большое вам спасибо за помощь.

– Какая ерунда. И уберите кошелек. Может быть, вы посидите здесь пару часиков? На метро вам, наверное, далеко добираться? Можете опять сознание потерять.

– Нет, спасибо, я на машине. Благодарю вас.

– Жаль. Ну что ж, если вы настаиваете…

– До свидания.

Коридор. Где-то здесь должен быть выход. А, вот он. Фойе. Портье проводил меня изумленным взором. Плевать, привыкла.

Сажусь в машину. Куда теперь?

Можно на Литейный, но даже подумать об этом страшно. За два года я так и не сумела привыкнуть к этому месту. Официально это мой дом. (Два года? Так много?) Я могла бы направится к Владу, он был бы мне рад. Но я не хотела видеть Влада. Он станет плакать, рассказывать о своей мертвой дочке, а когда окончательно напьется, умолять меня остаться на ночь. Это тяжело, и мне каждый раз требуются силы, чтобы заставить себя навещать его. Но у Влада, кажется, больше никого нет.

Три часа дня. Значит, еще слишком рано для похода к тете Маше или куда-нибудь еще. Подруги? Но я никого не хотела видеть. Было муторно и пошло. Если б я курила, то именно сейчас мне понадобилось бы смолить одну сигарету за другой. Но я не курю. А может, жаль.

Включаю радио. Митяев. Выключаю. Только этого мне сейчас не хватает.

Вообще-то странно. Почему я потеряла сознание? Хилой никогда не была. А если это нервы, то приступ вроде бы припозднился. Падать надо было тогда, в пьяную желтую ночь на даче у Игоря…

– Заткнись, – сказала я себе. – Если ты будешь продолжать в том же духе, то у тебя тут не только обморок будет, а суицид. Представляешь свое мертвое тело с задранной юбкой в помещении морга?

Заткнулась. Стало противно. Открыла косметичку. Подкрасила губы, придирчиво осмотрела ресницы. Стало еще тошней.

Но нельзя же стоять здесь вечно. Нужно решать что-нибудь. А почему, собственно, я забываю про квартиру Александра? В городе его сейчас нет, значит, мы не встретимся. Меня позабавила эта мысль. По пути я купила пельменей, хлеба и контейнер мороженого с клубникой. Обожаю мороженое. Александр жил на втором этаже в трехкомнатной квартире. Ключ у меня был свой. Открывая дверь, я весело мурлыкала что-то попсовое.

Александр – мой друг. Мой «близкий друг», как говорят в телепередачах. Но я порвала с ним месяц назад. А ключ вот остался. Что касается моей осведомленности о его местонахождении, то это было неизбежно, мы вращались в одном кругу, а его поездка в Лондон впрямую была связана с моими делами. Это касалось картин Влада. Несмотря на разрыв, я была обязана поговорить с Александром на эту тему. Только он обладал достаточными связями для организации выставки в Англии.

Я поставила воду с пельменями на огонь и огляделась. Это было странное чувство. Как будто я ушла отсюда только вчера. Ровным счетом ничего не изменилось. Даже моя любимая кружка с едва заметной трещинкой была на месте.