Погода на завтра

Ну что, Варька, говорит он мне с какой-то особенной щемящей нежностью.

Я беременна, глухо отвечаю я.

Посмотри на меня.

Смотрю.

Это ведь случилось в твой день рожденья, когда ты думала, что я бросил тебя, так ведь?

Да.

Эй, Варька, не грусти, говорит мне он, это же замечательно, что у нас будет ребенок. Ты что, дурочка, думала, это нам помешает. Куда же я без тебя. Ну теперь-то будешь моей женой, спрашивает он, и куда больше ждет ответа, чем хочет мне показать, но я-то вижу…

…и тогда я говорю, что да, да, конечно, как же может быть иначе, и бросаюсь к нему на шею, и целую его, и через некоторое время он начинает рассказывать мне, медленно и неторопливо, как рассказывал раньше, о подлецах, взяточниках и негодяях, о тех, кто разорил и обескровил мою страну, кто повинен в том, что рождаются на свет такие, как я – неизмеримо одинокие и несчастные. И еще он говорит, что пришла пора, и что Будущее медным кулаком стучит в двери, и что Новое, Новое ждет нас у порога!..

…и тогда я представляю, как я и Виктор пойдем вместе к этому багровому-багровому Новому, к дымящейся паром земле, к трупам и хаосу, к погромам и стуку армейских ботинок по мостовым, каким сладким, сладким кошмаром обернется для моего хищного города это Новое, ну так пусть, пусть, главное, мы пойдем вместе… в этом Новом не будет счастья для всех, пускай, где и когда все были счастливы, да и даже если бы и было бы это возможным, говорю я, какое мне может быть дело до тех, кому всегда, всегда в этой жизни было на меня наплевать, кто спокойно спал в своих теплых постелях, когда семнадцатилетняя Варя Клодько, лишившись родителей, осталась совершенно одна в целом мире, кто спокойно шел рядом, когда она продала свое тело первому встречному – продала от отчаяния, от горя, от нежелания жить… И сколько их, глупых девочек, поступающих точно так же, сколько тех, чьи души навсегда куплены городом. Да, пускай в этом мире не будет счастья для большинства, но большинство – это ведь грязный и тупой скот, который и не знает счастья, для которого счастье в довольстве, а я, я и мой еще не родившийся ребенок счастливы будем, назло всем этим скотам и тварям, неужели же мы за свою долгую и бессмысленную жизнь этого счастья не заслужили?.. Теперь мне кажется, этот случайный плод и вправду был во мне всегда, зрел, как книга, как песня, а владелец «фиата» только помог плоду осуществиться, только дал последний толчок, совершил, грубо говоря, необходимый физиологический, механический акт, без которого плод был бы невозможен, ибо, нельзя же, в самом деле, зачать от духа…

И я все говорю и говорю об этом Виктору, и я вижу, что он мне кивает, он со мной согласен, я вижу тот же огонек в его глазах, что горит и в моих, о, я знаю этот огонек, знаю эту ненасытную жажду: месть, месть – говорит этот огонек, кровь – говорит он.

Но нужно сдерживать себя, нужно быть холодными и спокойными, как хирург во время сложной операции, так говорит мне Виктор. И я соглашаюсь, да, мой повелитель, да, мой бог, как скажешь, спокойствие и холод, и спокойствие, и холод, и холод, и спокойствие, и кровь лишь во имя искупления и не иначе. Как ты решишь, так и будет. Я буду верной и преданной, как собака, как правая рука твоя, о, ты еще не знаешь, какой верной и преданной я буду, ты не знаешь еще, ты еще не догадываешься!..

Но пусть, пусть, ты еще узнаешь меня, ты мне поверишь, впрочем, ты и сейчас мне веришь, не зря же ты предлагаешь мне идти рядом с тобой рука об руку по этой кровавой дороге. О, я не обману твоих ожиданий, любовь моя, как могу я их обмануть…

И мы долго говорим еще, о нас, о холоде и спокойствии, о необходимости быть милостивыми и собранными, и беспощадными, и о власти, о власти говорим мы, о нашем пути, одиноком и избранническом, говорим мы, и по небу ползет такое же огромное и такое же яркое, как наша ненависть, и такое же животворное, как наши мечты, солнце.

2002, 2004

Отче наш, иже еси на небесех!..

Евангелие от Матфея,

глава 6, стих 9

НЕЖНЫЕ КРЫЛЬЯ ДАРА

Бессонную и холодную тишину конторы разорвал телефонный звонок.

– Алло?

– Эй, вы, – в трубке злобный истерический голос, задыхающийся, как после долгого бега. – Вы, там, заберите вашу сестру!

Моментально хватая ручку, готовлюсь писать.

– Адрес?

– Полевая, 14. Да приезжайте скорее, черт бы вас побрал!

– Хорошо. Мы сейчас будем.

– То-то же, – голос молчит, исступленно дыша в трубку. Наконец шипит, да так, что мороз продирает по коже: – Хоть бы вы все передохли скорее… Выродки!

И только короткие гудки в телефоне: пип, пип, пип…

Как будто бы ничего не было.

Но я-то знаю, что это не так. Тупо уставясь в бумажку, читаю адрес. Полевая… Это окраины, наверное. Ничего, за полчаса по ночным дорогам должен добраться. В таких случаях лучше не медлить.

Оставляя телефон на автоответчике, я беру ключи от машины и выхожу в ночь.

И где они только узнают номер конторы?

Впрочем, это, конечно же, не мое дело. Я работаю здесь уже не первый год, но и сам знаю немногим больше тех, кто каждое утро равнодушно проходит мимо моих окон – на рынок, в институт, просто по каким-то своим делам.

Идут себе и ни о чем не думают, странные и разные, простые и сложные. Одним сплошным одноцветным потоком: серое, коричневое, серо-зеленое, темно-синее, черное. Все оттенки сливаются в один грязный, смешанно-серый цвет.

Люди. Толпа.

Чего я не знаю, так это того, кто из них всегда звонит в контору, когда возникает такая необходимость. Чувствуется, что о многом догадываются, что сильно, порою до смерти нас ненавидят, но о чем догадываются и откуда в них эта душащая все ненависть – эти вопросы я давно уже перестал задавать.

Я уже не тот ведь наивный мальчик, кому некогда под страшным секретом рассказали о природе Дара и предложили эту работу: должность некарьерная, зарплата умеренная, обязанности неприятные и частенько тошные.

Так почему же я не ухожу, не говорю «нет», а все продолжаю и продолжаю насиловать свою душу вежливыми ответами окосевшим от ненависти маньякам, постоянным, до одури обрыдшим профессиональным одиночеством и разрывающими сердце «выездами на места»?

А так. Просто хотя я, может быть, знаю и меньше, чем те, кто звонит в контору с гнусными сообщениями, но уж точно больше тех, кто одноликой толпою проходит мимо.

Нет, никогда мне не стать уже прежним…

Я не угадал. Несмотря на мнимую пустоту городских улиц и лучшие показатели легкого, родного автомобиля, за полчаса я не управился.

Сорок пять минут. И это очень хороший, может быть, даже лучший результат. Тем более учитывая то, что на Полевой улице бывать мне не приходилось.

Обитель сестры, о которой надлежало позаботиться, оказалась чем-то вроде барака, вернее даже, 1/2 дома, впрочем, довольно ухоженного, в окружении яблонево-вишневого сада. Улицу освещал одинокий фонарь, и большего я разглядеть не смог.

В окнах свет не горел.

Об этом по телефону не было сказано ни слова. В какой половине дома жила сестра?