Погода на завтра

И, навсегда возненавидев себя за содеянное, он отправил сына в путь без благодарности, без памяти и без близких.

В ясных глазах мальчика не было страха, а было одно только удивление, когда его отец произнес:

– Сынок, сделай это… – он хотел добавить «Ради меня», но это было бы так глупо и бесчестно, хотел сказать «Ради людей», но видел, что они ничего не значат еще для сына, и не разбирая сам, благословляет или проклинает, лжет ли или доносит высшую истину, произнес: – Сделай это… Ради Яны, ты ведь знаешь Яну, правда?.. Ради девушки…

2001

САМОЕ СЛАДКОЕ КИНО

История Варвары Клодько

Лучшее, что было в моей жизни – это кино. Большое кино больших кинотеатров. Зрительные залы этих кинотеатров я знала куда лучше улиц своего родного города.

У меня была работа – малоинтересная работа машинистки-секретарши в бедненьком филиале скучной бюджетной организации, занятой приведением в жизнь различных социальных программ. Наша конторка, я так думаю, мало что делала действительно полезного, однако все это, по крайней мере, помогало занять время у трех сотрудников филиала до пяти часов вечера, когда по графику должен был заканчиваться рабочий день. Но дел было немного, и уходили мы с тетей Машей, как правило, на два-три часа раньше. Тетя Маша была моей непосредственной начальницей, ее оклад был немногим больше моего, и она тоже не очень-то понимала, что мы здесь делаем, поэтому отношения между нами были скорее товарищески-братские, нежели начальственно-подчиненные. Младшей и третьей сотрудницей была Людка, традиционно нетрезвая наша техничка, приходившая с утра, на полчаса раньше меня и тети Маши. Обычно мы сталкивались с ней на пороге и разговаривали, хотя разговаривала больше она. Людка рассказывала о детях (мальчике и девочке), о муже-забулдыге, жаловалась на зарплату и цены, я слушала ее вполуха, мне это все было скучно и неинтересно.

Потом влетала вечно опаздывающая и привычно хмурая тетя Маша, Людка робела перед ней, быстро прощалась и выходила вон. Тетя Маша тоже говорила про цены, детей и зарплату, кляла на чем свет стоит правительство (она с одинаковой злобой ненавидела коммунистов и демократов), отпускала ернистые замечания по поводу моей прически, наряда и образа жизни, а потом переходила на другую тему. В обед она убегала домой, а я оставалась в конторе распаковывать бутерброды.

Жила я, как ни странно, одна, родители мои давным-давно умерли, так и не заработав на квартиру (впрочем, смешно и подумать, о какой квартире могла идти речь, с их-то ветхозаветной честностью и способностями к добыванию денег…). В Ивановском тупичке, недалеко от работы, принадлежал мне дом-развалюшка, где все медленно, но неотвратимо дряхлело, приходило в негодность и оседало, и клочок сада, в котором росла смородина и маргаритки. Огород я не сажала, а вот на темном чердаке старого дома просиживать могла часами, иногда даже засыпала в углу со старым матрасом.

Соседи по тупичку все давно уже съехали или умерли, никакой карьеры я не делала, и друзей у меня не было. Не было даже собаки, и свой день рожденья пятого марта я привыкла встречать одна вместе с дюжиной пирожных из хлебного ларька неподалеку.

Книг я не любила еще со школы, а черно-белый телевизор с длинной комнатной антенной не включала, ненавидя рекламу и популярные ток-шоу столь же яростно, как и тетя Маша – правительство.

Так что самое лучшее, что было в моей жизни – это кино. Я ходила на все фильмы, которые шли в нашем городе, порою два или три раза, тратя на билеты большую часть убогой своей зарплаты, все остальное уходило на плату за электроэнергию, участок и бутерброды. Кино было для меня настоящим праздником, я смеялась, плакала, пожалуй, только в кинозале я и жила настоящей жизнью. Все, происходившее на экране, происходило и со мной, по окончании сеанса я будто просыпалась, и, уходя, уносила с собой дикую, волчью тоску в душе, эта тоска тоже была настоящей…

Я любила красивое, иллюзорное американское кино, но мне нравились также французские комедии и русские боевики. Мелодрама шла или фантастика – жанр был мне безразличен, я с одинаковыми ожиданиями шла смотреть кино. Меня знали билетеры в киосках и даже киномеханики, потому что я любила приходить задолго до начала сеанса, когда зал еще пуст и глух. За годы моих хождений мы познакомились и подружились, в том смысле, что они ждали меня на премьеры, а при встрече мы непременно обменивались едва заметными, но дружескими кивками. Пожелай я, мы, наверное, могли бы сойтись на более короткой ноге, в моем положении постоянного зрителя это было нетрудно, но желания такого у меня не возникало. Я не очень любила завязывать новые знакомства, отчасти стесняясь, а отчасти просто не видя в этом необходимости.

Именно поэтому я крайне редко заговаривала с соседями по месту, и почему на этот раз случилось по-другому, объяснить не могу. Не помню даже первой его или моей реплики, все получилось как-то незаметно, спонтанно и словно бы само собой. Мы говорили о фильме, вместе переживали за главных героев, потом перешли на более общие темы, и под конец он спросил о том, а как, собственно, меня зовут. Я смутилась, покраснела, но ответила, что Варвара, он улыбнулся: Варька, значит. Его звали Виктор, будем знакомы, я неуверенно пожимаю плечами, наверное, будем.

Выходя из кинотеатра, я как-то не сразу поняла, что идем мы одной дорогой, и спохватилась только у своего дома.

Знаешь, Варька, так говорил он мне по пути, а я вот люблю свою страну, здесь он искоса на меня посмотрел, словно ожидая насмешки, но я не насмехалась, и он говорил дальше. Это удивительная страна, но, может, самое удивительное в ней – это люди. И какие люди, Варька, о каждом ведь – книгу! Хорошую интересную книгу с картинками… Он еще говорит мне про людей, и я завороженно слушаю: Виктор хорошо рассказывает. Так хорошо рассказывала только моя учительница истории в школе, но она умерла: у нее убили на войне двух сыновей, и ей, кажется, просто незачем стало жить дальше. Почему все хорошие люди так рано умирают?

Спрашиваю об этом Виктора. Он зло ругается, пестрит цифрами, фактами, у него тоже кто-то там умер. Он тоже один. Мы похожи.

Тогда я спрашиваю, кто он такой. Он отвечает, что работает пока в нашей городской газете, маленькой газете большого города, параллельно учится на заочном, шутит, что у него тоже большие амбиции, как и наш город. Я хочу спросить, что это за амбиции, мне интересно, но совсем нет времени, потому что мы уже подходим к моему дому. Виктор спрашивает, тут ли я живу, и я говорю, что да, тут, и удивляюсь: зачем он шел вместе со мной? Ну надо же было проводить девушку, вечером по улицам одной ходить опасно, и я говорю спасибо, и чувствую привычную тоску – от того, что кино заканчивается.

Эй, Варька, не грусти, говорит мне он. Есть у тебя телефон?

Я признаюсь, что нет, но с удивительной смелостью добавляю: есть на работе, – и мы договариваемся, что Виктор позвонит мне завтра. Прощаемся, я думаю, что он во мне нашел, облезлой крысе, синем чулке и неудачнице, как называет меня, плюясь и брызгая слюной, злая с утра тетя Маша, и я почти убеждаю себя, что это какой-то розыгрыш, и он не позвонит. И даже умудряюсь немного вздремнуть к утру.

Но назавтра он позвонил и даже предложил зайти. Я согласилась. Из-за того, что сегодняшний день объявили Всенародным Днем Траура (опять что-то взрывали, и жертв было вроде бы даже больше, чем всегда), кинотеатры не работали, и мы пошли гулять по городу.

С ним было действительно интересно. Он любил пошутить, очень много знал, был необыкновенно нежен. Я таяла на глазах, не понимала себя, и весь заснеженный городской мир казался мне какой-то удивительной, доброй волшебной сказкой.

Мы стали встречаться каждый день. Теперь я даже не питалась бутербродами, потому что он обычно заходил за мной в обеденный перерыв, и мы вместе куда-нибудь шли. Порой, когда работы было даже меньше, чем обычно, мне удавалось отпроситься у тети Маши, и мы заходили в редакцию. Мне нравилась тамошняя суматоха, атмосфера суеты и доброжелательности (хотя, по-моему, в газете делали так же мало полезного, как и в нашей конторе), нравилось даже, что Виктор был частью этой суматохи и доброжелательности, я могла часами листать старые, пахнущие пылью и ложью подшивки или с увлечением разыскивать викторовы статьи.

Никогда еще жизнь не представлялась мне такой удивительной и увлекательной, но казалось, именно этой жизни я всегда ждала, и я была счастлива теперь.

Однажды Виктор напросился ко мне в гости, долго глядел на голые кусты смородины и наконец спросил, а есть ли у меня здесь цветы. Я ответила, что да, есть, маргаритки. А он сказал, что у его матери на даче полным-полно тюльпанов, и если я хочу, он привезет луковиц, и мы вместе посадим, будут цвести…

На дорогах царила обычная для этого времени невнятица, близился двадцать четвертый мой день рожденья. Мы с Виктором договорились в этот день пойти в кино, а потом в ресторан, и я, даже несмотря на полное отсутствие опыта, из многозначительных взглядов и нежных его намеков понимала, что речь пойдет о Маленьком Золотом Колечке, Колечке, за которое я бы отдала полсвета, а, впрочем, весь свет, поскольку, признаться, не очень-то я им и дорожила, да и зачем этот свет был мне нужен без моего любимого.